Ворвалась среди ночи невпопад, Сна прерывая трепетную песнь. Всё та же - коей не бываю рад - Нежданная, внезапная болезнь.
Не снять рукой - лекарством не пресечь, Опять в раздрае жалкий организм. В него впилась - и тут уж не перечь, Снося недуга злобного цинизм.
Уязвлен всюду сотней разных жал, Оторопев от бренной круговерти. Хворь вновь вонзила ржавый свой кинжал. Надеюсь - что пока ещё не к смерти.
Устал - не скрою, но к чему роптать, Взыскую сил остатки - супротив. В ночи напала вероломно тать, Жить полноценно строго запретив.
Даст Бог, её удастся превозмочь, Сумевшую без спроса в меня влезть, В обычную ноябрьскую ночь Нежданно и негаданно - болезнь...
про болезни.
Автор: Элдар Гадиров
3
Дата: 19/11/2020
№ 123092
Болезнь века
Болезнь как потоп, очищающий землю Попущен Творцом в назидание нам. Чтоб зло не творили.Чтоб Бога любили. Чтоб жизнь, мир ценили, не веря врагам.
Враги наши - страсти, грехи и пороки. В них главные - гордость, неверие, спесь. Неисполнение Божьих Заветов. Непослушание. Зависть и лесть.
Бог - щедр и богат, мудр и милосерден. Но мера грехов превзошла зла предел. И нужно от зла ,очистить мать-землю Коль нет ни ума, ни любви с Богом жить.
Так, как вразумлять нас, землян неразумных Болезней боимся сильней, чем греха. Не знали мы разве? Быть может забыли, Что смерть и болезнь за грехи нам дана.
Сие попущение _- есть крайняя мера! Есть Божий Закон! Не гордись! Не греши! Кто нам позволяет нарушит Законы? Нам дали Свободу! Но грех - не твори!
Нам дали Свободу и предназначение: "Себя совершенствуй в Добре и Любви! Мы как поступаем? Что в жизни мы ценим? Кому в мире служим грехам иль Любви?
Мы лишь пожинаем! Плоды пожинаем Грехов, беззаконий и нравов своих. Возможно ль исправить сие наваждение? Конечно _- Возможно исправить нам жизнь!
Покайтесь! Исправьтесь! Грехам не служите! Отступят болезни, несчастий - каскад. Вернется к нам радость, умиротворение Наступит Спасения сладостный час!
Разбросало углы помятые Одеяло, заполнив впадины, И жует тьма пилюли мятные, Пеленая на коже ссадины.
Декабрем припорошен набело Вечер нудный с огрызком-лампочкой, И снежинки кружатся ангелом Над картонкой больничной карточки.
Время скомкано, стрелки сломаны, Свет и тень корчат тень с оскоминой, Чай с простудой в бокале пойманы, Боль нанизана на соломину.
Скрип паркета по горлу хрипами, Одеяло растет и множится... И болячка, с подушкой сбитая, Мандариновой сходит кожицей.
про болезни.
Автор: Викина Вика
3
Дата: 09/12/2020
№ 123652
Который день
Который день идут бои, Так просто вирус не унять, Откинь амбиции свои, Чтоб не было, на кого пенять!
Через болезни и страдания Пора давно уже понять, Зовет Всевышний к покаянию, Но страсть так просто не унять...
А потому Он шлет болезни, Пытаясь нас еще пасти, Страдания потому полезны, Что могут от грехов спасти!
про болезни.
Автор: Евгений Сюбаев
3
Дата: 01/02/2021
№ 70475
Болезни — это словно бесы
Болезни — это словно бесы, Что могут всех нас сбить с пути. И злой их умысел известен. Но нужно дальше нам идти.
Нам хочется простых историй, И верных истинных друзей. А грусти разве кто достоин? Так сгинет пусть она скорей!
про болезни.
Автор: Народ
2
Дата: 18/12/2015
№ 84638
Ты болеешь, не встаёшь с постели
Ты болеешь, не встаёшь с постели, Боль читаю во взгляде твоём. А на улице солнце, капели, Только мы пока не вдвоём.
Выздоравливай поскорее И мою ты тоску разгони, И улыбкой весёлой своею Радость в сердце моё посели.
