Меж тем, на пике саморазрушенья Нацизма в Украине начался пожар. Европа в дикой страсти наслажденья, Фашизма масла подливая в ада жар,
Сквозь пальцы, глядя на людей страданья, Одессе и Донбассу нанесла удар, Под янки алчные рукоплесканья, И алкогольный порошенковский угар.
Донбасс с Одессою, гордясь собою, Услышав сердца и души своих призыв, С нацистской начали борьбу ордою, Чтоб с Украины тела удалить нарыв.
Хочу сказать Великому народу: - Живёшь ты с Верою уж больше тыщи лет, Нежель забыл ты про свою свободу, В борьбе с врагом достойный не даёшь ответ?
Иль жалок стал, зарывши гордость гений, Забыл величие своей святой земли? Как можешь жить ты с жаждою сомнений, Не снявши с головы наброшенной петли?
Живя в потоке лжи и лицемерья, Ты стал по глупости орудьем палача, Отцов поправ заветы и поверья, Не думая, людей ты губишь сгоряча.
Не мыслишь, что придёт Он с ясным взором, И, что предстать придётся пред Его судом, Быть признанным Его же приговором: Навеки вечные остаться дураком.
Пора уж проявить всю мощь державы, От раболепских всех избавиться оков Во имя жизни и во имя славы, Изгнать из Украины прочь своих врагов.
Чтоб жизнью жить достойной гражданина, Не предавать бы больше никогда его. Свободной стала, чтобы Украина, Избавиться и от позора своего.
Взрастить посеянное в землю семя, Развеять в поле по ветру нацистов прах, Чтобы младое выросшее племя, Увидело: кто друг ему, кто подлый враг.
Чтоб грустно не было бы мне, как ныне, Чтоб жизнь была святое благо в тишине, Чтобы не стал родной Донбасс пустыней, Чтоб мне жилось в раю в любимейшей стране.
Народ мой гордый и непобедимый, Перед тобой открытый счастья океан. Моей России вечный брат любимый - Семья одна из двух соседских братских стран.
Третий день идут с востока тучи, Набухая черною грозой. Пробормочет гром — и снова мучит Землю тяжкий, беспощадным зной, Да взбегают на песок колючий Волны слюдяною чередой.
Тают клочья медленного дыма… Хоть бы капля на сухой ковыль, Хоть бы ветер еле уловимый Сдвинул в складки плавленую стыль! Ничего… Гроза проходит мимо, А на языке огонь и пыль.
Босиком па скомканной шинели, С головой, обритой наголо, Он сидит. Усы заиндевели, Брови нависают тяжело. А глаза уставились без цели В синеву, в каспийское стекло.
Перед ним в ушастом малахае Кадырбай с подругою-домброй. Скупо струны он перебирает Высохшей коричневой рукой И следит, как медленно взбегает Мутный Каспий на песок тугой.
«Запевай, приятель, песню, что ли! Поглядишь — и душу бросит в дрожь. Не могу привыкнуть я к неволе, Режет глаз мне Каспий, словно нож. Пой, дружок! В проклятой этой соли Без души, без песни — пропадешь».
И казах звенящий поднял голос. Он струился долгим серебром, Он тянулся, словно тонкий волос, Весь горящий солнцем. А потом Сердце у домбры вдруг раскололось, И широкострунный рухнул гром.
Пел он о верблюдах у колодца, Облаках и ковыле степей, О скоте, что на горах пасется, Бедной юрте, девушке своей. Пел о том, что и кумыс не льется, Если ты изгнанник и кедей.
А солдат, на пенные морщины За день наглядевшись допьяна, Трубку погасил и в песне длинной Слушает, как плачется струна, Как пчелой жужжит про Украину, Что цветами вишен убрана.
Хата ли в медвяных мальвах снилась, Тополь ли прохладной тенью лег, — Сердце задыхалось, торопилось, Волосы чуть трогал ветерок, И слеза свинцовая катилась По усам солдатским на песок.
Уходило солнце, длилось пенье, Гасла степь, был вечер сух и мглист. Замер и растаял в отдаленье Вздох домбры, неповторимо чист, И в ответ в казармах укрепленья Трижды зорю проиграл горнист.
