Стихи про алоэ

Алоэ - комнатный цветок.
Он дарит нам целебный сок.
Светолюбив, неприхотлив,
Чуть-чуть колюч, чуть-чуть красив.

Есть такая трава - алоэ.
Оно целебное такое!
На ранку стоит капнуть сок -
И заживет в кратчайший срок.

В моём заснеженном саду
Давно следы не обновлялись.
Февраль короткий
Грозится марту: «Не уйду! »

Калитку в шпорах ледяных
Давно не согревали руки.
Лишь воробьи – четыре штуки -
От солнца белого пьяны...

Здесь больше дни не мельтешат.
Всё в остывающем покое.
На подоконнике алоэ -
Живая горькая душа...

Я приезжаю к выходным -
Поцеловать его водою
И поклониться нам с тобою
Не нынешним, а тем, иным...

Алоэ - комнатный цветок.
Он дарит нам целебный сок.
Светолюбив, неприхотлив,
Чуть-чуть колюч, чуть-чуть красив.

Спроси, за что люблю Алоэ?
Оно не вкусное такое.
Как антисептик или сок,
Я думаю - оно цветок.

Любви желаем Вам к Алоэ,
Огромной, яркой, как огонь!
В квартире каждой, в каждом доме
Пусть прибывает вновь и вновь

Здоровье крепкое стальное
С глотком Алоэ всякий раз,
И счастье нежное, шальное,
Двойной энергии запас!

Пусть ежедневно наполняет
Ваш день и радость, и успех
Алоэ Вера - каждый знает, -
Весьма полезное для всех!

А вы знали, что алоэ
В миг избавит вас от гноя?
На ранку нужно привязать
И немного подождать.

Занозы, ссадины, и раны?
Мелочь всё! Пойдём-ка к маме.
К подоконнику пойдёт,
Лист зелёный оторвёт.

Будет рана заживать,
Потихоньку зарастать.
Можно снова меч хватать
Александра Невского.

Незачем теперь
В доме мазь "Вишнивского".

Есть такая трава - алоэ.
Оно целебное такое!
На ранку стоит капнуть сок -
И заживет в кратчайший срок.

Любви желаем Вам к Алоэ,
Огромной, яркой, как огонь!
В квартире каждой, в каждом доме
Пусть прибывает вновь и вновь

Здоровье крепкое стальное
С глотком Алоэ всякий раз,
И счастье нежное, шальное,
Двойной энергии запас!

Пусть ежедневно наполняет
Ваш день и радость, и успех
Алоэ Вера - каждый знает, -
Весьма полезное для всех!

Есть растение такое
И зовут его Алоэ.
При порезах и ушибах
Нам поможет,

Добрый наш Алоэ.

Рощи пальм и заросли алоэ,
Серебристо-матовый ручей,
Небо, бесконечно-голубое,
Небо, золотое от лучей.

И чего еще ты хочешь, сердце?
Разве счастье - сказка или ложь?
Для чего ж соблазнам иноверца
Ты себя покорно отдаешь?

Разве снова хочешь ты отравы,
Хочешь биться в огненном бреду,
Разве ты не властно жить, как травы
В этом упоительном саду?

В моём заснеженном саду
Давно следы не обновлялись.
Февраль короткий
Грозится марту: «Не уйду! »

Калитку в шпорах ледяных
Давно не согревали руки.
Лишь воробьи – четыре штуки -
От солнца белого пьяны...

Здесь больше дни не мельтешат.
Всё в остывающем покое.
На подоконнике алоэ -
Живая горькая душа...

Я приезжаю к выходным -
Поцеловать его водою
И поклониться нам с тобою
Не нынешним, а тем, иным...

Домашнее очень, ни капли не злое,
Растущее ввысь, но весьма приземлённое,
Растение с круглым названьем «алоэ» –
Не алое только, а ярко-зелёное.

Однажды листы его ранней весною
Напомнили мне крокодиловы челюсти,
Но нет благодушней цветка, чем алоэ, –
Он полон уютной тропической прелести!