про болезни.
Автор: Народ
2
Дата: 02/06/2016
№ 86938
Болезни взгляд, потухшие слова
Болезни взгляд, потухшие слова, И поступь неуверенна, как сон. Поверь в себя! Ступаешь так несмело... Здоровье не заметит так тебя.
Ведь шаг за шагом боли отступают, Ты расцветешь, как ангел, как душа. Поговори со мной — в себя поверишь, Здоровый сон и свет найдет тебя!
про болезни.
Автор: Народ
2
Дата: 29/06/2016
№ 2497
Частный детектив
Выхожу из кафе. Закуриваю, не глядя по сторонам. Руки покрыты загаром, как труба дымохода – сажей. Детки у лотка мороженщика щебечут: «А нам! А нам! » Крики мокрых девчонок долетают с пляжа.
Мягкой, упругой походкой подхожу к продавщице. Угощаюся пивом. Продавщице дарю шоколада плитку. Она смущена. Я молча разглядываю её ключицы. При этом мои губы изображают улыбку.
Затем отправляюсь на пляж, открывая по пути пиво. В навозной лепёшке шавка выкусывает из паха блох. Старушки продают семечки и перезрелые сливы. За всем этим с неба внимательно наблюдает Бог.
У меня к нему, разумеется, ноль претензий. (Чёрт подери, какая-то двусмысленная фраза. ) Собака, выбравшись из навоза, мочится на куст гортензий. Тихо шуршит крона не обоссанного еще вяза.
С миром что-то случилось. Это болезнь. Зараза соседствует с грязью, а в мире полно грязи. Я б предпочитал не вмешиваясь наблюдать эту самую жизнь. Её отпечатки, её переплетенья, связи.
Увы, это невозможно… Я был увлечён Кристиной. У нее были удивительно красивые отпечатки Пальцев. Время оплетает наши тела паутиной. Поэтому она редко снимала перчатки.
Я знал одну юную нимфу. У нее был бритый лобок, Серьга в левом соске и зеленая прядь на темени. Время плетет паутину. Я – распутываю клубок. Тем самым я как бы противоречу времени.
Чепуха насчёт времени. Я сказал это, чтоб подчеркнуть Уровень пустоты, доводящий до исступления Мой обессиленный разум. Я продолжаю путь. Впереди меня ждет тоска и нераскрытые преступления.
Мне грустно — я лежу больной. Вот новый катер заводной. А в деревне – лошади. Папа мне купил тягач, Кран игрушечный и мяч. А в деревне – лошади. Мне грустно — я лежу больной. Вот вертолётик жестяной. А в деревне — лошади. Я в деревне летом был, Я лошадь серую кормил, Она сухарь жевала И головой кивала.
Я болею сильно-сильно: Кашель, насморк, жар, озноб, ОРЗ, грипп и ангина - Ломит спину, ногу, лоб.
Плохо мне - лежу и брежу, Дохаю, как при бронхите, В горле будто его режут, Что вы смотрите - лечите!
Мне микстуру и таблетки?! Ну, даёте, кто ж так лечит? Вот убили б табуреткой, Те лекарства - искалечат.
Молоко и мёд, горчичник?! Издеваться надо мной?! Не хочу я так лечиться! У меня рецепт другой -
Пару тортиков, варенье, Шоколадки, мармеладки И с мороженым печенье. Не лекарства? - Но как сладко!
Это просто объеденье - И ни суп, ни винегрет. Я себе сама леченье - Назначаю. Мне пять лет.
про болезни.
Автор: Зачёсова Татьяна
1
Дата: 26/03/2016
№ 80950
Когда ты болен — и цель в жизни пропадает.
Когда ты болен — и цель в жизни пропадает. Не хочется, да и не нужно больше ничего. Ведь тело ломит так, что сердце затихает... И в пору уж обмыться водою ключевой...
А жить так хочется — и душу ты не отпускаешь, Покуда дышится — еще держаться надо... Когда конец придет — ты это сам узнаешь, Вся жизнь перед глазами пролетит торнадо...
Но боль не утихает, ни на миг, ни на секунду... От злости на себя, наверно, всех порвал бы... Раскинув щупальцы, ползет болезнь по нУтру... Если б не знал, что скоро... — наплевал бы...
