Есть в военном приказе Такие слова, На которые только в тяжелом бою (Да и то не всегда) Получает права Командир, подымающий роту свою.
Я давно понимаю Военный устав И под выкладкой полной Не горблюсь давно. Но, страницы устава до дыр залистав, Этих слов До сих пор Не нашел Все равно.
Год двадцатый, Коней одичавших галоп. Перекоп. Эшелоны. Тифозная мгла. Интервентская пуля, летящая в лоб, — И не встать под огнем у шестого кола.
Полк Шинели На проволоку побросал, — Но стучит над шинельным сукном пулемет. И тогда Еле слышно Сказал Комиссар: — Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!
Летним утром Граната упала в траву, Возле Львова Застава во рву залегла. «Мессершмитты» плеснули бензин В синеву, — И не встать под огнем у шестого кола.
Жгли мосты На дорогах от Бреста к Москве. Шли солдаты, От беженцев взгляд отводя. И на башнях, Закопанных в пашни «KB», Высыхали тяжелые капли дождя.
И без кожуха Из сталинградских квартир Бил «максим», И Родимцев ощупывал лед. И тогда Еле слышно Сказал Командир: — Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!
Мы сорвали штандарты Фашистских держав, Целовали гвардейских дивизий шелка И, древко Узловатыми пальцами сжав, Возле Ленина В Мае Прошли у древка…
Под февральскими тучами Ветер и снег, Но железом нестынущим пахнет земля. Приближается день. Продолжается век. Индевеют штыки в караулах Кремля…
Повсеместно, Где скрещены трассы свинца, Где труда бескорыстного — невпроворот, Сквозь века, На века, Навсегда, До конца: — Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!
Когда иду в ночи по набережной Волги И тёмная вода белеет под луной, Я думаю о том, что люди, а не боги Крестили этот мир в купели ледяной.
Никто из них себя по книгам не размажет... Как честно улыбается мой батя без наград! И рядом, со стены, глядит красавец маршал, А я ему не сын и даже не солдат.
На каменных тетрадях события сотрутся, Но Сталинград проклюнется скрижалью вечных лет, Поскольку слово «Родина» я говорю по-русски, Поскольку не за пфенниги я покупаю хлеб.
Когда фашистские дивизии Врывались в наши города, Судьба планеты всей зависела От русской стойкости тогда. Когда весь мир дивился доблести Солдат, не сдавших Сталинград, Колхозники Тамбовской области Внесли свой вклад.
На танковую на колонну Они, работники полей, Собрали сорок миллионов Рублей. И трудовую лепту эту Они направили в Госбанк. Стоит, как монумент Победы, На площади тот самый танк.
Он высится на пьедестале, Всю тяжесть трудных лет храня. Сработана из прочной стали Его надежная броня. Его могучее орудье Доныне помнит дни атак, И с уваженьем смотрят люди На этот танк.
Любителям войны горячей Неплохо бы иметь в виду: Теперь колхозники богаче, Чем в том, Сорок втором, Году!
Мы шли Сталинградом, была тишина, Был вечер, был воздух морозный кристален. Высоко крещенская стыла луна Над стрелами строек, над щебнем развалин.
Мы шли по каленой гвардейской земле, По набережной, озаренной луною, Когда перед нами в серебряной мгле, Чернея, возник монумент Хользунова. Так вот он, земляк сталинградцев, стоит, Участник воздушных боев за Мадрид…
И вспомнилась песня как будто б о нем, О хлопце, солдате гражданской войны, О хлопце, под белогвардейским огнем Мечтавшем о счастье далекой страны. Он пел, озирая Родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!.. » Но только, наверно, ошибся поэт: Тот хлопец — он белыми не был убит. Прошло девятнадцать немыслимых лет — Он все-таки дрался за город Мадрид. И вот он — стоит к Сталинграду лицом И смотрит, бессмертный, Сквозь годы, Сквозь бури Туда, где на площади Павших Борцов Испанец лежит — лейтенант Ибаррури. Пасионарии сын и солдат, Он в сорок втором защищал Сталинград, Он пел, умирая За эти края: Россия, Россия, Россия моя… "
И смотрят друг другу в лицо — на века — Два побратима, два земляка.