И все мы привыкли на место больное,
На ранку, что жжёт и никак не затянется,
Прикладывать влажный кусочек алоэ& nbsp; –
И кожа стремительно с ранкой расстанется!

Дружны мы с тобою, как Дафнис и Хлоя,
И ты, удивленно рождённый посредником
Меж небом и сушею – будь как алоэ,
Его ведь не зря называют столетником.

Но годы пройдут, умерщвляя былое
В угоду Ничто, – как легко, незаметно как!
Тогда мы с любимым – прости нас, алоэ! –
Посадим у дома цветочек бессмертника.

Рощи пальм и заросли алоэ,
Серебристо-матовый ручей,
Небо, бесконечно-голубое,
Небо, золотое от лучей.

И чего еще ты хочешь, сердце?
Разве счастье - сказка или ложь?
Для чего ж соблазнам иноверца
Ты себя покорно отдаешь?

Разве снова хочешь ты отравы,
Хочешь биться в огненном бреду,
Разве ты не властно жить, как травы
В этом упоительном саду?

Какое оно алоэ - алое, голубое?
Доброе или злое? Маленькое или большое?
Хорошее или плохое?
Одного сослуживца папы буквально спасло алоэ.

А маминой лучшей подруге алоэ не помогло-э.
И вот я увидел алоэ на комоде у тёти Зои.
На комоде у тёти Зои в горшочке росло алоэ:
Зелёное, небольшое, но колючее и кривое.

Домашнее очень, ни капли не злое,
Растущее ввысь, но весьма приземлённое,
Растение с круглым названьем «алоэ» –
Не алое только, а ярко-зелёное.

Однажды листы его ранней весною
Напомнили мне крокодиловы челюсти,
Но нет благодушней цветка, чем алоэ, –
Он полон уютной тропической прелести!

И все мы привыкли на место больное,
На ранку, что жжёт и никак не затянется,
Прикладывать влажный кусочек алоэ& nbsp; –
И кожа стремительно с ранкой расстанется!

Дружны мы с тобою, как Дафнис и Хлоя,
И ты, удивленно рождённый посредником
Меж небом и сушею – будь как алоэ,
Его ведь не зря называют столетником.

Но годы пройдут, умерщвляя былое
В угоду Ничто, – как легко, незаметно как!
Тогда мы с любимым – прости нас, алоэ! –
Посадим у дома цветочек бессмертника.

Спроси, за что люблю Алоэ?
Оно не вкусное такое.
Как антисептик или сок,
Я думаю - оно цветок.

А вы знали, что алоэ
В миг избавит вас от гноя?
На ранку нужно привязать
И немного подождать.

Занозы, ссадины, и раны?
Мелочь всё! Пойдём-ка к маме.
К подоконнику пойдёт,
Лист зелёный оторвёт.

Будет рана заживать,
Потихоньку зарастать.
Можно снова меч хватать
Александра Невского.

Незачем теперь
В доме мазь "Вишнивского".

Есть растение такое
И зовут его Алоэ.
При порезах и ушибах
Нам поможет,

Добрый наш Алоэ.

Покоем, умиротвореньем,
Я надышаться не могу,
Забытый сад зимне-весенний
На том остался берегу.

Алое тоненькие ветки
Перебираю не спеша,
Их сок, как горькие таблетки,
Для исцеления пьет душа...

Покоем, умиротвореньем,
Я надышаться не могу,
Забытый сад зимне-весенний
На том остался берегу.

Алое тоненькие ветки
Перебираю не спеша,
Их сок, как горькие таблетки,
Для исцеления пьет душа...

Какое оно алоэ - алое, голубое?
Доброе или злое? Маленькое или большое?
Хорошее или плохое?
Одного сослуживца папы буквально спасло алоэ.

А маминой лучшей подруге алоэ не помогло-э.
И вот я увидел алоэ на комоде у тёти Зои.
На комоде у тёти Зои в горшочке росло алоэ:
Зелёное, небольшое, но колючее и кривое.