Поэт, мечтатель, хиромант, Я по ладоням нагадал Ночных фиалок аромат И в эту нежность на года В спокойном имени твоем. Ты спишь. Ты подложила сон, Как мальчик мамину ладонь. Вот подойди, губами тронь — И станет трудный «горизонт» Таким понятным — «глазоем». Так Даль сказал. И много тут Спокойной мудрости.
Прости, Что я бужу тебя. Плету Такую чушь. Сейчас цветут На Украине вишни. Тишь. Мне слово с словом не свести В такую ночь. Когда-нибудь Я расскажу тебе, как жил. Ты выслушай и позабудь. Потом, через десяток лет, Сама мне это расскажи. Но поздно. Через час рассвет. И ночь, созвездьями пыля, Уйдет, строкой моей осев На Елисейские поля По Ленинградскому шоссе.
Саксонская площадь; С площади плоской, Парадами пропылённой, Встает Металлический Пан Понятовский — Маршал
Наполеона
*
.
Штанов нет. Жупан с плеч. Конь С медным хвостом. В правой руке У пана Меч, Направленный на восток. Восток — это мы. Восток — Украина, Деревни И хаты наши. И вот Обратить Украину В руины Грозятся Меч и маршал. Нам Драться с вами — Нету причин, Мы — Братья польскому брату. А будете лезть, Обломаем мечи Почище, Чем Бонапарту. Не надо нам Вашего Ни волокна. Пусть шлет вас Народ, А не клика, — И, сделайте милость, Пожалуйте к нам, Как член Всесоюзного ЦИКа. А если вы Спец По военной беде, Под боком — Врагов орава, Ваш меч Оберните
На Бельведер
*
,
Градусов на девяносто Вправо. Там маршал И лошадь С трубою хвоста Любого поляка На русского За то, Что русский Первым восстал, Оттуда Будут Науськивать. Но в Польше Маршалов Мало теперь. Трудящихся — Много больше, И если Ты За Польшу, Тебе Придется С нами стоять теперь Вдвоем Против панской Польши. А памятники Есть и у нас. Это — Дело везения. И брюки дадим Из чугуна-с; Заслужишь И стой… До видзения! 1927 г.
Так и не удалось договориться... Что, времени на это не нашлось - Ах, Киiв, Киев, славная столица, Как видишь, Граже, нет, не обошлось.
У края пропасти, у края — Украина. Век новый всё же вспомнил о войне. Когда-то, посланного в мир, распяли Сына... Но был и тот, кто Русь крестил в Днепре.
Ах, как любви сегодня не хватает! Любовь бы справилась, она, ведь, всем нам мать! Сегодня в Человечество стреляет, Кто человеком смог себя назвать.
А Человечество, оно же беззащитно, С тех пор, как не послушало Отца... Солдат, сынове, неужель не видно В какую плоть вгоняешь грязь свинца -
О походах наших о боях с врагами Долго будут люди песни распевать И в кругу с друзьями часто вечерами Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать Об огнях-пожарищах О друзьях-товарищах Где-нибудь когда-нибудь мы будем говорить Вспомню я пехоту и родную роту И тебя — за то что ты дал мне закурить Давай закурим товарищ по одной Давай закурим товарищ мой А когда не станет фашистов и в помине И к своим любимым мы придем опять Вспомним как на Запад шли по Украине Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать Об огнях-пожарищах О друзьях-товарищах Где-нибудь когда-нибудь мы будем говорить Вспомню я пехоту и родную роту И тебя — за то что ты дал мне закурить Давай закурим товарищ по одной Давай закурим товарищ мой Давай закурим товарищ по одной Давай закурим товарищ мой
Нет, над письмом твоим напрасно я сижу, Тебя напрасно проклинаю, Увы! там адреса нигде не нахожу, Куда писать тебе, не знаю. Не посылать же мне «чрез Феба на Парнас»… Во-первых, имени такого, Как Феб иль Аполлон, и в святцах нет у нас (Нельзя ж святым считать Попова), А во-вторых, Парнас высок, и на него Кривые ноги почтальона Пути не обретут, как не обрел его Наш критик Пухты и Платона… Что делать- Не пишу. А много б твой «поэт» Порассказал тебе невольно: Как потерял он вдруг и деньги и билет, Попавши в град первопрестольный; Как из Москвы, трясясь, в телеге он скакал С певцом любви, певцом Украины, Как сей певец ему секретно поверял Давно известные всем тайны. Как он, измученный, боялся каждый миг Внезапной смерти от удара, Как, наконец, пешком торжественно достиг Полей роскошных Павлодара; Как он ничем еще не занялся пока И в мирной лени — слава Богу! - Энциклопедию, стихи обоих «К» - Всё забывает понемногу; Но как друзей своих, наперекор судьбе, Он помнит вечно, и тоскует, За макаронами мечтает о тебе, А за «безе» тебя целует, Как, разорвав вчера тетрадь стихов своих, Он крикнул, точно Дон-Диего: Спаси его, Господь, от пакостей таких, Как ты спасал его от Лего!