Теперь хватаешься за жизнь, как за соломину, И терпишь все, лишь только б не пропасть. Вот знать бы, кто подбросил ту микробину, И как она в тебя смогла попасть...
Но это уж совсем другая опера... Как только омут — сразу с головой... Неумолимо убывают цифры таймера... Судьба твоя сейчас — на финишной прямой...
про болезни.
Автор: Народ
1
Дата: 19/04/2016
№ 86335
Недуг — он как проклятье
Недуг — он как проклятье, Как призрак темных дней. Едва придет ненастье — Недуг спешит скорей.
И пусть болезнь отступит. Ведь люди — всех мудрей. Ну а пока наступит Пора унылых дней.
про болезни.
Автор: Народ
1
Дата: 22/06/2016
№ 89251
Мы все болеем – вам скажу без лишних слов я
Мы все болеем – вам скажу без лишних слов я: Не избежит болезни КАЖДЫЙ, к сожаленью. Нет ничего ДОРОЖЕ в жизни, чем ЗДОРОВЬЕ! Ну, разве только... ПЛАТА ЗА ЛЕЧЕНЬЕ...
про болезни.
Автор: Фрида Полак
1
Дата: 26/07/2016
№ 93156
Четвёртый день болею
Четвёртый день болею Ангина у меня. Поэтому, гуляю Я дома, у окна.
Сияет солнце в небе. Гудит, как улей двор. А я лежу болею И стыд мне, и позор.
Внизу, возле подъезда, Резвится детвора. Как весело и шумно Идёт у них игра!
Чуть дальше ребятишки Затеяли футбол. Вот мяч влетел в ворота, И слышен голос: - Го-о-ол!
Повсюду раздаётся То смех, то крик, то гам. И если б не болел я, То тоже был бы там.
Иду глотать таблетки И горло полоскать, А вылечив ангину, Сбегу во двор гулять.
про болезни.
Автор: Курзаева Лидия
1
Дата: 10/09/2016
№ 110091
Ах, что такое остеохондроз?
Ах, что такое остеохондроз? - Учёных книг вам не поведает бумага, Я на себе прочувствовал, пронёс Все миозиты, грыжи и люмбаго.
На ровном месте, среди бела дня, В какой момент, уже не вспомню точно, Змея вошла сквозь поры внутрь меня, Спиралью взяв упрямый позвоночник.
Радикулит давно уже мой крест, И эта боль с годами злее, тоньше. Найдя внутри болезненный мой шест, Змея крутилась, вилась стриптизёршей.
Движенье изуверское её Меж позвонков по хрящикам и нервам Ломало враз существование моё, Я ж заходился стоном характерным.
Я вне себя, и всё-таки в себя Залил стакан змеиному движенью, Открылась пасть её, я тонко ощутил В отрыжке то гремучее шипенье.
Разжата мощь, из тонких нервов цепь, Ты можешь быть и мышечной горою, И крепок сам, но внешне эта крепь Ничтожна перед внутренней хандрою.
Другая внешним опасениям цена, Где нас пугают стужа, зной и ветер, Внутри себя куда сильней война, Пусть этот бой на людях незаметен.
Я лёг на стол, врач мои чресла мял, Какой-то тюбик появился от болезни, Он мазь змеиную мне густо натирал, Чтобы змея внутри меня исчезла.
И вот змеиный укрощён был нрав, И мою боль, и мою ношу, бремя Извлёк наружу маг и костоправ, Змея исчезла, на какое только время?
По деревне ехал царь с войны. Едет — черной злобой сердце точит. Слышит — за кустами бузины Девушка хохочет. Грозно брови рыжие нахмуря, Царь ударил шпорами коня, Налетел на девушку, как буря, И кричит, доспехами звеня: «Ты чего, - кричит он зло и грубо, - Ты чего, девчонка, скалишь зубы - Одержал враг надо мной победу, Вся моя дружина перебита, В плен попала половина свиты, Я домой, за новой ратью еду, Я — твой царь, я в горе и обиде, - Каково мне глупый смех твой видеть-» Кофточку оправя на груди, Девушка ответила царю: «Отойди, - я с милым говорю! Батюшка, ты, лучше, отойди».
