Пишу я о тебе, Афганистан... Страна красивых гор и перевалов Ты в жизнь мою вошел, Афганистан! И душу на войне мне всю изранил...
Я вспоминаю, как поднимаясь на Саланг Груженые "Уралы" завывали... А с гор по ним стрелял душман, От выстрелов машины загорались... Красивая страна Афганистан!
И о тебе я часто вспоминаю... В природе ты прекрасен и богат А в жизни??? Кто бывал... войну он знает Не забываются такие жизни дни!
Два года автомат я не снимал с плеча! И все-таки они мне дороги... Там жизнь правдивая у нас была! Мы молодость свою в пыли прошли!
Нас солнце так пекло... туман в глазах Но честь бойца мы с гордостью несли! В глаза со смертью были мы в тот час...
про Афганистан.
Автор: Державин Александр
2
Дата: 08/12/2015
№ 2152
Перемена погоды
Грязный стрём убаюкал гнев Стылый свист покорёжил нерв Вас купили мясным куском А нас зарыли сырым песком
Я видел бусы и цветные глаза Втоптанные в асфальт Я никогда не поверю в перемену погоды В перемену погоды
В вашем горле застряла кость По линейке все вкривь да вкось Уважайте своих вождей Мойте руки перед едой
Я видел кровь на твоей щеке Подставленной под удар Я никогда не поверю в перемену погоды В перемену погоды
Нам в тринадцатый вагон Любера, оставайтесь вон! Укрепляйте свои ряды Защищайте Афганистан
Я срываю пацифик со своей груди И обнажаю клыки Я никогда не поверю в перемену погоды В перемену погоды
Товарищ Чичерин И тралеры отдает И прочее. Но поэту Незачем дипломатический такт. Я б Керзону Ответил так: — Вы спрашиваете: Тралеры брали ли-" Брали тралеры. Почему - Мурман бедный. Нужны ему Дюже. Тралер До того вещь нужная, Что пришлите Хоть сто дюжин, Все отберем Дюжину за дюжиною. Тралером Удобно Рыбу удить. А у вас, Керзон, Тралерами хоть пруд пруди. Спрашиваете: «Правда ли Подготовителей восстаний Поддерживали В Афганистане-» Керзон! До чего вы наивны, О боже! И в Персии Тоже. Известно, Каждой стране В помощи революционерам Отказа нет. Спрашиваете: «Правда ли, Что белых Принимают в Чека, А красных В посольстве-» Принимаем — И еще как! Русские Неподражаемы в хлебосольстве. Дверь открыта И для врага И для друга. Каждому Помещение по заслугам. Спрашиваете: «Неужели Революционерам Суммы идут из III Интернационала-» Идут. Но[... ] ... ]ало. Спрашиваете: «А воевать хотите-» Господин К_е_рзон, Бросьте Этот звон Железом. Ступайте в отставку! Чего керзоните-! Наденьте галоши, Возьмите зонтик. И, По стопам Ллойд-Джорджиным, Гуляйте на даче, Занимайтесь мороженым. А то Жара Действует на мозговые способности. На слабые В особенности. Г-н Керзон, Стихотворение это Не считайте Неудовлетворительным ответом. С поэта Взятки Гладки.
Уверяла дурой дура: Нам не дело-де до Рура. Из-за немцев, За германцев Лбам-де русским не ломаться. Что, мол, Англия — За морем, От неё нам мало горя! Пусть, мол, прёт К Афганистану: Беспокоиться не стану. Эти речи Тем, кто глуп. Тот, Кто умный, Смотрит в глубь. Если где елозит Юз, Намотай себе на ус, А повёл Керзон рукой, Намотай на ус другой. А на третий (если есть) Намотай о Польше весть. Мы Винтовку Рады кинуть, Но глядим врагу за спину. Не таится ль за спиной Врангель Тот или иной. У буржуя, У француза, Пуд-кулак, Колодезь-пузо — Сыт не будешь немцем голым. Тянет их И к нашим горлам. Что ж Лежать на печке дома - Нет, Рассейся наша дрёма. Что И где И как течёт — Все берите на учёт! В нашей Войсковой газете Все страницы проглазейте. Разгремим на сто ладов: Стой на страже — Будь готов!