Смотрю я с горы, к тому же с четвёртого этажа.
Пустыня, как в море, вливается в окоём,
Шатры бедуинов, что паруса на нём,
Небо слоится, пеной морской дрожа.
Когда-то сюда мы приезжали вдвоём.

Солнце садилось — резко очерченный белый круг
Нам предвещал жёлтой луны восход —
Солнце с луною не ведает здесь разлук.
Но нет тебя больше со мною, и вот
Душа моя делает тысячемильный крюк

В снег подмосковный, где ты на вечные веки увяз,
Посох отбросив, чтобы служил он мне
Компасной стрелкой. Исполнила я указ:
Скоро как месяц в библейской гощу стороне,
Не отводя от песков запоминающих глаз.

Гроздьями с пальмы свисают финиковые огни,
Чешет об иглы алоэ свой бок эвкалипт.
Глас, вопиющий в пустыне в текущие дни,
Очень похож на скрипучий московский лифт,
Где целовались, когда подымались одни.

Трудно мне дался на гору подъём, тем паче четвёртый этаж.
В небо пустыня идёт, и верблюжий горб
Не отличим от облака. В этот пейзаж
Будто машина в гараж въезжает сосновый гроб.
Смерть твоя — это явь. Жизнь моя — это мираж.


8 ноября 2003

Горести-печалести,
Что-то мне не спится.
С кем бы мне, печалести,
Вами поделиться -
Столько неприятностей -
Карандаш сломался,
Жук из банки вылез
И больше не поймался.
А ещё вдобавок -
Горе-то какое! -
Шарик накололся
На листок алоэ...
То-то мне и вертится,
То-то и не спится -
Может, мне с медведиком
Горем поделиться -
В моего медведика
Уткнусь я головой:
Он хотя и плюшевый,
Но зато — живой!

На горе первозданной стояли они,
И над ними, бездонны и сини,
Поднялись небосводы пустыни.
А под ними земля — вся в тумане, в тени.
И Один был блистательней неба:
Благодать изливалась из кротких очей,
И сиял над главою венец из лучей.
А другой_был мрачнее эреба:
Из глубоких зениц вылетали огни,
На челе его злоба пылала,
И под ним вся гора трепетала.
И Мессии сказал сатана:
«Раввуни!
От заката светил до востока,
Землю всю, во мгновение ока,
Покажу я тебе... »
И десницу простер…
Прояснилася даль… Из тумана
Засинелася зыбь океана,
Поднялися громады маститые гор,
И земли необъятной равнина,
Вся в свету и в тени, под небесным шатром
Разостлалася круглым, цветистым ковром.

Каменистая степь… Палестина…
Вот седой Арарат; вот угрюмый Синай;
Почернелые кедры Ливана;
Серебристая нить Иордана;
И десницей карающей выжженный край,
И возлюбленный град Саваофа:
Здесь Сион в тощей зелени маслин, а там
Купы низких домов с плоской кровлею, храм,
Холм и крест на нем праздный — Голгофа.

К югу — степь без границ. Перекатной волной
Ураганы песок поднимают,
А на нем оазисы мелькают,
Как зеленый узор на парче золотой.
Красной пылью одеты, деревья
Клонят книзу вершины под гнетом плода;
Разбрелись табуны кобылиц и стада
Вкруг убогих наметов кочевья;
Смуглоликих наездников рыщут толпы;
Воздух пламенем встречу им пышет,
А по воздуху марево пишет
Стены, башни, палаты, мосты и столпы…
Мимо…
Серой, гремучей змеею,
Бесконечные кольца влача через ил,
В тростниках густолиственных тянется Нил.
Города многочленной семьею
Улеглися на злачных его берегах;
Блещут синие воды Мерида;
Пирамида, еще пирамида,
И еще, и еще, - на широких стопах
Опершись, поднялися высоко;
Обелисков идет непрерывная цепь;
Полногрудые сфинксы раскинулись, в степь
Устремляя гранитное око.
Мимо…

