Под окном рябина, под другим акация, Только вот не радует шелест их и грация, Только солнце тёплое не даёт загара, Только мысли кружатся от больного жара.
Не одна я в комнате, я лежу в больнице. Кажется, всё кончится, стоит лишь умыться, Но болезнь прилипчива, медлит отвязаться. И в грехе неправедном мне нельзя признаться.
Приезжают к женщинам их мужья и дети: Благородны, преданны, хорошо одеты. Ну, а я инкогнито в стенах сей больницы, Мне плести приходится были-небылицы.
Милый мой не ведает о моём несчастье, Видно, только женщине век нести напасти. На побеге тополя вылупились почки. А у нас, хороший мой, уж не будет дочки...
Моя любимая больница, Одна такая лишь она, Другим с ней просто не сравниться Она на столько хороша...
Храним мы фото из альбомов Былые помним времена Её мы просто не забудем А воспоминать будем любя.
про больницу.
Автор: Народ
1
Дата: 19/12/2015
№ 72202
В больнице
Вот и больница. Светя, показал В угол нам сонный смотритель. Трудно и медленно там угасал Честный бедняк сочинитель.
Мы попрекнули невольно его, Что, заблуждавшись в столице, Не известил он друзей никого, А приютился в больнице...
"Что за беда, - он шутя отвечал: Мне и в больнице покойно. Я всё соседей моих наблюдал: Многое, право, достойно
Гоголя кисти. Вот этот субъект, Что меж кроватями бродит - Есть у него превосходный проект, Только - беда! не находит
Денег... а то бы давно превращал Он в бриллианты крапиву. Он покровительство мне обещал И миллион на разживу!
Вот старикашка-актер: на людей И на судьбу негодует; Перевирая, из старых ролей Всюду двустишия сует;
Он добродушен, задорен и мил Жалко - уснул (или умер? ) - А то бы верно он вас посмешил... Смолк и семнадцатый нумер!
А как он бредил деревней своей, Как, о семействе тоскуя, Ласки последней просил у детей, А у жены поцелуя!
Не просыпайся же, бедный больной! Так в забытьи и умри ты... Очи твои не любимой рукой - Сторожем будут закрыты!
Завтра дежурные нас обойдут, Саваном мертвых накроют, Счетом в мертвецкий покой отнесут, Счетом в могилу зароют.
И уж тогда не являйся жена, Чуткая сердцем, в больницу - Бедного мужа не сыщет она, Хоть раскопай всю столицу!
Случай недавно ужасный тут был: Пастор какой-то немецкий К сыну приехал - и долго ходил... "Вы поищите в мертвецкой", -
Сторож ему равнодушно сказал; Бедный старик пошатнулся, В страшном испуге туда побежал, Да, говорят, и рехнулся!
Слезы ручьями текут по лицу, Он между трупами бродит: Молча заглянет в лицо мертвецу, Молча к другому подходит...
Впрочем, не вечно чужою рукой Здесь закрываются очи. Помню: с прошибленной в кровь головой К нам привели среди ночи
Старого вора - в остроге его Буйный товарищ изранил. Он не хотел исполнять ничего, Только грозил и буянил.
Наша сиделка к нему подошла, Вздрогнула вдруг - и ни слова... В странном молчаньи минута прошла: Смотрят один на другова!
Кончилось тем, что угрюмый злодей, Пьяный, обрызганный кровью, Вдруг зарыдал - перед первой своей Светлой и честной любовью.
(Смолоду знали друг друга они... ) Круто старик изменился: Плачет да молится целые дни, Перед врачами смирился.
Не было средства, однако, помочь... Час его смерти был странен (Помню я эту печальную ночь): Он уже был бездыханен,
А всепрощающий голос любви, Полный мольбы бесконечной, Тихо над ним раздавался: "Живи, Милый, желанный, сердечный! "
Всё, что имела она, продала - С честью его схоронила. Бедная! как она мало жила! Как она много любила!
А что любовь ей дала, кроме бед, Кроме печали и муки? Смолоду - стыд, а на старости лет - Ужас последней разлуки! .
Есть и писатели здесь, господа. Вот, посмотрите: украдкой, Бледен и робок, подходит сюда Юноша с толстой тетрадкой.
С юга пешком привела его страсть В дальнюю нашу столицу - Думал бедняга в храм славы попасть - Рад, что попал и в больницу!
Всем он читал свой ребяческий бред - Было тут смеху и шуму! Я лишь один не смеялся... о, нет! Думал я горькую думу.
Братья-писатели! в нашей судьбе Что-то лежит роковое: Если бы все мы, не веря себе, Выбрали дело другое -
Не было б, точно, согласен и я, Жалких писак и педантов - Только бы не было также, друзья, Скоттов, Шекспиров и Дантов!
Чтоб одного возвеличить, борьба Тысячи слабых уносит - Даром ничто не дается: судьба Жертв искупительных просит".
Тут наш приятель глубоко вздохнул, Начал метаться тревожно; Мы посидели, пока он уснул - И разошлись осторожно...
про больницу.
Автор: Николай Некрасов
1
Дата: 08/01/2016
№ 75471
Волк стрелой влетел в больницу
Волк стрелой влетел в больницу, Всех заставил расступиться И кричал при этом: "Ой! Я совсем-совсем больной! "
Лез вперёд, рычал, толкался, В кабинет к врачу прорвался. Только врач сказал ему: "Волк, а я вас не приму!
Звери все болеют тут, Но сидят, приёма ждут. Не мешает поучиться, Прежде чем ко мне явиться! "
про больницу.
Автор: Народ
1
Дата: 15/02/2016
№ 83592
Медсёстры – к докторам прицеп
Медсёстры – к докторам прицеп: Пойди... подай... пиши рецепт... Мы соучаствуем в движенье. Всё так. Но без сестёр – затор.
В прицепе, видно, есть мотор...
про больницу.
Автор: Фили-Грань
1
Дата: 21/05/2016
№ 88306
Гляжу на улицу в окно.
Гляжу на улицу в окно. А там уже совсем темно. Давно мои соседи спят. Уснула вся больница.
Но только мой гуляет взгляд, И только мне не спится. Скорей бы мамочка пришла И передачу принесла
Или приехал кто-то. Сейчас бы можно было взять И на рояле поиграть. Как жаль, что дома ноты! .
про больницу.
Автор: Ивченко Вика
1
Дата: 15/07/2016
№ 89604
В больнице
Стояли как перед витриной, Почти запрудив тротуар. Носилки втолкнули в машину. В кабину вскочил санитар.
И скорая помощь, минуя Панели, подъезды, зевак, Сумятицу улиц ночную, Нырнула огнями во мрак.
Милиция, улицы, лица Мелькали в свету фонаря. Покачивалась фельдшерица Со склянкою нашатыря.
Шел дождь, и в приемном покое Уныло шумел водосток, Меж тем как строка за строкою Марали опросный листок.
Его положили у входа. Все в корпусе было полно. Разило парами иода, И с улицы дуло в окно.
Окно обнимало квадратом Часть сада и неба клочок. К палатам, полам и халатам Присматривался новичок.
Как вдруг из расспросов сиделки, Покачивавшей головой, Он понял, что из переделки Едва ли он выйдет живой.
Тогда он взглянул благодарно В окно, за которым стена Была точно искрой пожарной Из города озарена.
Там в зареве рдела застава, И, в отсвете города, клен Отвешивал веткой корявой Больному прощальный поклон.
"О господи, как совершенны Дела твои, - думал больной, - Постели, и люди, и стены, Ночь смерти и город ночной.
Я принял снотворного дозу И плачу, платок теребя. О боже, волнения слезы Мешают мне видеть тебя.
Мне сладко при свете неярком, Чуть падающем на кровать, Себя и свой жребий подарком Бесценным твоим сознавать.