Опричник, сына своего Пошли в Афганистан. В Мадриде что- Там ничего, Там лондонский туман. Сидят и спорят столько лет Про хельсинскую блажь. Охрану дай и дай совет И пусть свершит вояж. В Мадриде просидит штаны, А там бы он копнул. Опричник, голова страны, Пошли его в Кабул. А то смутят правами ум, Забудет и отца, Как Аллилуева, под шум, Махнет из-под венца. А ты и мудр, ты и вещ, Все расскажи ему Про Прагу и про Будапешт, Про польскую чуму. Ну, что тебе, скажи, Кабул, Ты три страны сразил. Опричник, стар ты и сутул, А сын твой полон сил. Как англичане, просидим Там восемьдесят лет, Зря церемонишься ты с ним, Мадрид – один лишь вред.
Виктор Николаевич Кудинов, Мой отец, недолго воевал, После ран, врачей и карантинов Очень трудно на ноги вставал.
Раньше срока он войну закончил, Редкий случай – оказался цел; Хоть Победу встретил не на фронте, Но в строю остаться он сумел.
После той Победы долгожданной Пятьдесят три года он прожил; В Новгородском облвоенкомате Двадцать с лишним лет он прослужил.
С фронта лейтенантом возвращался, «Вырос» до майора и – привет! Он майором долго оставался, И прошло почти шестнадцать лет,
Чтоб привыкнуть к «вечному майору»… Наконец, смирился и привык. Остальные – те привыкли скоро, Опасаясь мыслить напрямик,
Следуя указке прежних правил, Соблюдая «букву» и закон, Тот закон, который миром правил С предвоенных сталинских времён.
Слишком властным оказалось время, Время наших дедов и отцов, И война не рассчиталась с теми, Кто сбивался в стаи подлецов, Выдавших себя – в конце концов!
…Только даже если год от года Медленно рассеивался мрак, Разве может сын врага народа Быть уверен, что он сам – не враг -
Вряд ли станет он кричать с надрывом: «Правда, мол, доказана давно! » Жизнь – прорыв над бездной, над обрывом, Кадры беспощадного кино…
…Мне тогда всё было не понятно, Но теперь – чего уж не понять: Звания высокие – приятно, То ли – воевать и умирать-!
…Через пару лет на заседаниях Вышел дополнительный Указ: Тех фронтовиков повысить в званиях, Кто служил, кто не ушёл в запас,
Но с войны за десять лет служебных Продвижения не получил. Папа – наконец-то – подполковник! … Через год – в запас он уходил…
Ну и что- Полковник или маршал, В прошлом – лейтенант или солдат, Молодость свою отдал на марше, Послужить стране своей был рад.
Звания – ведь это как придётся: Кто – получит раньше, кто – потом, Ну а кто-то званий не дождётся Никогда… Но все-таки притом:
Для Отчизны нет сынов дороже За неё проливших пот и кровь – Бескорыстно, без расчётов сложных, И в сердцах, горячих и тревожных, Сохранивших к ней свою любовь!
… Так отец и «вышел на гражданку». Вслух – при мне – о том не рассуждал, Полюбил охоту и рыбалку, Да друзей своих не забывал.
А работал он в тех учрежденьях, Где трудился дружный коллектив; Словно символ вечного движенья, Был проворен и трудолюбив,
Пунктуален – часто до смешного... Музыку прекрасную любил, Живопись, кино, искусство слова – Ко всему душой причастен был;
Строго нас воспитывал с братишкой, Маме был опорой и стеной. …Жить спешил – и жил без передышки В чётком ритме, заданном войной.
…Может, я когда-нибудь составлю Боевую летопись отца, Доблестных друзей его прославлю, Долг свой исполнявших до конца,
Командиров ротных или взводных, Тех, кто за собою в бой вели, Тех героев, истинно народных, Тех богатырей родной земли,
Кто под Ленинградом осаждённым Жизни молодой не пощадил, Вместе с минометом раскалённым Слаженной, единой силой был,
Кто, по локти в пласт земли врастая, Заслонил страну свою тогда. Их отвагу даже смерть лихая Не сломила в грозные года!