Инд и Гангес среброводной четой
Катят волны в далекое море;
Вековые леса на просторе
Разрослися везде непроглядной стеной;
Мелкой сетью заткали лианы
Все просветы с верхушек дерев до корней;
Попугаи порхают; с тяжелых ветвей
С визгом прыгают вниз обезьяны;
Полосатую матку тигренок сосет;
Птичек носится яркая стая;
Осторожно сучки раздвигая,
Слон тяжелою поступью мерно бредет;
На коврах из цветов и из ягод
Змеи нежатся, свившись упругим кольцом,
И сквозь темную зелень, зубчатым венцом,
Выдвигаются куполы пагод.
Под нависшим их сводом, во мраке, блестит
В драгоценных каменьях божница;
Безобразные идолов лица
Луч священной лампады слегка золотит;
Пред богами жрецы-изуверы,
Преклоняясь во прах, благовония жгут,
И, в неистовой пляске кружася, поют
Свой молитвенный гимн баядеры.
Мимо…

Север… Теряясь в безвестной дали,
Разметались широко поляны;
Смурой шапкой нависли туманы
Над челом побелелым холодной земли.
Нечем тешить пытливые взоры:
Снег да снег, все один, вечно девственный снег,
Да узоры лиловые скованных рек,
Да сосновые темные боры.
Север спит: усыпил его крепкий мороз,
Уложила седая подруга,
Убаюкала буйная вьюга…
Не проснется вовек задремавший колосс,
Или к небу отчизны морозной
Приподнимет главу, отягченную сном,
Зорко глянет очами во мраке ночном
И воспрянет громадою грозной -
Он воспрянет и, долгий нарушивши мир,
Глыбы снега свои вековые
И оковы свои ледяные
С мощных плеч отряхнет на испуганный мир.
Мимо…

Словно младая наяда,
В светлоструйном хитоне, с венчанной главой,
Из подводных чертогов, из бездны морской
Выплывает небрежно Эллада.
Прорезные ряды величавых холмов,
Острова, голубые заливы,
Виноградники, спелые нивы,
Сладкозвучная сень кипарисных лесов,
Рощей пальмовых темные своды —
Созданы для любви, наслаждений и нег…
Чудесами искусств увенчал человек
Вековечные дива природы:
Вдохновенным напевом слепого певца
Вторят струны чарующей лиры;
В красоте первобытной кумиры
Возникают под творческим взмахом резца;
Взор дивят восковые картины
Смелым очерком лиц, сочетаньем цветов;
Горделивой красой храмов, стен и домов
Спорят Фивы, Коринф и Афины.
Мимо…

Рим. Семихолмный, раскидистый Рим,
Со своей нерушимой стеною,
Со своею Тарпейской скалою,
С Капитолием, с пенистым Тибром своим…
Груды зданий над грудами зданий;
Термы, портики, кровли домов и палат,
Триумфальные арки, дворцы и сенат
В коронадах нагих изваянии
И в тройном ожерелье гранитных столпов.
Вдоль по стогнам всесветной столицы
Скачут кони, гремят колесницы,
И, блестя подвижной чешуею щитов,
За когортой проходит когорта.
Мачты стройных галер поднялись как леса,
И, как чайки, трепещут крылом паруса
На зыбях отдаленного порта.
Форум стелется пестрою массой голов;
В цирке зрителей тесные группы
Обнизали крутые уступы;
Слышен смешанный говор и гул голосов:
Обитателей Рима арена
Созвала на позорище смертной борьбы.
Здесь с рабами сразятся другие рабы,
В искупленье позорного плена;
Здесь боец-победитель, слабея от ран,
Юной жизнью заплатит народу
За лавровый венок и свободу;
Здесь, при радостных кликах суровых граждан,
Возвращенцев железного века,
Под вестальскою ложей отворится дверь,
На арену ворвется некормленый зверь
И в куски изорвет человека…
Мимо…