Сегодня — день от всех отличный, Сегодня — праздник символичный: Сегодня утренней порой В наш боевой рабочий строй Победно входит «энергичный» Наш торжествующий герой — Электросильный Днепрострой_. Как мы мечтали, как гадали, Как нажимали все педали, Как торопили дни, часы, Чтобы скорей мильонно-тонной Мускулатурою бетонной Он обрастал — кремнисто-донный Гигант невиданной красы!
Как много пиголиц пищало, Как много воронов вещало О «фантастической игре», «Затее дикой» на Днепре. И вот — затея стала фактом, Игра — великим, смелым актом, И мир, весь мир, в любой стране, Мир пролетарский — с теплой лаской, Мир буржуазный — с злой опаской, С тоской, понятной нам вполне, Внимает радиоволне И ловит радостные хоры, Рабочий смех и разговоры, И — голос будущих судьбин — Гул торжествующих турбин! А там, за звуками, картина: Сталебетонная плотина, Замкнувши ток днепровских вод, Дает им новый, точный ход, Чтоб Украине, «неньке милой», Они запели в наши дни Не то, что пели искони. Организованною силой Отныне сделались они! Вперед днепровские пороги Не преградят уж им дороги, Не будет их водоворот Ломать челны, губить народ. Все вековечные заторы, Ликуя, волны погребли. В глубоководные просторы Войдут морские корабли И станут гордо у плотины, Где чудо-электротурбины Дают — неслыханный захват — Мильярды сило-киловатт, Невидимых, но ощутимых Богатырей неутомимых, Отважных электросолдат, Всегда готовых вмиг, по знаку, За поворотом рычага, Лавиной ринуться в атаку На старо-косного врага, Который уж не будет боле Держать в убожестве, в неволе И чудо-Днепр, и чудо-поле, И эти чудо-берега!
Взрывая скалы, землю роя, Водой Днепра пороги кроя, Мы на плотине Днепростроя Свершали подвиг трудовой. Темп забирая боевой, Мы до конца его не сдали, И — средь машин, бетона, стали В работе творчески-живой Мы, закаляясь, обрастали Мускулатурой волевой. На горе вражеским пророкам Их предсказаньям вопреки, Мы повышали гонку срокам Снуя по руслу и протокам В бетон закованной реки. Мы сдали творческий экзамен! Всей зло-пророческой гурьбе Теперь кричать «аминь» и «амен» Не нам придется, а себе.
Там, где с порогами в борьбе Вода, бурля, взметалась пылью, Где историческою былью Дышала каждая скала, Свершились дивные дела: Над ровной водной пеленою, Над новозданной глубиною, Гряду порогов поборов И к реву их неумолимы, Победу празднуя, зажгли мы — Взамен угаснувших костров — Гирлянду солнц-прожекторов. Чтоб больше древние пороги Не заступали нам дороги К грядущей, сказочной судьбе, С водой и скалами в борьбе Мы не работали — горели!
Пороги есть в одном Днепре ли - Им в жизни не было числа. Не позабыть всей тьмы и зла, Всей тяготы непереносной Минувшей жизни старо-косной: Она «порожиста» была. Не только взрослые — и дети — В пучине жизни заодно, Разбившись о пороги эти, Метались горестно, бедно, В тоске — изранено смертельно — Метались брошенно, бездельно И опускалися «на дно». О, сколько жизней, сил, талантов, Народных творческих гигантов, Топя тоску свою в вине, Тоску по жизни светлой, новой, С разумной творческой основой, Страдало, корчилось «на дне»! Их всех, чьи гибли дух и тело «На дне» погибельно-гнилом, Их сердце Горького узрело, И пожалело, и согрело Сердечно-ласковым теплом, И перед всем раскрыло светом: Кто погибал «на дне» на этом, Кого забросила сюда, Кого измяла, сокрушила, Услады жизненной лишила, Лишила радостей труда Порогов жизненных гряда.