Большинство – в земле, в могилах братских Не расстались с Родиной своей. Только в письмах фронтовых, солдатских, Правда их дошла до наших дней.
Эта правда – горькие пилюли – Вместо орденов или наград… Моему отцу достались пули, Да ещё осколков чёрный град.
Шея, ноги, плечи, грудь – навылет – Всё прошито. Жизнь, уже пора- – Двадцать лет всего – и чтоб убили - …Бой прошёл. Отца похоронили В братской, наспех вырытой могиле, Как других, кто жил ещё вчера…
А вчера! В короткой передышке, На ходу устроили привал. Папочка играл бойцам на скрипке, Друг его свои стихи читал.
Покурить, перекусить – успели, Да в глаза друг другу посмотреть… Что теперь- Три парня уцелели, Три из сотни – так решила смерть.
Девяносто семь и с ними вместе Мой отец… Но – радостный момент: Вспомнили на этом самом месте, Что у папы важный документ,
Кажется, в кармашке гимнастёрки! Раскопали. Как так- Смотрят, жив… Положили рядом на пригорке. Командира кликнули: держи
Документ, отчёту подлежащий! Санитара кликнули – скорей! …Продолжался подвиг настоящий Много, много месяцев и дней,
В общем – более полгода встряски, В переездах и в госпиталях… Операции и перевязки – Это как жаровня на углях.
Резали, осколки вынимали, Тридцать раз осколки вынимали, Заново осколки вынимали, Зашивали, резали опять. Потерпеть просили; объясняли, Что наркоза нет и негде взять.
Папочка терпел… Но что терпение, Если уж нога «шутить» взялась-! Что за «шутка» бомбой взорвалась - Ну, держись: гангрена началась… Нет лекарств! Какое тут лечение- – У гангрены – «чумовая» власть.
Как же быть, что делать- А гангрена Всё кроила, да на свой манер: Ногу от ступни и до колена Разъедала, поднимаясь вверх…
Ногу ампутировать – и точка! Папа отказался наотрез: «Без ноги я жить не стану точно, А с ногами – жить не надоест! »
Папочка, мой Витенька Кудинов, Самый младший сын в большой семье, Знал, что настоящие мужчины Не склонят себя к такой судьбе,
Чтобы ноги были – деревяшки, А рука – опора костылю! Дал врачам расписку на бумажке: «Ногу не отдам и всё стерплю,
Чистите и делайте, как надо, Чтоб я не остался без ноги! » … А калеки были – сплошь и рядом. Нет! Стоят под койкой сапоги,
Значит, он наденет их когда-то. Что же удивляться- И надел! А медперсонал из медсанбатов, А отряд врачей и консультантов С восхищеньем на него смотрел…
… Значит, что же, точно подлечили - Можно в строй- …Да в первые же дни Трижды похоронку получили Мама и сестра, и всё ж они
Вообще не верили, что Витя… Вдруг пришло письмо – ну, отлегло! Сам пришёл не скоро. Но смотрите: Жив-здоров, всё, вроде, поджило.
И на фронт уж больше не послали... Час пробил – настал конец войне. …Позже офицеры вспоминали, Как все были рады той весне!
Да, однополчане не забудут Сорок пятый май и тот салют, Тех утрат, что ждали их повсюду, Песен тех, что до сих пор поют…
Папины друзья-однополчане Слишком много вытерпели бед. Перед ними плыли как в дурмане Испытания нелёгких лет.
…Сорок третий год был самым страшным – Переломный, поворотный год, Рвущий жилы сильным и отважным, И войне диктующий исход.
Все фронты от крови почернели, А в тылу народ изнемогал. Оккупанты точно – озверели – И спешили разыграть финал.
Ленинградский фронт – такое пекло, Где итог предвиделся один… Но сопротивление окрепло; Зов Победы призывал из пепла: «Поднимайтесь, ваша цель – Берлин!
Лётчики, подводники, танкисты, Дрогнул враг – пора покончить с ним. Пехотинцы и артиллеристы, Следуйте за знаменем Моим! »
…На Берлин – хватило сил и духу, И раздавлен враг в своём гнезде! Мир! Победа! А теперь – разруху Надо преодолевать везде,
Где фашист прошёлся сапогами, Обогреть сирот, утешить вдов, Да заняться мирными трудами… Воинам ли бегать от трудов-!