Полной кошницею свежих цветов,
На лазурных волнах Тирринеи,
Поднимаются скалы Капреи.
Посредине густых, благовонных садов
Вознеслася надменно обитель —
Перл искусства и верх человеческих сил:
Словно камни расплавил и снова отлил
В благолепные формы строитель.
В темных нишах, под вязями лилий и роз,
Перед мраморным входом в чертоги,
Настороже — хранители-боги
И трехглавый, из золота вылитый пес.
Купы мирт и олив и алоэ
Водометы жемчужного пылью кропят…
Скоморохи в личинах наполнили сад,
Как собрание статуй живое:
Под кустом отдыхает сатир-паразит,
У фонтана гетера-наяда,
И нагая плясунья-дриада
Сквозь зеленые ветви лукаво глядит.
Вкруг чертогов хвалебные оды
Воспевает согласный невидимый клир,
Призывая с небес благоденственный мир
На текущие кесаря годы,
Прорицая бессмертье ему впереди,
И, под стройные клирные звуки,
Опершись на иссохшие руки,
Старец, в пурпурной тоге, с змеей на груди,
Среди сонма Лаис и Глицерий,
Задремал на одре золотом… Это сам
Сопрестольный, соравный бессмертным богам
Властелин полусвета — Тиверий.

«Падши ниц, поклонись — и отдам всё сполна
Я тебе... » — говорит искуситель.
Отвещает небесный учитель:
«Отойди, отойди от меня, сатана! »

1851

Рощи пальм и заросли алоэ,
Серебристо-матовый ручей,
Небо, бесконечно-голубое,
Небо, золотое от лучей.

И чего еще ты хочешь, сердце -
Разве счастье — сказка или ложь -
Для чего ж соблазнам иноверца
Ты себя покорно отдаешь -

Разве снова хочешь ты отравы,
Хочешь биться в огненном бреду,
Разве ты не властно жить, как травы
В этом упоительном саду -

Ноябрь 1908, Царское Село

Уж не Армидины ль сады
Перенеслись в именье Бера -
Иль это — сон, мечта, химера -
Рассеется — и где следы -

Там внемлешь сладостный глагол
Неумолкаемых фонтанов,
Там золотистый ореол
Взрастил на темени Иванов.

Веков и стран далеких весть,
Он пламенник в полдневном зное,
Сто лет живет, чтобы расцвесть,
Благоуханное алоэ.

Там Юргис, дик и одинок,
Безмолвно высит ствол тяжелый.
Блажен, кто раз услышать мог
Его суровые глаголы!

Блажен, кто зрел улыбку уст,
Что навсегда сурово сжаты.
О, Юргис, Юргис, дикий куст
Без шелеста и аромата.

1914

Ты — раздвигаешь золото алоэ,
Ты — горишь улыбкой, ты —
В пляс цветающих плечей,
Ты — бежишь в очи ключом студеным,
Замолкая тусклым блеском обломок речей.

Я только дрозд журчливых слов потока,
Надо мною — безмолвится
В солнце горящий лист,
Я гляжу на праздник небесных Ориноко,
Где режет чистоту ласточки клич.

О, прозрачных столбов воздушных
Целящая пустыня,
Блаженных и одиноких слов про тебя,
Милый танец солнца нежной пыли,
Сладкий, глубокий, как уста.

Нет, повторить ли очарованье,
Эти заливающие синью глаза,
В этом море мира — мир и воля,
Хрустальный берег радужного холма.

1922

Люди разных наций и ремесел
Стали утонченней и умней
С той поры, как жребий их забросил
В парадиз, в Элизиум теней.

Тихий сонм бесплотных, беспартийных,
Тени, тени с головы до пят,
О сонетах, фугах и картинах
И о прочих штуках говорят.