Работы горьковской итоги Росли пред нами вглубь и вширь. Он рвал проклятые пороги, Передовой наш богатырь, — В боях с ним вражеская стая Не мало понесла потерь, — Он шел, ряды врагов сметая, Как он сметает их теперь.
Ему, грозе дворцов, чертогов При старом строе, при царе, Ему, «взрывателю порогов», Тех, что мы рвали в Октябре_, Ему, певцу иной культуры, Культуры нашей, трудовой, Ее стальной мускулатуры, Ее закалки волевой, Ему, чье знамя буревое Пред нами реет столько лет, Моим «Стихом о Днепрострое»_, О нашем энерго-герое, Я энергичный шлю привет!
В ризе святости и славы, Опоясан стариной, Старец — Киев предо мной Возблистал золотоглавый. Здравствуй, старец величавый! Здравствуй, труженик святой! Здравствуй, Днепр — поитель дивной Незабвенной старины! Чу! На звон твоей струны Сердце слышит плеск отзывной, Удалой, многоразливной Святославоской волны. Здесь Владимир кругом тесным Сыновей своих сомкнул И хоругви развернул, И наитьем полн небесным, Здесь, под знамением крестным, В Днепр народ свой окунул.
Днепр — Перуна гроб кровавый, Путь наш к грекам! Не в тебе ль Русской славы колыбель - Семя царственной державы, Пелена народной славы, Наша крёстная купель -
Ты спешишь в порыве смелом Краю северному в честь, О делах его дать весть Полдня сладостным пределам, И молву о царстве белом К морю чёрному принесть. И красуясь шириною Ладии носящих вод, Ты свершаешь влажный ход Говорливою волною, Под стремглавной крутизною Гордых киевских высот.
Цвесть, холмы счастливые, небо вам дозволило, Славу вам навеяло; Добрая природа вас возвела и всходила, Взнежила, взлелеяла; Насадила тополи, дышит милой негою, Шепчет сладкой тайною, Веет ароматами над златобрегою Светлою Украиною. Брег заветный! Взыскан ты милостью небесною, Дланию всесильною: Каждый шаг означен здесь силою чудесною, Жизнью безмогильною. Руси дети мощные! Ополчимся ж, верные, На соблазны битвою И сойдём в безмолвии в глубины пещерные С тёплою молитвою!
1845
про Украину.
Автор: Бенедиктов Владимир
0
Дата: 04/08/2015
№ 17018
Долго ль, други, рабствовать нам...
Долго ль, други, рабствовать нам. Утомленная враждой, Вся Украина ждет покою! Жаждут мира все душой.
В глубине Украины, На заброшенной станции, Потерявшей название от немецкого снаряда, Возле умершей матери — черной и длинной — Окоченевала девочка У колючей ограды.
В привокзальном сквере лежали трупы; Она ела веточки и цветы, И в глазах ее, тоненьких и глупых, Возник бродяга из темноты.
В золу от костра, Розовую, даже голубую, Где сдваивались красные червячки, Из серой тюремной наволочки Он вытряхнул бумаг охапку тугую.
А когда девочка прижалась К овалу Теплого света И начала спать, Человек ушел — привычно устало, А огонь стихи начинал листать.
Но он, просвистанный, словно пулями роща, Белыми посаженный в сумасшедший дом, Сжигал Свои Марсианские Очи, Как сжег для ребенка свой лучший том.
Зрачки запавшие. Так медведи В берлогу вжимаются до поры, Чтобы затравленными Напоследок Пойти на рогатины и топоры.
Как своего достоинства версию, Смешок мещанский Он взглядом ловил, Одетый в мешок С тремя отверстиями: Для прозрачных рук и для головы.
Его лицо, как бы кубистом высеченное: Углы косые скул, Глаза насквозь, Темь Наполняла въямины, Под крышею волос Излучалась мысль в года двухтысячные.
Бездомная, Бесхлебная, Бесплодная Судьба (Поскольку рецензентам верить) — Вот Эти строчки, Что обменяны на голод, Бессонницу рассветов — и На смерть: _(Следует любое стихотворение Хлебникова)
Сегодня я ничему не верю: Глазам — не верю. Ушам — не верю. Пощупаю — тогда, пожалуй, поверю, Если на ощупь — все без обмана.