Кончаясь в больничной постели, Я чувствую рук твоих жар. Ты держишь меня, как изделье, И прячешь, как перстень, в футляр".
про больницу.
Автор: Борис Пастернак
1
Дата: 31/07/2016
№ 96571
Больничные палаты... Запах хлорки...
Больничные палаты... Запах хлорки... Снуют врачи в притихших коридорах... Не слышно смеха, шуток, разговоров — Страданий привкус невозможно горький...
Тут Боль живет... Наполнен ею воздух. Она — в глазах и в шепоте, повсюду... Здесь, как нигде, в Господне верят чудо, И в то, что сердцу просто нужен роздых.
А на листках кардиограмм изломы Рисуют, как устало ретивое... Длиннее каждый день почти что вдвое... И души умирающих в проёмах
Дверных стоят. Не просят и не молят, А ждут, когда напишут в направленьях Одним — путь в морг, другим — выздоровленье, Кому-то — дальше корчится от боли...
Исколотые синие запястья, В которых еле теплится надежда, Что не замрет душа в безликом "между"... Здесь жаждут Жизни. Не Любви. Не Счастья.
про больницу.
Автор: Злюша
1
Дата: 21/10/2016
№ 101328
Экскурсия по поликлинике
Регистратура На дальних подступах к врачу Больной шумит: "Талон хочу! " Регистратура тут как тут: "Пожаллте! Только вас и ждут!
Отдайте в гардероб пальто, Скажите, беспокоит что? Сперва пройдите в смотровой... Без них нельзя, вы что, больной?
Счас занесу в компьютер вас... Такой-то врач в такой-то час Диагноз нарисует вам... Постойте! Карточку подам! "
Короче, пункт командный тут: Все данные сюда идут – От пациентов, от врачей (Дежурит кто? Участок чей?
"Вам – к узкому специалисту. Не к "глазнику", а к окулисту... По "ДубльГИСу" кабинет?! " "Скорее! Где тут туалет? "
"Нет, не фамилия – "дантист"... Направо коридор и - вниз... " ... Ну и так далее, друзья! Без регистрации нельзя!!! Лаборатория Лаборатории забота –
Анализ сделать: кровь, мокрота, Моча и разномастный кал... Где столько дряни ты видал?! Но всюду – чистота, что странно.
И пусть бывает им погано: Заходит, вроде, человек, А что внутри – не знать бы век! Такой кошмар гнездится в теле!
... Да-а-а, лаборанты все при деле. Я кротости у них учусь. Ведь есть и в их работе плюс! На сайт залезу к президенту
И разъясню одну моменту: Пора правительству узнать, ГДЕ можно сахар добывать! Эпидемиология Вот что есть эпидемиолог? Санитарии идеолог!
Без них бы заросли по грудь Все службы грязью, не вздохнуть. А так – работают все службы В режиме штатном, как и нужно.
На всё особый есть раствор, И ждёт серьёзный разговор Того, кто правила нарушит. ... Спасите, сёстры, наши души! Терапия Все думают, что тьфу уколы в попу.
А вдруг ты продырявишь, да не там? Конечно, в хирургии всё заштопают... А клизму-то кому поставят? Нам! Посмотрит так Людмила Алексевна,
Что взглядом выжжет ажник до кишок. Она ж у нас Царица, не царевна! А ты впадаешь в ступор, стресс и шок. ... Рецепты пишем, меряем давленье.
Прививки ставим прямо на дому. Выписываем также направленье... Куда? Ну, это, знаешь, как кому. Иного бы направил, будьте-нате!
Известный всем короткий адрес есть... Тебя ж сюда не пёрли на канате? Так нечего выпендриваться здесь! . Ну ладно, что о грустном... В терапии
У нас полным-полно других забот. Мы, сёстры, милосердные такие! . Пример, короче, с нас берите, вот. Массаж и ЛФК Молодки эти – массажистки наши. Молчи, а то намнут тебе бока!
Пойдёшь, не в силах вымолвить "пока", Очухаешься лишь на ЛФК – Краснее станет рожа, но не краше... Смотровой кабинет Тут проходят смотры (не парады! ) Всяческих интимных мест и зон
(Зоны декольте и, если надо, Места, где видать: она иль он). Но не гинеколог и андролог – Дока-медсестра опять, заметь,
Высмотрит там всё, бесстыжий ворог, Даже если не на что смотреть! Завершив осмотр доврачебный, Радостно расстанется с тобой.
Повезёт – прочтёшь вердикт целебный, Что ещё, мол, годен к строевой! Всем дадут пилюль за этой дверью, От бумаг не подымая глаз,
Следуя полезному поверью: Проще дать, чем объяснить отказ. Уходя, не требуй на дорожку Спирту – мало и самим, не зли! –
Могут же и вызвать неотложку, Чтобы хоть кого-то увезли!!! Отделение работы со студентами А у этих сестёр – контингент специфический очень: В отделенье студенческом Вузов и колледжей тьма. И неважно: зима там, весна на дворе или осень, –
Тут такие напряги – самим не сойти бы с ума! Этих разных Кулибиных, Ньютонов или хоть Гейтсов На прививки загнать или в срок профосмотр провести – Непосильное бремя, и сколько башкою ни бейся,
Всё равно не получится всех их до кучи сгрести. Здесь не сёстры – агенты! Да-да, ЦРУ отдыхает! Всех найдут, сосчитают и, может быть, даже спасут. Этот самый студент сколько крови попьёт им, кто знает! .
Но ничё. Не боись! Слабаки не работают тут. Рентгенология Прямо отлегло от сердца... Фу-у... Что ж мы всполошились-то, как дети? Есть скелет у каждого в шкафу, А не только в этом кабинете! Отделение профосмотров А в профосмотровом 4-м отделенье
Чины и звания давно упразднены. Здесь, как пред Богом или в бане, все равны – Все голые. Какое загляденье! Медсёстры у конвейера: "Привет! "
Туда-сюда больных, врачей тасуют... Те изредка, конечно, митингуют, Но выбора у них, по сути, нет. Уж у врача фонендоскоп дымится,
Больной не помнит, как его зовут, Откуда он? что делает он тут? И оба: "Долго ли ещё, сестрица? "Клинико-диагностическое отделение Обсмотрят в КДО тебя как надо: И вдоль, и поперёк, и на просвет.
Спецов там много, целая бригада. (Их столько – никакого спасу нет! ) Присосками облепят, чем-то смажут, Спирограф сунут прям тебе под дых;
Проверят, есть ли мозг, а после скажут, Мол, что же делать, много вас таких! . Тебя резинкой пристегнут к кушетке. (А могут с тылу в душу заглянуть... )
Признаешься, чем там болели предки, – Ещё и шланг заставят заглотнуть. Когда диагностировать предложат – Отказывайся: будешь крепче спать.
Ведь результаты как свинью подложат: Узнаешь правду – впору помирать. ... И лишь сестра, как ангел во плоти: "Не умирай! Сначала заплати" (или: "Потом помрёшь! Сперва давай плати! ")Центральное стерилизационное отделение Нельзя здесь в потолок плевать!
А также на пол и на стены. Как после стерилизовать?! Намылят шею! Хватит пены... Здесь матерьял для перевязок,
Одежда с кучей спецзавязок, Инструментарий и бельё, – Кипит работа, ё-моё! Здесь ВСЁ, наверно, кипятят!
Здесь и на ощупь, и на взгляд Так чисто – оторопь берёт. ... А "Тайд" к ним что-то не идёт... Физиотерапевтическое отделение Кварц, лазер, УВЧ, магнит, – Учёный это мастерит,
Врач материт, а медсестра На этом пашет прям с утра! Факт: физио–то процедуры Не обеспечат людям дуры!