Этот умер от плохого брака,
Тот — когда повел на битву Щорс,
Та скончалась молодой от рака,
Тот в тайге в сороковом замерз…

Притворяются или забыли -
Все забыли, кроме ерунды,
Тоже ставшей тенью чудной были,
Видимостью хлеба и воды.

А один и впрямь забыл былое,
И себя забыл. Но кем он был -
Брахманом ли в зарослях алоэ -
На Руси родился и любил -

Он привык летать в дурное место,
Где грешат и явно, и тайком,
Где хозяйка утром ставит тесто,
Переспав с проезжим мужиком,

Где обсчитывают, и доносят,
И поют, и плачут, и казнят,
У людей прощения не просят,
А у Бога — часто невпопад…

Он глаза, как близорукий, щурит,
Силясь вспомнить некий давний день,
И, своих чураясь, жадно курит
Папиросы призрачную тень.

1962

Вопили джунгли, пели не смолкая,
Звонили в колокольчики лиан,
Вниз головой — дразнили попугаи
Вниз головой висевших обезьян.

Крутились хороводы испарений.
Текла змея, древесный хлюпал сок,
И полыхал — цветов душистый гений —
Алоэ там — чудовищный цветок.

Шла девушка: лианы отклоняла,
Мерцали белым черные глаза.
Заметила алоэ, обломала.
Лишь фейерверком брызнула роса.

Кольцом в носу задумчиво кивая,
Сиреневый растягивая рот
И лепестки гиганта обрывая,
Гадала вслух: «придет» иль «не придет» -

«Не любит», «любит»-. О! стерпи такое
Другой цветок — большого горя нет.
Любой цветок, но только не алоэ:
Ведь только раз цветет он! В сотню лет.

В венце и в порфире, и в ризе виссонной,
Внезапно покинув чертог благовонный,
Где смирна курилась в кадилах невольников,
Где яства дымились пред сонмом состольников
И в винах сверкали рубин и янтарь,
Где струны псалтирные славили бога, —
На кровлю чертога
Взошел псалмопевец и царь.

Взошел он — пред господом мира и брани
Воздеть покаянно могучие длани
За кровь, пролитую в борьбе с аммонитами,
Взошел примириться молитвой с убитыми —
По воле престолодержавной его
Стоял еще гибнувший окрест Раббава
Весь полк Иоава,
А брань началась ни с чего.

И к небу возвел он орлиное око
И долу склонил: перед взором далеко
Стремилася ввысь синева бесконечная,
И зрелась в ней Сила и Воля предвечная…
Смутился, вниз глянул — и дрогнул…
В саду,
Вся в огненных брызгах, что змейка речная,
Жена молодая,
Купаясь, плыла по пруду…

Ревниво поднявшись кругом вертограда,
Как евнух докучный, стояла ограда;
Ревнивей ограды, шатрами зелеными
Ливанские кедры срослись с кинамонами;
Маслина ветвями склойялася низ;
Все солнцем прогретое, ярко — цветное,
Сочилось алоэ,
И капал смолой кипарис.

Очей от купальщицы царь не отводит;
И вот она на берег смело выходит.
Тряхнула кудрями, что крыльями черными,
И капли посыпались крупными зернами
По гибкому стану и смуглым плечам;
Дрожат ее перси, как две голубицы;
Прильнули ресницы
К горячим и влажным щекам.

Рабыня ей стелет ковер пурпуровый,
Младые красы облекает в покровы,
На кудри льет мирра струю благовонную…
И царь посылает спросить приближенную:
«Кто женщина эта-» И молвит раба:
«Она от колена и рода Хеттии,
Супруга Урии,
Элиама дочь, Бэт — Шэба».

И близкие слуги, по царскому слову,
Красавицу вводят в ложницу цареву,
И только наутро, пред светлой денницею,
Еврейка рассталася с пышной ложницею
И вышла так тайно, как тайно вошла…
Но вскоре царя извещает: «К рабыне
Будь милостив ныне:
Под сердцем она понесла».