И трудились, рук не покладая, На полях, на стройках и в цехах, Из руин Отчизну поднимая, На своих израненных плечах –
Может быть, на фронте было легче… Дед не скоро вышел из тюрьмы… Что легло на бабушкины плечи, Дал бы Бог, чтоб не узнали мы!
…Годы шли. Отчизна поднималась На глазах – осилила, смогла; Планы методично выполняла, Новые программы составляла, Поправляла старые дела; Флаг победный вниз не опускала, Но Победный День не отмечала... А Победа к памяти взывала Целых двадцать лет! … Пора настала – Справедливость восторжествовала! И с тех пор страна на том стояла: Каждый май Победу отмечала, Каждый май нас на парад звала.
А пройдёт парад – наступят будни; Через год готовь другой отчёт… Вот и вождь сменился на трибуне – Призывал поверить в «новый взлёт»…
Впереди – броски и достижения, Серп и молот укрепляют строй. Только иногда – пройдут волнения, И опять войска стоят горой.
…Папа реагировал спокойно На происходящее вокруг: «Главное – вести себя достойно! » И ещё: «Терпение – наш друг!
Надо философски относиться Ко всему, что изменить нельзя! » Время шло и шло… Менялись лица, Появлялись новые друзья,
Но принципиальность оставалась Самым главным качеством отца. Эта норма жизни не менялась Никогда – до самого конца…
…Раны беспокоили, бывало… Да отец лечиться не любил. Мама – врач, она не раз вздыхала: «Только бы не хуже! » …А светил
Новой медицины кто научит Такту, деликатности- …В наш век, Скоростной, расчётливый, могучий, Кто заметит точку на канве Или каплю крови на траве -
… Десять лет, и двадцать проходило То не торопясь, а то скачком. Понимаю, многим трудно было Пребывать в движении таком:
Целину и Космос покоряли, Зарубежный мир опережали, Замыслы научные внедряли, Вымыслы и факты тасовали, «Заливая воду в решето»; К совести и долгу призывали, Коммунизм построить обещали, Только вот когда- – Не знал никто.
…Люди – это масса судеб разных, Мир – водоворот страстей людских. Для кого-то он – весёлый праздник, Для других – путь скорби и тоски.
Кто-то верит, кто-то протестует, Кто-то продолжает «свой полёт». Кто-то на воде круги рисуёт, Кто-то жизнь за это отдаёт…
В «решете» «вода» не задержалась… Повороты рек не удались. Где ж Победа- С кем она осталась- – С теми, кто связал с Победой жизнь!
… Тридцать лет минуло. Постепенно Все привыкли к миру. Мир привык К нашей суете и жизни бренной, Склонной к переменам в каждый миг:
Внешний фронт – война в Афганистане. Тучи, гром – грядёт война в Чечне... Трения, конфликты «в общем плане» Медленно ползли по всей стране –
Взрывы и орудия гремели, Сотрясали гневною волной, Только мало общего имели С той Великой, праведной войной!
…Сорок лет – и восемьдесят пятый Властно встал: Чернобыль впереди! Прошлые и новые солдаты, Рядовые, взводные, комбаты Налегли – и судьбы их чреваты… Но опять же: долг и память – святы; В День Победы – души их крылаты, Сердце веселей стучит в груди.
Что мы – без такого Дня, который Обращает к прошлому лицо, Сглаживает трения и споры, И взывает к именам отцов-!
…Бег десятилетий непрестанный Что-то изменял в большой стране, Но, напоминая постоянно, Не давал забыть о славном дне.
Снова перемены предстояли, Снова: то – подъём, а то – провал… Только День Победы почитали, Каждый год его с надеждой ждали, Каждый год он снова наступал.
…Девяносто первый год невольно Целый мир встревожил и потряс. Всё к тому и шло, но было больно Выставлять оценки всякий раз,
Если речь о прошлом заходила… Здравствуй, незнакомая страна! Вот куда судьба поворотила… В новом «решете» «вода» бурлила – В этот год страна не победила, В этот раз была побеждена.