Спокойный взгляд, учёный вид – На том наш брат – сестра – стоит. Хирургия Бинтуем, мажем, клеим, шьём, А то и режем – так живём. И без манипуляций этих
Людей поубыло б на свете! Нет сил терпеть? – анестезия! И это всё есть хирургия. Да, здесь всегда передовая.
Давай, подруга боевая, За то, что выдержали бой, 100 граммов замахнём с тобой! (Вот этим, точно, что-то дали,
А то с чего б они плясали? . )Бюро выдачи больничных листов А здесь дают больничный лист. (В душе больного – просветленье. Он после, дома, спляшет твист За пару дней отдохновенья).
Дни серы, очереди пёстры... Больничнолистные медсёстры – Особый клан. Ведь в чём их труд? Свободу людям раздают!!! Инфекционный кабинет Ты знаешь, сколько в жизни паразитов?
(Да что всем депутаты лезут в ум?! ) Не нюхай экскременты сапрофитов! Клопов не нюхай! (Тоже мне, парфюм... ) Мы тоже чья-то пища, с колыбели.
И, что бы о себе ни думал ты, С чего ты взял, что в этом бренном теле Душа живёт? Ну, нет... Ещё глисты! И всякие бактерии, заразы,
Нахлебничают прямо в полный рост! Взашей их не повытолкаешь сразу: Простейший этот гад не так уж прост. Знай: вирусы повсюду окопались,
И если атакуют, когти рви! ... Ах, вам начхать? Так вы уже попались! У вас уже, голубчик, ОРВИ! ... Или такой вот поворот нередкий:
Культурно выпил... Самогонки, да! Не мухомором закусил – конфеткой. Так чуть не сдох. От сладкого – беда... Меня стращали всякими словами:
"Инвазия"... "Токсин"... Гони пургу! При чём здесь алкоголь? Судите сами: Про главное – конфетку – ни гугу! И вот тебя везут в инфекционку,
Чтобы из всех отверстий взять мазки. Не плачь, а помни: кушая тушёнку, Ты в двух шагах от гробовой доски! В инфекционном ведомстве секретном
Твоих микробов и твоих бацилл Размажут жёстко на стекле предметном... ... Вот только что за вирус – "имбецил"? Лор... Туда спешит больной с поносом. А к лору – с ухо-горло-носом!
Что врач! Сидит себе, кивает... А кто им уши промывает? Конечно, не врачам – больным. (А надо – так и им, родным! )
Кто на кулак мотает сопли? И глушит недовольных вопли? . Врач гонит пациенту жуть, А надо ж в душу заглянуть! Офтальмология Офтальмолог – это по науке.
А по правде – это врач глазной (Можешь – с любопытства ли, со скуки – Глянуть в умной книжке, хоть в одной) Да и доктор – это для проформы.
Мы и сами не промажем в глаз! Можем вмазать даже больше нормы – Что нам, мази жалко? Врач - не даст. Веко завернуть, достать соринку –
Это все к медсестрам, все сюда. С буквами и цифрами картинку Показать. Не видят? Ерунда! Мы в глазу давление померим –
Только, знаешь, искры полетят! И очки прикольные примерим, Чтобы сфокусировался взгляд. ... А врачи, хоть смотрят фраерами,
Света же не взвидят без сестёр! Лупайте не лупайте шарами – В корень зрим, и взор у нас остёр. Центр здоровья Это Центр здоровья. По секрету, Почему назвали так – вопрос...
Их девиз: "Вполне здоровых нету – Есть недообследованных воз". Здесь парад новейших технологий, Супердиагносты! (Так держать! )
Тут поставят всё равно на ноги! Даже если хочешь полежать. Здесь на ранних стадиях болезни Выявляют, рубят на корню, –
Так что обращаться в Центр полезней, Чем к врачам по десять раз на дню. Неврология А в неврологии – цветочки. Когда больной дошёл до точки: Трясётся весь, и слёзы льёт,
Горстями валерьянку пьёт, – Ему все эти икебаны, Возможно, и по барабану, Но сестрин отдыхает глаз!
(Должны ж подумать и о нас? ) У всех хондроз и нервный тик!!! (Больному – что! Ведь он привык! ) Их столько, нервенных зараз!
... Радикулит и ишиас... Ещё какая-то хорея... (Приём бы кончился скорее). А сколько крыш съезжает в год?
Чини ещё их... Да-а-а, забот! . ... Что медсестре лишь по плечу! Врачую я, а не лечу. Стоматология Дырка от зублика в роте болит? В роте ужасно запущенный вид?
Вам к стоматологу нужно. А то Вас целовать не захочет никто! Встретит сестричка вас в белом халате, В кресло усадит, салфетку приладит,
"Пытошный" быстро разложит "струмент", Скажет: "Раззявьте-ка рот, пациент! " Скажет врачу, если он новичок, Что где цеплять на который крючок;
Босса утешит, коль он ошибётся: "Вона там сколько ещё остаётся! " Быстро замесит цемент (или что там? ), Слюни всем вытрет – такая работа!
И улыбнётся вам в целях рекламы: "Только у нас, джентльмены и дамы! "Главная медсестра Людмила Алексеевна нам мама: И приласкает нас, и пожурит. Профессии ходячая реклама -
И внутренний настрой, и внешний вид. Над нами машет крыльями, как квочка. Нам можно безответственно пищать. Но если что, САМА ПРИБЬЁТ, И ТОЧКА.
А от нападок будет защищать.
про больницу.
Автор: Народ
1
Дата: 15/12/2016
№ 110206
В одном из отделений
В одном из отделений Больницы городской Всегда среди недели За утренней зарёй
Приходит час обхода Профессором своих В палатах заключённых Беспомощных больных.
Профессор – их надежда, Луч света в темноте, Бездонный кладезь знаний, Всегда на высоте!
Ему больные верят, Его боготворят, Пред ним медсёстры млеют, Интерны семенят.
По средам спозаранок Намыт аж трижды пол! От стресса санитарок Спасает валидол…
Они прекрасно помнят, Как ревностно блюдёт Профессор блеск в палатах И как, чуть что, орёт.
Как перед бурей тихо На отделенье том – Все ждут его прихода, Как ветра жарким днём.
Начищены палаты, Проветрено давно. В наглаженных халатах, Как будто в кимоно,
Стоят по струнке сёстры, Порядок стерегут. Такого даже звёздам Приёма не дадут!
Издалека донёсся Тревоги полный стук. То по полу метался Дежурного каблук.
Дежурный врач прокрался На трижды мытый пол, Немного отдышался И вышел в главный холл.
Сюда через минуту Прибудет весь бомонд – Врачи и их интерны И главный мастодонт!
Вот, выдалась минутка Ещё раз повторить Всё то, о чём без шуток Придётся доложить.
Про каждого больного Дежурный должен знать Диагноз, план леченья; И как больных всех звать!
«Идут!» - вдруг грянул шёпот. Ровняйся! По местам! Жаль нету здесь окопа… Эх, спрятался бы там…
Под белизной халата Коленей дрожь видна, Как будто ждёт распятье «Дежурного Христа»…
Пред тем, как встретить босса Давайте разберём Тех, кто за ним плетётся, Как скот за пастухом.
В структуре отделенья У каждого свой вес. В цепи по росту звенья Расставил политес.
Кто старше, тот главнее! Интерны – малыши. Из них, кто поумнее Пред старшим мельтешит.
На следующей ступени Дежурные стоят – Рабочие лошадки, Коль не едят, то спят.
Ступенью целой выше Дежурные врачи, Что степенью учёной Кичатся… Ловкачи!
Над ними ординатор Главенствует пока Не явится профессор – Вершина айсберга!
Всего две-три ступеньки, Но каждая, как дом! По ним нельзя без сменки, Тем более бегом!
Вот и профессор лично На каждой побывав, Считает неприличным Ступеньки пропускать.
За годы понабравшись Учёных степеней, Лбом дров пообломавши, Лишь так он стал мудрей.