Мне вспоминаются хмурые немцы, Печальные пленные 45-го года, Стоявшие — руки по швам — на допросе. Я спрашиваю — они отвечают.
— Вы верите Гитлеру- — Нет, не верю. — Вы верите Герингу- — Нет, не верю. — Вы верите Геббельсу- — О, пропаганда! — А мне вы верите- — Минута молчанья. — Господин комиссар, я вам не верю. Все пропаганда. Весь мир — пропаганда.
Если бы я превратился в ребенка, Снова учился в начальной школе, И мне бы сказали такое: Волга впадает в Каспийское море! Я бы, конечно, поверил. Но прежде Нашел бы эту самую Волку, Спустился бы вниз по течению к морю, Умылся его водой мутноватой И только тогда бы, пожалуй, поверил.
Лошади едят овес и сено! Ложь! Зимой 33-го года Я жил на тощей, как жердь, Украине. Лошади ели сначала солому, Потому — худые соломенные крыши, Потом их гнали в Харьков на свалку. Я лично видел своими глазами Суровых, серьезных, почти что важных Гнедых, караковых и буланых, Молча, неспешно бродивших по свалке. Они ходили, потом стояли, А после падали и долго лежали, Умирали лошади не сразу… Лошади едят овес и сено! Нет! Неверно! Ложь, пропаганда. Все — пропаганда. Весь мир — пропаганда.
Вот и мы дожили, Вот и мы получаем весточки В изжеванных конвертах с треугольными штемпелями, Где сквозь запах армейской кожи, Сквозь бестолочь Слышно самое то, То самое, — Как гудок за полями. Вот и ты — товарищ красноармеец музвзвода, Воду пьешь по утрам из заболоченных речек. А поля между нами, А леса между нами и воды. Человек ты мой, Человек ты мой, Дорогой ты мой человече! А поля между нами, А леса между вами. (Россия! Разметалась, раскинулась По лежбищам, по урочищам. Что мне звать тебя - Разве голосом ее осилишь, Если в ней, словно в памяти, словно в юности: Попадешь — не воротишься. ) А зима между нами, (Зима ты моя, Словно матовая, Словно росшитая, На большак, большая, хрома ты, На проселочную горбата, А снега по тебе, громада, Сине-синие, запорошенные. ) Я и писем писать тебе не научен. А твои читаю, Особенно те, что для женщины. Есть такое в них самое, Что ни выдумать, ни намучить, Словно что-то поверено, Потом потеряно, Потом обещано. (… А вы всё трагической героиней, А снитесь — девочкой-неспокойкой. А трубач — тари-тари-та- трубит: «по койкам! » А ветра сухие на Западной Украине. ) Я вот тоже любил одну, сероглазницу, Слишком взрослую, может быть слишком строгую. А уеду и вспомню такой проказницей, Непутевой такой, такой недотрогою. Мы пройдем через это. Как окурки, мы затопчем это, Мы, лобастые мальчики невиданной революции. В десять лет мечтатели, В четырнадцать — поэты и урки, В двадцать пять — внесенные в смертные реляции. Мое поколение — Это зубы сожми и работай, Мое поколение — Это пулю прими и рухни. Если соли не хватит — Хлеб намочи потом, Если марли не хватит — Портянкой замотай тухлой. Ты же сам понимаешь, я не умею бить в литавры, Мы же вместе мечтали, что пыль, что ковыль, что криница. Мы с тобою вместе мечтали пошляться по Таврии (Ну, по Крыму по-русски), A шляемся по заграницам. И когда мне скомандует пуля «не торопиться» И последний выдох на снегу воронку выжжет (Ты должен выжить, я хочу, чтобы ты выжил), Ты прости мне тогда, что я не писал тебе писем. А за нами женщины наши, И годы наши босые, И стихи наши, И юность, И январские рассветы. А леса за нами, А поля за нами — Россия! И наверно, земшарная Республика Советов! Вот и не вышло письма. Не вышло письма, Какое там! Но я напишу, Повинен. Ведь я понимаю, Трубач «тари-тари-те» трубит: «по койкам! » И ветра сухие на Западной Украине.
Солдат всегда здоров, Солдат на всё готов, И пыль, как из ковров, Мы выбиваем из дорог —
И не остановиться, И не сменить ноги, Сияют наши лица, Сверкают сапоги!
По выжженной равнине — За метром метр — Идут по Украине Солдаты группы «Центр».