…Папа, как же так- Союз Советских… – «Нет! Россия больше и важней Представлений, взрослых или детских, И амбиций кадровых вождей.
Что мы – без такой страны, с которой Будем вместе падать и вставать-! » …Как нам жить- Ответ нашёлся скоро: Вместе умирать и побеждать.
…Подождём и с данностью смиримся, Если жить на Родине хотим. Прошлыми победами гордимся, Ну а то, с чем мы не согласимся, Времени на откуп отдадим.
Девяносто пятый год. Победа! С сорок пятого – полсотни лет. Эти годы не прошли бесследно Для людей, оставивших свой след
На земле, на небе, под водою – В той войне, что далеко ушла… Сколько их ушло! Не с поля боя, А из жизни – тяжкие дела…
Всем, кто воевал – почёт и слава! Мой отец был жив… Друзей его, Да и самого его держава Отмечала в этот день – по праву: Юбилей, большое торжество!
В этот день – всё празднично и ярко: Чествовали воинов живых, Поднимали за погибших чарку, Если б не они – то всё насмарку; Вариантов не было иных.
И Победа кубок поднимала С именем Георгия святым, Этот славный праздник осеняла Знаменем торжественным Своим!
…В нашем доме в радостном волнении День Победы, словно день рождения, Отмечали кругом небольшим. Папа был в особом настроении И с утра в военкомат спешил.
Помню, как на встречи собирался, Доставал медали, ордена… А когда обратно возвращался, Не всегда расскажет, с кем встречался. В ком и до сих пор кричит война…
…Вообще рассказывать о фронте Папа откровенно не хотел. Иногда – три кратких слова, вроде: Некогда, оставьте, много дел!
Топь… Болота… Лыжная бригада… Миномётный полк – уже потом… …Если чудом вырвался из ада, Если жизнь осталась как награда – Очень трудно говорить о том.
Но зато десятки фотографий Сохранили подвиг на века, Да десятки тысяч биографий – В будущее – красная строка.
И на снимках встречи отразились, Чтоб потом, в грядущие года, В ветеранов правнуки влюбились И равнялись бы на них всегда.
…Их всего-то трое и осталось, Тех, кто вместе с папой воевал, Тех, кого заботы и усталость Не сумели срезать наповал.
…Я смотрю на них, на настоящих, Тех же, только пожилых слегка, С гордостью у знамени стоящих Своего гвардейского полка,
Своего полка, двадцать восьмого, Миномётного – и смерть врагам! – Всё, что было в жизни дорогого, Сохранили… Мне отрадно снова – Эту память – смерти не отдам!
Если б кто-то пожелал вернуться В ту войну, в те месяцы и дни, Снова захотел бы прикоснуться К огненным страницам, то они
Обожгли б разгневанной волною: Для чего былое ворошить - …Мы не можем изменить былое, Будущее – в силах изменить.
Станем в этом деле непреклонны, И задача наша – наперёд Помнить всех героев поимённо, Воздавать им славу и почёт.
Виктор Николаевич Кудинов Умер так же, как и воевал: Не любил болеть и мучить ближних, Боль переносил как бремя жизни; Лег, уснул, а поутру не встал.
Жизнь прожил без жалоб и подпорок, Смерти не отдался целиком... Я привыкну к этому не скоро, Для меня он не был стариком.
Умер… Так умели наши деды Уходить, доделав все дела. Скоро – юбилейный День Победы, Та Победа – вместе с ним пришла!
Мы уходили из Афгана на броне, На раскалившемся облупленном металле, И траки гусениц, подобно бороне, В земле бесплодной след глубокий оставляли…
В бездонной сини тонут пики острых гор, Мелькают МиГи, как серебряные блесны, И вертолет над нами винт свой распростер Крылами ангелов-хранителей надзвездных.
Мы со стволами, обращенными назад, Чужой дороги досмотрели кинопленку. Ну что же, Родина, встречай своих солдат. Заштопай раны нам, граница, ниткой тонкой.
Мы уходили из Афгана на броне – Непобежденными, да только без победы. «Прощай, проклятая! » – сказали мы войне… Не зная, что Война пойдет За нами следом.