Умнейший из мудрейших, Профессор он не зря! Он в курсе всех новейших Метод лечения.
Среди коллег светило Отыщется легко. Его от всюду видно Для глаз учеников.
Дрожащий в главном холле Простой врач-дежурант, Увидит лично вскоре Умнейший экспонат –
Уже по отделенью Все доктора идут. По щучьему веленью Вот-вот и будут тут!
И в это-то мгновенье, Врач-дежурант обмяк! Он вспомнил, что на темя Не натянул колпак!
В чём ужас нарушенья Поймём мы лишь тогда, Когда весь прайд увидим, А с ними и вождя.
Все в беленьких халатах, У всех по колпаку. Недостаёт плаката, Мол, это «Клан-Клукс-Ку»!
Сгрудились над беднягой, Ой, будут линчевать! Не надо быть растяпой, Коль вышел отвечать!
Профессора на счастье Отвлечь вдруг удалось, Чтоб не сослал в медбратья С ярмом «простоволос»!
И в это-то мгновенье, Спасли врача друзья (Второй свой день рождения Отметит опосля).
Нашли ему шапчонку, Но мятую слегка. Дежурного мальчонку Она уберегла
От праведного гнева, От порки показной, Но всё же взгляд от шефа Скользнул по шапке той.
- У Вас колпак не глажен, Негоже так ходить! Считаю очень важным Врачу за сим следить!
Трясущийся от страха Простой врач-дежурант Склонился, как на плаху Виновный арестант.
Лишь скромный взгляд свой поднял, Щенячий, жалкий взгляд И обомлел, как понял, Что он к ногтю прижат.
Коль мы его глазами Осмотримся вокруг, Узрим над головами Врачей тех полукруг.
Божественным свеченьем Профессорский колпак Всех ближних освещает, Гоня бездумья мрак.
Ни разу врач не видел Такого колпака. То был всех шапок лидер, Он был до потолка!
Колом рос из макушки Профессора колпак. Наглаженной верхушкой Остёр был, как тесак!
С боков заштукатурен Крахмалом до того, Что был как мрамор прочен, Не сбить и молотком!
Сияет белостенный Фонарный столб-колпак, Всем докторам сияет, Как кораблям маяк!
Он гордо восседает На лысой голове, И кажется, что знает Побольше, чем мы все!..
Когда же врач очнулся От шарма колпака, То понял, что не стоит Бояться старика!
Под головным убором Профессор скрыл от всех, Что хромосом набором С ним схож и дровосек!
Как схожи миллиарды Людей по всей Земле, Как с тиграми гепарды Иль панда и медведь…
И разглядев простого, Седого мужичка За гонором большого, Крутого колпака,
Расправил плечи доктор, Обвёл улыбкой всех И, чтоб предмет убогий Не создавал помех,
Стянул с себя шапчонку И положил в карман, А следом снял «корону» (Зайдя слегка за грань),
С профессорского темя – Натуру обнажил! Неслыханно доселе, Чтоб кто-то так чудил!
Замолкли люди в холле. Интерны втихаря Достали телефоны, Заснять чтоб бунтаря.
Такой метаморфозы Не видели ещё! Начав апофеозом Профессорский обход,
Обескуражил шефа Простой врач-дежурант. Без колпака профессор Совсем и не гигант,
А среднего росточка, Обычный мужичок - Петух без хохолочка, Бесшляпочный грибок!
На доктора профессор Уставился в упор, Навис над «Робеспьером» Карающий топор!
Все шапки поснимали, «Молясь за упокой», Но большинство не знали, Над чьей скорбеть душой –
То ль доктору младому Готовить сухари, Или по пожилому Лбом биться в алтари?
А если подерутся?! А вдруг подпрыгнет пульс?! Мозги вдруг сотрясутся?! А что, если инсульт?!
Хвала Богам известным, Неведомым вдвойне, Велением небесным Добро ещё в цене!
Пока друг другу в души Смотрели два врача, Судьба распорядилась Умаслить «палача».
Профессор, проморгавшись, Взглянув по сторонам, И, чуть поразмышлявши, Знак подал докторам.
Взамен публичной порки Дежурному врачу Профессор руку подал, Похлопал по плечу.
Так, принятым решеньем, Врач старший показал, Как ценно уваженье К тому, кто «весом» мал!
Обход прошёл спокойно. Врачи без колпаков Смогли дышать свободней, Как будто без оков.
На память о прошедшем Курьёзе с колпаком Девиз одобрен новый Врачебным большинством:
«Мешают предрассудки Работать докторам. Колпак не обеспечит Стерильности рукам!»
Вот так, на отделенье Больницы городской Взаимоуваженьем Сменён колпачный строй!
В предместье, где висит на окнах ставней ряд, Прикрыв таинственно-заманчивый разврат, Лишь солнце высыплет безжалостные стрелы На крыши города, поля, на колос зрелый — Бреду, свободу дав причудливым мечтам, И рифмы стройные срываю здесь и там; То, как скользящею ногой на мостовую, Наткнувшись на слова, сложу строфу иную.
О, свет питательный, ты гонишь прочь хлороз, Ты рифмы пышные растишь, как купы роз, Ты испарить спешишь тоску в просторы свода, Наполнить головы и ульи соком меда; Ты молодишь калек разбитых, без конца Сердца их радуя, как девушек сердца; Все нивы пышные тобой, о Солнце, зреют, Твои лучи в сердцах бессмертных всходы греют.
Ты, Солнце, как поэт, нисходишь в города, Чтоб вещи низкие очистить навсегда; Бесшумно ты себе везде найдешь дорогу — К больнице сумрачной и к царскому чертогу!
Не жди никогда завершенья намеченной цели И в споре рессор и в покое больничных палат. Мой старший товарищ лежит на казенной постели И слушает молча, как сердце стучит невпопад.
Стучит его сердце впервые с таким перебоем. И мысли всплывают и снова сникают во тьму. Мой старший товарищ не знает, как пахнет Покоем Мир яростной жизни. Покой непонятен ему.
Он красное знамя, как правду высокой святыни, В двадцатом году целовал, от восторга дрожа. И мы никогда не прошли б через пекло пустыни, Не будь у пустыни зовущего вдаль миража.
От солнца лучей выцветают цвета акварели, И пробует время на старой бумаге пастель. И цель, как мираж, возникает из призрачной Цели, Уходит в туман и опять появляется цель.
Мой старший товарищ — разведчик особого Вида: Где он проходил, на песках поднимается лес. Все шло через сердце: восторг высоты и обида, Энергии сердца хватило б на Братскую ГЭС.
Лежит мой товарищ на белой казенной постели. Парит его сердце и падает снова в провал. И цель возникает, как песня из призрачной Цели. Вставай, мой товарищ. Идем. Впереди перевал.
Нам надо еще миражу миражей улыбнуться. И опытом жизни поспорить с неверья бедой. И выйти к оазису. Рухнуть в траву. Не Из блюдца — Из чистых глубин захлебнуться живою Водой.
Умирая в больнице, тревожно Шепчет швейка в предсмертном бреду: «Я терпела насколько возможно, Я без жалоб сносила нужду. Не встречала я в жизни отрады, Много видела горьких обид; Дерзко жгли меня наглые взгляды Безрассудных, пустых волокит. И хотелось уйти мне на волю, И хотелось мне бросить иглу, — И рвалась я к родимому полю, К моему дорогому селу. Но держала судьба-лиходейка Меня крепко в железных когтях. Я, несчастная, жалкая швейка, В неустанном труде и слезах, В горьких думах и тяжкой печали Свой безрадостный век провела. За любовь мою деньги давали — Я за деньги любить не могла; Билась с горькой нуждой, но развратом Не пятнала я чистой души И, трудясь через силу, богатым Продавала свой труд за гроши… Но любви мое сердце просило — Горячо я и честно любила… Оба были мы с ним бедняки, Нас обоих сломила чахотка… Видно, бедный — в любви не находка! Видно, бедных любить не с руки!.. Я мучительной смерти не трушу, Скоро жизни счастливой лучи Озарят истомленную душу, — Приходите тогда, богачи! Приходите, любуйтеся смело Ранней смертью девичьей красы, Белизной бездыханного тела, Густотой темно-русой косы! »
Река забвения, сад лени, плоть живая, — О Рубенс, — страстная подушка бренных нег, Где кровь, биясь, бежит, бессменно приливая, Как воздух, как в морях морей подводных бег!