И ревностью сердце Давида вскипело;
Задумал он злое и темное дело…
Урию из стана позвал к себе лестию
И встретил дарами, почетом и честию,
И два дня Урия в дворце пировал;
На третий был снова с израильской ратью:
С ним царь, за печатью,
Письмо к Иоаву послал.

Написано было царем Иоаву:
«Приблизься немедля всем станом к Раббаву,
Но ближе всех прочих пред силою вражею
Пусть станет Урия с немногою стражею —
Ты прочь отступи и оставь одного:
Пусть будет он смят и задавлен врагами,
И пусть под мечами
Погибнет и стража его».

И вождь Иоав перед силою вражей
Поставил Урию с немногою стражей,
С мужами, в бою и на брани несмелыми,
А сам отступил перед первыми стрелами
К наметам и ставкам своим боевым.
И вышли из града толпой аммониты,
И были убиты
Урия и отроки с ним.

И горько жена по Урии рыдала,
Но вдовьего плача пора миновала,
И царь за женой посылает приспешников…
Да бог правосудный преследует грешников,
Порочное сердце во гневе разит
Под самою сенью царева чертога,
А господа бога
Прогневал собою Давид.

И бог вдохновляет Нафана — пророка…
Предстал сердцеведец пред царское око
И молвил: «Прийми от меня челобитную,
Яви мне всю правду свою неумытную
И суд изреки мне по правде своей,
Да буду наставлен моим господином…
Во граде едином
Знавал я двух неких мужей.

Один был богатый, другой был убогой…
И было добра у богатого много,
И стад и овец у него было множество,
А бедному труд, нищета и убожество
Достались на долю, и с нивы гнала
Его полуночь, а будила денница,
И только ягница
Одна у него и была.

Купил он ее и берег и лелеял;
Для ней и орал он, для ней он и сеял;
С его сыновьями росла и питалася,
Из чаши семейной его утолялася;
Как дочь, засыпала на лоне его;
Была ему так же любовна, как дети,
И не бы ло в свете
Дороже ему ничего…

Богатый, что лев пресыщенный в берлоге…
Но вот к нему путник заходит с дороги —
И жаль богачу уделить ото многого,
А силою взял он ягницу убогого,
Зарезать велел и подать на обед…
Что скажет владыка и как он рассудит-»
Давид: «И не будет,
И не было казни, и нет

Для этого мужа: кровь крови на муже! »
Нафан ему:
«Царь, поступаешь ты хуже!
Похитил у бедного радость единую
И пролил предательски кровь неповинную:
Урию поставил под вражеский меч
И силой жену его взводишь на ложе!
О боже мой, боже!
Где суд твой, и правда, и речь -

На нас и на чадах они, и над нами!..
Царь, бог возвещает моими устами:
Твое отроча, беззаконно рожденное,
Умрет беззаконно, как все беззаконное…
Тебя охраняя, и чтя, и любя,
Погиб от тебя же твой раб и твой воин…
Ты смерти достоин.
Но сын твой умрет за тебя».

И пал псалмопевец, рыдая, на ложе,
И к богу воззвал он:
«Помилуй мя, боже,
Помилуй! Зане я и прах и ничтожество,
Зане, милосердый, щедрот твоих множество
И милость твоя не скудеет вовек.
Суди же раба твоего благосклонно:
Зачат беззаконно,
Рожден во грехах человек.

Предстал перед суд твой всестрашный и правый
Твой раб недостойный, убийца лукавый:
Воздай мне за зло мое, боже, сторицею,
Казни, но наставь вездесущей десницею!
Наставь меня, боже, на правом пути,
Зерно упованья внедри в маловерце,
Очисти мне сердце,
Душевную тьму освети! »

И долго молил он, рыдая на ложе:
«Помилуй мя, боже, помилуй мя, боже! »
И сын его умер…
С тоской несказанною
Давид преклонился главою венчанною,
Но бог псалмопевца — царя и раба —
Простил, осенив его царское лоно…
Простил: Соломона
Царю родила Бэт — Шэба.