La taille leste bien tournee! Elle a, ma foi, de tres beaux yeux; Le bras, la main, le pied au mieux.
Seid. «Gulnare», sc. IV [1]
«Войди в шатер мой, чужестранец, На африканку посмотри! Глаза как смоль у ней, румянец — Агата розового глянец! Свежее утренней зари! Шелк черных кудрей пышно вьется, Уста как дышащий коралл, И перлов ряд, лишь улыбнется, Каких в Цейлане не найдется, Каких нигде ты не видал!
Во всем базаре Йстамбула Невольницы подобной нет! На шумных торжищах Моссула, В долинах счастливых Кабула Не цвел такой роскошный цвет. Она стройнее пальмы гибкой, Она акации нежней, Как ласточка над влагой зыбкой, Резвей тибетской серны, шибко Бегущей по пескам степей!
Она с брегов зеленых Нила: Пред ней поблекли б розы там, Когда бы взгляд свой уронила Или нечаянно склонила Лице прелестное к волнам. А как поет, а как играет На лютне — слух обворожит!.. Когда ж в калхалы ударяет, Тимпан кружит и вверх бросает, — Как пери в воздухе летит.
Она… но ты проходишь мимо, Но ты не слушаешь меня! Она, как скиния Солима, Как талисман, досель хранима, Чиста, как луч рассветный дня. Любовью сердце в ней не билось; Пятнадцать лет ей без денниц; Недавно грудь лишь округлилась… Ни раз слеза не серебрилась На ткани шелковых ресниц.
Ни раз… Но ждут уста лобзаний, Уже задумчивей, томна… В ночь слышен шепот воздыханий И звук прерывистых рыданий, И вся во сне горит она!.. Купи ее!.. Какой любовью Она все дни твои займет, Когда приникнет к изголовью И ночью под персидской мовью Тебя в восторге обоймет!
Как будет ждать в любви урока, Чтоб поцелуй уста зажгли!.. Прекрасны гурии пророка — Свежа, пылка и черноока Младая гурия земли! Купи ее: ты б с златом кисы, Когда б взглянул, тотчас бы дал! » — «Я не купец из Икониссы! » — «Кто ты-» — «Я почитатель Иссы! — «Собака! что же ты молчал-»[2]
Октябрь 1830 [1]Изящный, стройный стан! Клянусь, у нее прекраснейшие глаза! Рука, кисть, нога — все совершенно. Сеид. «Гюльнара», сцена IV (франц. ). [2]Тел. , 1832, No 2, с. 196, без эпиграфа. Печ. по Альб. III. Эпиграф — из комической оперы Б. — Ж. Марсолье «Гюльнара, или Персидская невольница» (1798). Ст. 1-4 цитирует поэт-переводчик И. В. Росковшенко в письме к И. И. Срезневскому от 22 октября 1831 г. («Петербург в 1831-1832 гг. » — PC, 1900, - 2, с. 483). Сеид — персонаж оперы. Моссул — древний город на берегу реки Тигр, с мечетью Наби Юнус, святынею мусульман; крупный торговый и ремесленный центр Ближнего Востока. Кабул — древний город в Афганистане, Калхалы — колокольчики. Скиния Солима. Солим — Иерусалим; скиния — походный храм древних евреев, род шатра; здесь — Иерусалимский каменный храм. Персидская мовь — растение из семейства мальвовых; считалось, что оно имеет магическое свойство — способность умерять страсти; мовь — это и символ нежности. Иконисса — Иконос, » город в Малой Азии, считавшийся священным у христиан. Исса — тюркская форма имени Иисуса Христа.