О Винчи, — зеркало, в чем омуте бездонном Мерцают ангелы, улыбчиво-нежны, Лучом безгласных тайн, в затворе, огражденном Зубцами горных льдов и сумрачной сосны!
Больница скорбная, исполненная стоном, — Распятье на стене страдальческой тюрьмы, — Рембрандт!.. Там молятся на гноище зловонном, Во мгле, пронизанной косым лучом зимы…
О Анджело, — предел, где в сумерках смесились Гераклы и Христы!.. Там, облик гробовой Стряхая, сонмы тел подъемлются, вонзились Перстами цепкими в раздранный саван свой…
Бойцов кулачных злость, сатира позыв дикий, — Ты, знавший красоту в их зверском мятеже, О сердце гордое, больной и бледноликий Царь каторги, скотства и похоти — Пюже!
Ватто, — вихрь легких душ, в забвенье карнавальном Блуждающих, горя, как мотыльковый рой, — Зал свежесть светлая, — блеск люстр, — в круженье бальном Мир, околдованный порхающей игрой!..
На гнусном шабаше то люди или духи Варят исторгнутых из матери детей - Твой, Гойя, тот кошмар, — те с зеркалом старухи, Те сборы девочек нагих на бал чертей!..
Вот крови озеро; его взлюбили бесы, К нему склонила ель зеленый сон ресниц: Делакруа!.. Мрачны небесные завесы; Отгулом меди в них не отзвучал Фрейшиц…
Весь сей экстаз молитв, хвалений и веселий, Проклятий, ропота, богохулений, слез — Жив эхом в тысяче глубоких подземелий; Он сердцу смертного божественный наркоз!
Тысячекратный зов, на сменах повторенный; Сигнал, рассыпанный из тысячи рожков: Над тысячью твердынь маяк воспламененный; Из пущи темной клич потерянных ловцов!
Поистине, Господь, вот за твои созданья Порука верная от царственных людей: Сии горящие, немолчные рыданья Веков, дробящихся у вечности твоей!
Госпиталь. Всё в белом. Стены пахнут сыроватым мелом. Запеленaв нас туго в одеяла И подтрунив над тем, как мы малы, Нагнувшись, воду по полу гоняла Сестра.
А мы глядели на полы. И нам в глаза влетала синева, Вода, полы… Кружилась голова. Слова кружились: «Друг, какое нынче - Суббота - Вот, не вижу двадцать дней…» Пол голубой в воде, а воздух дымчат. «Послушай, друг…» - И всё о ней, о ней…
Несли обед. Их с ложек всёх кормили. А я уже сидел спиной к стене, И капли щей на одеяле стыли. Завидует танкист ослепший мне И говорит Про то, как двадцать дней Не видит. И – о ней, о ней, о ней…
— А вот сестра, ты письма пpодиктуй ей! — Она не сможет, друг, тут сложность есть. — Какая сложность- Ты о ней не думай… — Вот ты бы взялся! — Я - -Ведь руки есть-! — Я не смoгу! — Ты сможeшь! — Слов не знаю! — Я дам слова! — Я не любил… — Люби! Я научу тебя, припоминая… - Я взял перо. А он сказал: – «Родная! » - Я записал. Он: – «Думай, что убит…» — «Живу», – я написал. Он: – «Ждать не надо…» – А я, у правды всей на поводу, Водил пером: «Дождись, моя награда…» Он: «Не вернусь…» А я: «Приду! Приду! »
Шли письма от неё. Он пел и плакал, Письмо держал у просветлённых глаз. Теперь меня просила вся палата: — Пиши! – Их мог обидеть мой отказ. — Пиши! – Но ты же сам сумеешь, левой! — Пиши! – Но ты же видишь сам-! – Пиши!..
Всё в белом. Стены пахнут сыроватым мелом. Где это всё- Ни звука. Ни души. Друзья, где вы-. Светает у причала. Вот мой сосед дежурит у руля. Вcё в памяти переберу сначала. Друзей моих ведёт ко мне земля. Один мотор заводит на заставе, Другой с утра пускает жернова. А я - А я молчать уже не вправе. Порученные мне горят слова. — Пиши! – диктуют мне они. Сквозная Летит строка. – Пиши о нас! Труби!.. — Я не смогу! – Ты сможешь! – Слов не знаю… — Я дам слова! Ты только жизнь люби!
Здесь, на земле, Где я впадал то в истовость, то в ересь, Где жил, в чужих воспоминаньях греясь, Как мышь в золе, Где хуже мыши Глодал петит родного словаря, Тебе чужого, где, благодаря Тебе, я на себя взираю свыше,
Уже ни в ком Не видя места, коего глаголом Коснуться мог бы, не владея горлом, Давясь кивком Звонкоголосой падали, слюной Кропя уста взамен кастальской влаги, Кренясь Пизанской башнею к бумаге Во тьме ночной,
Тебе твой дар Я возвращаю — не зарыл, не пропил; И, если бы душа имела профиль, Ты б увидал, Что и она Всего лишь слепок с горестного дара, Что более ничем не обладала, Что вместе с ним к тебе обращена.
Не стану жечь Тебя глаголом, исповедью, просьбой, Проклятыми вопросами — той оспой, Которой речь Почти с пелен Заражена — кто знает- — не тобой ли; Надежным, то есть, образом от боли Ты удален.
Не стану ждать Твоих ответов, Ангел, поелику Столь плохо представляемому лику, Как твой, под стать, Должно быть, лишь Молчанье — столь просторное, что эха В нем не сподобятся ни всплески смеха, Ни вопль: «Услышь! »
Вот это мне И блазнит слух, привыкший к разнобою, И облегчает разговор с тобою Наедине. В Ковчег птенец, Не возвратившись, доказует то, что Вся вера есть не более, чем почта В один конец.
Смотри ж, как, наг И сир, жлоблюсь о Господе, и это Одно тебя избавит от ответа. Но это — подтверждение и знак, Что в нищете Влачащий дни не устрашится кражи, Что я кладу на мысль о камуфляже. Там, на кресте,
Не возоплю: «Почто меня оставил-! » Не превращу себя в благую весть! Поскольку боль — не нарушенье правил: Страданье есть Способность тел, И человек есть испытатель боли. Но то ли свой ему неведом, то ли Ее предел.
Здесь, на земле, Все горы — но в значении их узком — Кончаются не пиками, но спуском В кромешной мгле, И, сжав уста, Стигматы завернув свои в дерюгу, Идешь на вещи по второму кругу, Сойдя с креста.
Здесь, на земле, От нежности до умоисступленья Все формы жизни есть приспособленье. И в том числе Взгляд в потолок И жажда слиться с Богом, как с пейзажем, В котором нас разыскивает, скажем, Один стрелок.
Как на сопле, Все виснет на крюках своих вопросов, Как вор трамвайный, бард или философ — Здесь, на земле, Из всех углов Несет, как рыбой, с одесной и с левой Слиянием с природой или с девой И башней слов!
Дух-исцелитель! Я из бездонных мозеровских блюд Так нахлебался варева минут И римских литер, Что в жадный слух, Который прежде не был привередлив, Не входят щебет или шум деревьев — Я нынче глух.