— На «первый-второй» рассчитайсь! — Первый-второй… Первый, шаг вперёд — и в рай! — Первый-второй… А каждый второй — тоже герой — В рай попадёт вслед за тобой. — Первый-второй. Первый-второй. Первый-второй…
А перед нами всё цветёт — За нами всё горит. Не надо думать! — с нами тот, Кто всё за нас решит.
Весёлые — не хмурые — Вернёмся по домам, Невесты белокурые Наградой будут нам!
Всё впереди, а ныне За метром метр Идут по Украине Солдаты группы «Центр».
— На «первый-второй» рассчитайсь! — Первый-второй… Первый, шаг вперёд — и в рай! — Первый-второй… А каждый второй — тоже герой — В рай попадёт вслед за тобой. — Первый-второй. Первый-второй. Первый-второй…
Знаете ли вы Украинскую ночь - Нет, Вы не знаете украинской ночи! Здесь Небо От дыма Становится черно-, И герб Звездой пятиконечной вточен. Где горилкой, Удалью И кровью Запорожская Бурлила Сечь, Проводов уздой Смирив Днепровье, Днепр Заставят На турбины течь. И Днипро - По проволокам-усам Электричеством Течёт по корпусам. Небось, рафинада И Гоголю надо! Мы знаем, Курит ли, Пьёт ли Чаплин; Мы знаем Италии безрукие руины; Мы знаем, Как Ду- гласа Галстух краплен… А что мы знаем О лице Украины - Знаний груз У русского Тощ — Тем, кто рядом, Почёта мало. Знают вот Украинский борщ, Знают вот Украинское сало. И с культуры Поснимали пенку: Кроме Двух Прославленных Тарасов — Бульбы И известного Шевченка, — Ничего не выжмешь, Сколько ни старайся. А если прижмут — Зардеется розой И выдвинет Аргумент новый: Возьмёт и расскажет Пару курьёзов — Анекдотов Украинской мовы. Говорю себе: Товарищ москаль, На Украину Шуток не скаль. Разучите Эту мову На знамёнах — Лексиконах алых, — Эта мова Величава и проста: «Чуешь, сурмы заграли, Час расплаты настав…» Разве может быть Затрёпанней Да тише Слова Поистасканного «Слышишь»-! Я Немало слов придумал вам, Взвешивая их, Одно хочу лишь, — Чтобы стали Всех Моих Стихов слова Полновесными, Как слово «чуешь». Трудно Людей В одно истолочь, Собой Кичись не очень. Знаем ли мы украинскую ночь - Нет, Мы не знаем украинской ночи.
Ты с детства мне в сердце вошла, Украина, Пленительной ночью под рождество, Душевною думой певца Катерины, Певучестью говора своего.
Ты с детством слилась, Украина, как сказка. Я знала, невиданная земля, Что вечер в Диканьке волшебен и ласков, Что чуден твой Днепр, в серебре тополя.
Ты в юность вошла, Украина, как песня, За сердце берущая, с первой любовью… … Он мне напевал их в дороге безвестной, Немножко сдвигая высокие брови.
Ты в юность входила трудом, Украина, Прямым, опаляющим, как вдохновенье: Была Днепростроевская плотина Эмблемою нашего поколенья.
Я рада, что в молодости вложила Хоть малую каплю в неистовый труд, Когда ленинградская «Электросила» Сдавала машину Большому Днепру.
Гудят штурмовые горящие ночи, — Проходит днепровский заказ по заводу, И утро встречает прохладой рабочих… Тридцатые годы, тридцатые годы!
Ты в зрелость входила с военным мужаньем, Жестокие ты испытала удары. О, взрыв Днепрогэса — рубеж для сознанья, О, страшные сумерки Бабьего Яра.
Фронты твои грозной овеяны славой, Все победившие, все четыре. Ночные днепровские переправы Седою легендой останутся в мире.
… И снова зажгли мы огни Днепрогэса. Он «старым» Любовно Наименован. Да, старый товарищ, ты вправду — как детство Пред тем, что возводится рядом, пред новым.
Нам вместе опять для Каховки трудиться, — По-новому стала она знаменитой, — И вместе расти, И дружить, И гордиться Твоею пшеницей, твоим антрацитом.
Не праздника ради, но жизнь вспоминая, Так радостно думать, что судьбы едины, Что в сердце живешь ты, навеки родная, Моя Украина, моя Украина.