В нашем потомками проклятом бог весть каком году Мир мучается в удушливом, скользком, вязком бреду. Бред, словно чёрный спрут, всплывает из глубины. Бред растекается по воде, как нефтяная плёнка. Бред сотрясает мир грохотом новой войны. Бред с молоком матери входит в горло ребёнка. Бред преследует человечество с первых же его дней, Но прежде он ютился в царстве призраков и теней. Бредом дышат обломки первобытных религий И позднейших святых закопчёные хмурые лики. Дышит им инквизитор, картинно поднявший брови: «Казнить оного милостивого и без пролития крови! » Бред набирал силу, он стал не тот, что в начале: Он двигал крестовыми походами и Варфоломеевскими ночами. Бред управлял и жертвами, и палачами. Желающих освободиться бред оковывал страхом, Казнившие палачей сами ложились на плаху, И их убивали те, за которых они страдали. Бред управлял народами и городами. Брел рождался у тронов и нисходил в народ, Сплачивая личности в единый покорный сброд. Бред позволял держать весь этот сброд в руках, Он охранял короны и золото в сундуках. Ему становились тесны рамки религий строгие, Бред стал называться не верой, а идеологией. Тут он обнял весь мир взбесившимся осьминогом: Главных вер всего три, а идеологий много. Бред стал нужнее правителям — и показал, что он мог: Бред ластился к голенищам солдатских пыльных сапог, Бред становился гимнами и знамёнами, Бред управлял миллионами. Он теперь выбрал оружием ненависть вместо боязни: Бред кричали теперь приговоренные к казни, Бред бормотал солдат, замерзая в сугробе, Бред вскрыл вены Земли — и потекли реки крови. Бред становился фашизмом и коммунизмом, Главное для него — надругаться над здравым смыслом, Чтоб человек не задумался — «что я делаю, что я кричу - Выгодно это лишь нескольким, и я гибнуть за них не хочу! Ради чего в огонь мне и в омут с крутого берега-» Будьте бдительны, люди — не умер бред в Нюренберге! Чёрный гриб Хиросимы был воплощением бреда, Бред расплывался в улыбке, торжествуя победу. А в пятьдесят шестом чуть не наступило крушение: Бред в Советском Союзе мог потерпеть поражение. Мог, но не потерпел. Сбоя не дали законы, И величайшим преступникам вновь прощены миллионы. Сколько- Семьдесят- Восемьдесят- — Как можно, в одной стране-! Тут надо отдать должное одной и второй войне (Которых могло и не быть), Но и на мирное время останется минимум тридцать. Можем ли мы заявить Как тем, в Хиросиме — «спите спокойно, ошибка не повторится» - Нет! Во-первых, не только тогда, Но и сейчас есть желающие все это оправдать. Во-вторых, это не ошибка, не убийство, не террор — этому нет названия, Это больше, чем все вместе взятые преступления. И даже этому мы слышим сейчас оправдания-! Бред доводит до полного безумия и исступления. Нет, бред отнюдь не умер. Он работает все неустанней. Бросал он солдат на пули во Вьетнаме и в Афганистане. Пусть призывают к разуму — бред живет в сознаье людей, Они не хотят отказаться от ведущих в пропасть идей, Они убивают сами тех, кто посмел отказаться. Бред правит цивилизацией. «Люди, остановитесь! Вспомните, что вы братья! » Люди не слышат. Люди злобно бормочут проклятья. Уши людей заткнуты плотным липучим бредом. Бред торжествует победу.
Пятна крови на асфальте, пятна крови на земле Параллельно коммунизму речка алая текёт Незабвенная свобода во свинцовом во гробу В консервированном месте буду петь и танцевать
В пламенной стране С каждым годом дальше-больше
Если я такой живой — убей меня, любер Я — еврей, убей меня, член общества «Память» Всех горбатых и кривых исправит могила Всё в порядке, заебись!
Маршированные будни партизанского житья В небо веских оснований птичка мёртвая летит Сунь же палец глубже в глотку и бескровно промолчи Против серой униформы годен только автомат...
В пламенной стране С каждым годом дальше-больше
Если я такой живой — убей меня, любер Я — еврей, убей меня, член общества «Память» Всех горбатых и кривых исправит могила Всё в порядке, заебись!
Сонным траурным молчаньем развяжите мой язык Под лежачий камень горя не текёт моя вода В затоваренном вагоне сотрясение мозгов Ветеран Афганистана победил свово врага
В пламенной стране С каждым годом дальше-больше
Если я такой живой — убей меня, любер Я — еврей, убей меня, член общества «Память» Всех горбатых и кривых исправит могила Всё в порядке, заебись!