О нет, не помощь Зову твою, означенная высь! Тех нет объятий, чтоб не разошлись Как стрелки в полночь. Не жгу свечи, Когда, разжав железные объятья, Будильники, завернутые в платья, Гремят в ночи!
И в этой башне, В правнучке вавилонской, в башне слов, Все время недостроенной, ты кров Найти не дашь мне! Такая тишь Там, наверху, встречает златоротца, Что, на чердак карабкаясь, летишь На дно колодца.
Там, наверху — Услышь одно: благодарю за то, что Ты отнял все, чем на своем веку Владел я. Ибо созданное прочно, Продукт труда Есть пища вора и прообраз Рая, Верней — добыча времени: теряя (пусть навсегда)
Что-либо, ты Не смей кричать о преданной надежде: То Времени, невидимые прежде, В вещах черты Вдруг проступают, и теснится грудь От старческих морщин; но этих линий — Их не разгладишь, тающих как иней, Коснись их чуть.
Благодарю… Верней, ума последняя крупица Благодарит, что не дал прилепиться К тем кущам, корпусам и словарю, Что ты не в масть Моим задаткам, комплексам и форам Зашел — и не предал их жалким формам Меня во власть.
Ты за утрату Горазд все это отомщеньем счесть, Моим приспособленьем к циферблату, Борьбой, слияньем с Временем — Бог весть! Да полно, мне ль! А если так — то с временем неблизким, Затем что чудится за каждым диском В стене — туннель.
Ну что же, рой! Рой глубже и, как вырванное с мясом, Шей сердцу страх пред грустною порой, Пред смертным часом. Шей бездну мук, Старайся, перебарщивай в усердьи! Но даже мысль о — как его! — бессмертьи Есть мысль об одиночестве, мой друг.
Вот эту фразу Хочу я прокричать и посмотреть Вперед — раз перспектива умереть Доступна глазу — Кто издали" Откликнется- Последует ли эхо - Иль ей и там не встретится помеха, Как на земли -
Ночная тишь… Стучит башкой об стол, заснув, заочник. Кирпичный будоражит позвоночник Печная мышь. И за окном Толпа деревьев в деревянной раме, Как легкие на школьной диаграмме, Объята сном.
Все откололось… И время. И судьба. И о судьбе… Осталась только память о себе, Негромкий голос. Она одна. И то — как шлак перегоревший, гравий, За счет каких-то писем, фотографий, Зеркал, окна, —
Исподтишка… И горько, что не вспомнить основного! Как жаль, что нету в христианстве бога — Пускай божка — Воспоминаний, с пригоршней ключей От старых комнат — идолища с ликом Старьевщика — для коротанья слишком Глухих ночей.
Ночная тишь. Вороньи гнезда, как каверны в бронхах. Отрепья дыма роются в обломках Больничных крыш. Любая речь Безадресна, увы, об эту пору — Чем я сумел, друг-небожитель, спору Нет, пренебречь.
Страстная. Ночь. И вкус во рту от жизни в этом мире, Как будто наследил в чужой квартире И вышел прочь! И мозг под током! И там, на тридевятом этаже Горит окно. И, кажется, уже Не помню толком,
О чем с тобой Витийствовал — верней, с одной из кукол, Пересекающих полночный купол. Теперь отбой, И невдомек, Зачем так много черного на белом - Гортань исходит грифелем и мелом, И в ней — комок
Не слов, не слез, Но странной мысли о победе снега — Отбросов света, падающих с неба, — Почти вопрос. В мозгу горчит, И за стеною в толщину страницы Вопит младенец, и в окне больницы Старик торчит.
Апрель. Страстная. Все идет к весне. Но мир еще во льду и в белизне. И взгляд младенца, Еще не начинавшего шагов, Не допускает таянья снегов. Но и не деться От той же мысли — задом наперед — В больнице старику в начале года: Он видит снег и знает, что умрет До таянья его, до ледохода.
В больнице общей нам, где случай, врач-слепец, Развел нас наобум и лечит наудачу, Скажи, что делаешь, испытанный мудрец- — «С безумными смеюсь, с страдающими плачу! »
Вот и больница. Светя, показал В угол нам сонный смотритель. Трудно и медленно там угасал Честный бедняк сочинитель. Мы попрекнули невольно его, Что, заблуждавшись в столице, Не известил он друзей никого, А приютился в больнице…
«Что за беда, - он шутя отвечал: - Мне и в больнице покойно. Я всё соседей моих наблюдал: Многое, право, достойно Гоголя кисти. Вот этот субъект, Что меж кроватями бродит — Есть у него превосходный проект, Только — беда! не находит Денег… а то бы давно превращал Он в бриллианты крапиву. Он покровительство мне обещал И миллион на разживу!
Вот старикашка-актер: на людей И на судьбу негодует; Перевирая, из старых ролей Всюду двустишия сует; Он добродушен, задорен и мил Жалко — уснул (или умер-) — А то бы верно он вас посмешил… Смолк и семнадцатый нумер! А как он бредил деревней своей, Как, о семействе тоскуя, Ласки последней просил у детей, А у жены поцелуя!
Не просыпайся же, бедный больной! Так в забытьи и умри ты… Очи твои не любимой рукой — Сторожем будут закрыты! Завтра дежурные нас обойдут, Саваном мертвых накроют, Счетом в мертвецкий покой отнесут, Счетом в могилу зароют. И уж тогда не являйся жена, Чуткая сердцем, в больницу — Бедного мужа не сыщет она, Хоть раскопай всю столицу!
Случай недавно ужасный тут был: Пастор какой-то немецкий К сыну приехал — и долго ходил… »Вы поищите в мертвецкой" , - Сторож ему равнодушно сказал; Бедный старик пошатнулся, В страшном испуге туда побежал, Да, говорят, и рехнулся! Слезы ручьями текут по лицу, Он между трупами бродит: Молча заглянет в лицо мертвецу, Молча к другому подходит…
Впрочем, не вечно чужою рукой Здесь закрываются очи. Помню: с прошибленной в кровь головой К нам привели среди ночи Старого вора — в остроге его Буйный товарищ изранил. Он не хотел исполнять ничего, Только грозил и буянил. Наша сиделка к нему подошла, Вздрогнула вдруг — и ни слова… В странном молчаньи минута прошла: Смотрят один на другова!
Кончилось тем, что угрюмый злодей, Пьяный, обрызганный кровью, Вдруг зарыдал — перед первой своей Светлой и честной любовью. (Смолоду знали друг друга они... ) Круто старик изменился: Плачет да молится целые дни, Перед врачами смирился. Не было средства, однако, помочь… Час его смерти был странен (Помню я эту печальную ночь): Он уже был бездыханен, А всепрощающий голос любви, Полный мольбы бесконечной, Тихо над ним раздавался: «Живи, Милый, желанный, сердечный! » Всё, что имела она, продала — С честью его схоронила. Бедная! как она мало жила! Как она много любила! А что любовь ей дала, кроме бед, Кроме печали и муки - Смолоду — стыд, а на старости лет — Ужас последней разлуки!..
Есть и писатели здесь, господа. Вот, посмотрите: украдкой, Бледен и робок, подходит сюда Юноша с толстой тетрадкой. С юга пешком привела его страсть В дальнюю нашу столицу — Думал бедняга в храм славы попасть — Рад, что попал и в больницу! Всем он читал свой ребяческий бред — Было тут смеху и шуму! Я лишь один не смеялся… о, нет! Думал я горькую думу. Братья-писатели! в нашей судьбе Что-то лежит роковое: Если бы все мы, не веря себе, Выбрали дело другое — Не было б, точно, согласен и я, Жалких писак и педантов — Только бы не было также, друзья, Скоттов, Шекспиров и Дантов! Чтоб одного возвеличить, борьба Тысячи слабых уносит — Даром ничто не дается: судьба Жертв искупительных просит" .
Тут наш приятель глубоко вздохнул, Начал метаться тревожно; Мы посидели, пока он уснул — И разошлись осторожно…
… И снова хватит сил Увидеть и узнать, Как все, что ты любил, Начнет тебя терзать. И оборотнем вдруг Предстанет пред тобой И оклевещет друг, И оттолкнет другой. И станут искушать, Прикажут: «Отрекись! » — И скорчится душа От страха и тоски. И снова хватит сил Одно твердить в ответ: «Ото всего, чем жил, Не отрекаюсь, нет! » И снова хватит сил, Запомнив эти дни, Всему, что ты любил, Кричать: «Вернись! Верни... »
Январь 1939, Камера 33
2
Дни проводила в диком молчании, Зубы сцепив, охватив колени. Сердце мое сторожило отчаянье, Разум — безумия цепкие тени.
Друг мой, ты спросишь — Как же я выжила, Как не лишилась ума, души - Голос твой милый все время слышала, Его ничто Не могло Заглушить.
Ни стоны друзей озверевшей ночью, Ни скрип дверей и ни лязг замка, Ни тишина моей одиночки, Ни грохот квадратного грузовика.
Все отошло, ничего не осталося, Молодость, счастие — все равно. Голос твой, полный любви и жалости, Голос отчизны моей больной…
Он не шептал утешений без устали, Слов мне возвышенных не говорил — Только одно мое имя русское, Имя простое мое твердил…
И знала я, что еще жива я, Что много жизни Еще Впереди, Пока твой голос, моля, взывая, Имя мое — на воле! — твердит…
Январь 1939, К[амера] 33
3
Как странно знать, что в городе одном Почти что рядом мы с тобой живем… Я знаю, как домой дойти: пятнадцать Минут ходьбы, пять улиц миновать. По лестнице на самый верх подняться И в дверь условным стуком постучать. Ты ждешь меня, возлюбленный! Я знаю, Ты ждешь меня, тоскуя и любя… Нет, я не виновата, что страдаю, Что заставляю мучиться тебя! О, только бы домой дойти! Сумею Рубцы и язвы от тебя укрыть, И даже сердце снова отогрею, И даже верить буду и любить. О, только бы домой дойти! Пятнадцать Минут ходьбы. Пять улиц миновать. По лестнице на самый верх подняться И в дверь условным стуком постучать…
Январь 1939, Кам[ера] 33
4
Из края тьмы, бессмысленной и дикой, В забытое земное бытие Я душу увожу, как Эвридику, Нельзя мне оглянуться на нее. Шуршат изодранные покрывала, Скользят босые слабые ступни… Нет, — не глядеть, не знать, какой ты стала За эти, смертью отнятые дни, Нет, - если я условие нарушу И обернусь к запретной стороне, — Тогда навек я потеряю душу И даже песни не помогут мне…
Май, [1939], Одиночка 9
5
Где жду я тебя, желанный сын-! — В тюрьме, в тюрьме! Ты точно далекий огонь, мой сын, В пути, во тьме. Вдали человеческое жилье, Очаг тепла. И мать пеленает дитя свое, Лицом светла. Не я ли это, желанный сын, С тобой, с тобой - Когда мы вернемся, желанный сын, К себе домой - Кругом пустынно, кругом темно, И страх, и ложь, И голубь пророчит за темным окном, Что ты — умрешь…
Март 1939, Одиночка 17
6
_Сестре
Мне старое снилось жилище, Где раннее детство прошло, Где сердце, как прежде, отыщет Приют, и любовь, и тепло. Мне снилось, что святки, что елка, Что громко смеется сестра, Что искрятся нежно и колко Румяные окна с утра.
А вечером дарят подарки, И сказками пахнет хвоя, И звезд золотые огарки Над самою крышей стоят.
… Я знаю — убогим и ветхим Становится старый наш дом; Нагие унылые ветки Стучат за померкшим окном.
А в комнате с мебелью старой, В обиде и тесноте, Живет одинокий, усталый, Покинутый нами отец…
Зачем же, зачем же мне снится Страна отгоревшей любви - Мария, подруга, сестрица, Окликни меня, позови…
Март 1939
7. Воспоминание
Ночника зеленоватый свет, Бабочка и жук на абажуре. Вот и легче… Отступает бред. Это мама около дежурит.
Вот уже нестрашно, снится лес, Пряничная, пестрая избушка… Хорошо, что с горла снят компресс И прохладной сделалась подушка.
Я сама не знаю — почему Мне из детства, Мне издалека Льется в эту каменную мглу Только свет зеленый ночника.
Тихий, кроткий, милый, милый Свет, Ты не оставляй меня одну. Ты свети в удушье, в горе, в бред — Может быть, поплачу и — усну…
И в ребячьем свете ночника Мне приснится всё, что я люблю, И родная мамина рука Снимет с горла белую петлю.
Апрель 1939, Одиночка 17
8. Малолетки на прогулке
Догоняя друг друга, В желто-серых отрепьях, Ходят дети по кругу Мимо голых деревьев.
Точно малые звери, Лисенята в темнице, … О, туман желто-серый На ребяческих лицах!
Двух детей схоронила Я на воле сама, Третью дочь погубила До рожденья — тюрьма…
Люди милые, хватит! Матерей не казнят! Вы хоть к этим ребятам Подпустите меня.
Апрель 1939, Арсеналка, Больница
9. Желание
Кораблик сделала бы я Из сердца своего. По темным ладожским волнам Пустила бы его. Волна вечерняя, шуми, Неси кораблик вдаль. Ему не страшно в темноте, Ему себя не жаль. И маленький бы самолет Из сердца сделать мне, И бросить вверх его, чтоб он Кружился в вышине. Лети, свободный самолет, Блести своим крылом, Тебе не страшно в вышине, В сиянии родном… А я в тюрьме останусь жить, Не помня ничего, И будет мне легко-легко Без сердца моего.
Май 1939, Одиночка 29
10
Костер пылает. До рассвета Угрюмый ельник озарен. Туман и полночь, рядом где-то Томится песня-полусон… Как мы зашли сюда- Не знаю. Мы вместе будем до утра. Июнь, туман, костер пылает, Звенит и плачет мошкара. Я говорю: «Теперь, как жажда, Во мне желание одно: Таким костром сгореть однажды В лесу, где сыро и темно. Я жалобою не нарушу Судьбу горящую свою: Пусть у костра погреют души И песнь отрадную споют... »
Июнь 1939
11. Просьба
Нет, ни слез, ни сожалений — Ничего не надо ждать. Только б спать без сновидений Долго, долго, долго спать. А уж коль не дремлет мука, Бередит и гонит кровь — Пусть не снится мне разлука, Наша горькая любовь. Сон про встречу, про отраду Пусть минует стороной. Даже ты не снись, не надо, Мой единственный, родной… Пусть с березками болотце Мне приснится иногда. В срубе темного колодца Одинокая звезда…
Июнь 1939
12. Маргарите Коршуновой
Когда испытание злое Сомкнулось на жизни кольцом, Мне встретилась женщина-воин С упрямым и скорбным лицом.
Не слава ее овевала, Но гнев, клевета и печаль. И снят был ремень, и отняли Ее боевую медаль.
Была в ней такая суровость, И нежность, и простота, Что сердце согрела мне снова Бессмертная наша мечта.
Никто никогда не узнает, О чем говорили мы с ней. Но видеть хочу, умирая, Ее у постели моей. Пусть в очи померкшие глянет,
Сурова, нежна и проста. Пусть Ангелом Смерти предстанет Бессмертная наша Мечта.
Без устали вокруг больницы Бежит кирпичная стена. Худая скомканная птица Кружит под небом дотемна. За изгородью полотняной Белья, завесившего двор, Плутает женский гомон странный, Струится легкий разговор.
Под плеск невнятицы беспечной В недостопамятные дни Я ощутил толчок сердечный, Толчку подземному сродни. Потом я сделался поэтом, Проточным голосом — потом, Сойдясь московским ранним летом С бесцельным беличьим трудом.
Возьмите все, но мне оставьте Спокойный ум, притихший дом, Фонарный контур на асфальте Да сизый тополь под окном. В конце концов, не для того ли Мы знаем творческую власть, Чтобы хлебнуть добра и боли — Отгоревать и не проклясть!
По дороге в инфекционную больницу Под этим океаном голубизны Пестрящим облаками гонимыми с северо-востока — Холодный ветер. По сторонам дороги — Бесконечные пустые поля Коричневые от сухого бурьяна. Местами
Пятна стоячей воды Отдельные высокие деревья
Вдоль всей дороги розовая, красноватая Узловатая, вертикальная, ветвящаяся Живая плоть кустарников и деревьев С мертвыми коричневыми листьями, а под ними Безлиственные побеги —
Безжизненные на вид, бессильные, Ошеломленные приходом весны — В этот новый мир они вступают нагие, Закоченевшие, не уверенные ни в чем, Кроме того, что вступают в него. Вокруг Все тот же привычный, пронизывающий ветер -
Сегодня трава, завтра Это окажется кудрями дикой моркови Один за другим они обретают определенность Это ускоряется: форма листа, рисунок
Но пока что оцепенелая торжественность Вступления — хотя глубокая перемена Произошла уже с ними: вцепившись в землю, Пробуют шевелить корнями, начинают пробуждаться.
Мороз повел суровым глазом, С таким морозом быть греху, — Мое пальто подбито газом, Мое пальто не на меху.
Пускай, как тряпки, полы реют И ноги пляшут тра-та-ты… Одни мечты мне сердце греют — Такие знойные мечты!
Мороз. Врачом я скоро буду, Уж чую в воздухе банкет. Я скоро-скоро позабуду Пору стипендий и анкет.
Нужды не будет и помину, Тогда пойдет совсем не то. Уж скоро-скоро я покину Тебя, дырявое пальто!
Одену шубу подороже, Одену шляпу набекрень, И в первый раз без всякой дрожи Я выйду в первый зимний день.
Затем — семейная картина. Вернусь я вечером домой, И будем греться у камина Вдвоем с молоденькой женой.
Я буду пользовать бесплатно Иль за гроши крестьянский люд. Обедать буду аккуратно — Обед из трех приличных блюд.
А там… пойдут, как надо, детки. Глядишь — я главврачом зовусь. Окончат детки семилетку, Потом поступят детки в вуз.
Вузовец
2. Ответ
Что ж! Напишу и я про то же. Я Все мечтательное чту. Мне хочется Слегка продолжить
Поэта-вузовца « Мечту ».
Вузовец вырос. Уже главврачом. Живет, как в раю, Не тужа ни о чем. Супружницы ласки Роскошны и пылки. Бифштексы к обеду — Каждому фунт. На каждого — Пива по две бутылки. У каждого — Пышная шуба в шкафу. И дети, Придя Из различнейших школ, Играют, К папаше воссев на брюшко… Рабочий не сыт. Крестьянин мрачен. Полураздетая мерзнет страна. Но светятся Счастьем Глазки главврачьи: — Я сыт, И дело мое — Сторона. — И вдруг Начинают приказы взывать: «Ничем От войны Не могли схорониться. Спешите Себя Мобилизовать, Враги обступают Советов границы». Главврач прочитал И солидную ногу Направил обратно Домой, В берлогу. — Авось Они Без меня отобьются. Я — Обыватель И жажду уютца. — А белые прут. Чего им лениться-! И взяли за ворот Поэта больницы. Товарищ главврач, На мечтательность плюньте! Пух Из перин Выпускают ножницы. Жену Твою Усастый унтер За ко- сы К себе Волочит в наложницы. Лежит Плашмя На пороге дочка. Платок — И кровь краснее платочка. А где сынишка - Высшую меру Суд Полевой Присудил пионеру. Пошел Главврач В лоскутном наряде С папертей С ихних Просить христа-ради.
Такой Уют Поджидает тех, Кто, бросив Бороться
- за общее Лучше ,
Себе самому Для своих утех Мечтает Создать Канарейный уютчик. Вопрос О личном счастье Не прост. Когда На республику Лезут громилы, Личное счастье — Это Рост Республики нашей Богатства и силы. Сегодня Мир Живет на вулкане. На что ж Мечты об уюте дали- сь-! Устроимся все, Если в прошлое канет Проклятое слово «капитализм». 1927 г.
Открытые двери Больниц, жандармерий, Предельно натянута нить, Французские бесы — Большие балбесы, Но тоже умеют кружить.
Я где-то точно наследил, Последствия предвижу: Меня сегодня бес водил По городу Парижу, Канючил: «Выпей-ка бокал! Послушай-ка гитары! » Таскал по русским кабакам, Где — венгры да болгары. Я рвался на природу, в лес, Хотел в траву и в воду, Но это был французский бес: Он не любил природу. Мы — как сбежали из тюрьмы. Веди — куда угодно. Пьянели и трезвели мы Всегда поочерёдно. И бес водил, и пели мы И плакали свободно.
А друг мой — гений всех времен, Безумец и повеса, — Когда бывал в сознанье он, Седлал хромого беса. Трезвея, он вставал под душ, Изничтожая вялость, — И бесу наших русских душ Сгубить не удавалось. А то, что друг мой сотворил, — От Бога, не от беса, Он крупного помола был, Крутого был замеса. Его снутри не провернёшь Ни острым, ни тяжёлым, Хотя он огорожен сплошь Враждебным частоколом.
Пить наши пьяные умы Считали делом кровным. Чего наговорили мы И правым и виновным! Нить порвалась — и понеслась! Спасайте наши шкуры! Больницы плакали по нас, А также префектуры. Мы лезли к бесу в кабалу, С гранатами — под танки, Блестели слёзы на полу, А в них тускнели франки. Цыгане пели нам про шаль И скрипками качали, Вливали в нас тоску-печаль — По горло в нас печали.
Уж влага из ушей лилась, Всё — чушь, глупее чуши, Но скрипки снова эту мразь Заталкивали в души. Армян в браслетах и серьгах Икрой кормили где-то, А друг мой в чёрных сапогах Стрелял из пистолета. Набрякли жилы, и в крови Образовались сгустки, И бес, сидевший визави, Хихикал по-французски. Всё в этой жизни — суета! Плевать на префектуры! Мой друг подписывал счета И раздавал купюры.
Распахнуты двери Больниц, жандармерий, Предельно натянута нить, Французские бесы — Такие балбесы! Но тоже умеют кружить.
Нет за душой у меня никакой корысти, Это единственное, в чём мне ещё везёт. И хоть глаза у меня разные и вразлёт, В небо заезженное вперяюсь сквозь листья Здесь, где так близко внуковский аэропорт.
Ах, самолёты летают не выше, чем птицы, Ввинчен в несчастный мой слух самолётный винт, След реактивный, как госпитальный бинт В памяти, — видимо, к югу лайнер стремится, И заливаюсь краской, что твой гиацинт.
Там, где в военные годы я бинтовала лица, Там, где был госпиталь, детство, имперский тыл, Где была кровь привычнее школьных чернил, Там заграница, боже мой, там заграница! И ни при чём гиацинта розовый пыл.
Ах, как легко от империи край отломан, — Легче, чем от лозы виноградной кисть. Всё-таки есть, есть у меня корысть, — Вывинтить из ушей самолётный гомон, Голыми дёснами след реактивный разгрызть.
Это, пожалуй, легче сделать, чем выжечь Память свою, печальную память свою. Я не в саду — в эпицентре распада стою И из косящих глаз слёзы пытаюсь выжать. Будем считать, что из неба я слёзы пью И под сурдинку небес гиацинт пою.