Любишь, так уж тут не до царей, - Некогда беседовать с царями! Иногда любовь горит скорей Тонкой свечки в жарком божьем храме.
Царь затрясся весь от дикой злости, Приказал своей покорной свите: «Ну-те-ко, в тюрьму девчонку бросьте, Или, лучше, - сразу удавите! » Исказив угодливые рожи, Бросились к девице, словно черти, Конюхи царевы и вельможи, - Предали девицу в руки Смерти.
II
Смерть всегда злым демонам покорна, Но в тот день она была не в духе, - Ведь весной любви и жизни зерна Набухают даже в ней, старухе. Скучно век возиться с тухлым мясом, Истреблять в нем разные болезни; Скучно мерять время смертным часом — Хочется пожить побесполезней. Все, пред неизбежной с нею встречей, Ощущают только страх нелепый, - Надоел ей ужас человечий, Надоели похороны, склепы. Занята неблагодарным делом На земле и грязной, и недужной. Делает она его умело, - Люди же считают Смерть ненужной. Ну, конечно, ей обидно это, Злит ее людское наше стадо, И, озлясь, сживает Смерть со света Иногда не тех, кого бы надо. Полюбить бы Сатану ей, что ли, Подышать бы вволю адским зноем, Зарыдать бы от любовной боли Вместе с огнекудрым Сатаною!
III
Девушка стоит пред Смертью, смело Грозного удара ожидая. Смерть бормочет, - жертву пожалела: «Ишь ты, ведь, какая молодая! Что ты нагрубила там царю - Я тебя за это уморю! » - «Не сердись, - ответила девица, - За што на меня тебе сердиться - Поцеловал меня впервые милый Под кустом зеленой бузины, - До царя ли мне в ту пору было - Ну, а царь, на грех, бежит с войны, Я и говорю ему, царю, Отойди, мол, батюшка, отсюда! Хорошо, как будто, говорю, А — гляди-ко, вышло-то как худо! Что ж-! От Смерти некуда деваться. Видно, я умру, не долюбя. Смертушка! Душой прошу тебя — Дай ты мне еще поцеловаться! » Странны были Смерти речи эти, - Смерть об этом никогда не просят! Думает: «Чем буду жить на свете, Если люди целоваться бросят-» И на вешнем солнце кости грея, Смерть сказала, подманив змею: «Ну, ступай, целуйся, да — скорее! Ночь — твоя, а на заре — убью! » И на камень села, - ожидает, А змея ей жалом косу лижет. Девушка от счастия рыдает, Смерть ворчит: «Иди, скорей, иди же!
IV
Вешним солнцем ласково согрета, Смерть разула стоптанные лапти, Прилегла на камень и — уснула. Нехороший сон приснился Смерти! Будто бы ее родитель, Каин, С правнуком своим — Искариотом, Дряхленькие оба лезут в гору, - Точно две змеи ползут тихонько. »Господи! " - угрюмо стонет Каин, Глядя в небо тусклыми глазами. «Господи! »- взывает злой Иуда, От земли очей не поднимая. Над горою, в облаке румяном Возлежит господь, - читает книгу: Звездами написана та книга, Млечный путь — один ее листочек. На верху горы стоит архангел, Снопик молний в белой ручке держит. Говорит он путникам сурово: «Прочь идите! Вас господь Не примет! » «Михаиле! - жалуется Каин, - Знаю я — велик мой грех пред миром! Я родил убийцу светлой Жизни, Я отец проклятой, подлой Смерти! » - «Михаиле! - говорит Иуда, - Знаю, что я Каина грешнее, Потому что предал подлой Смерти Светлое, как солнце, божье сердце! » И взывают оба они, в голос: «Михаиле! Пусть господь хоть слово Скажет нам, хоть только пожалеет — Ведь прощенья мы уже не молим! » Тихо отвечает им архангел: «Трижды говорил ему я это, Дважды ничего он не сказал мне, В третий раз, качнув главою, молвил: »Знай, - доколе Смерть живое губит, Каину с Иудой нет прощенья. Пусть их тот простит, чья сила может Побороть навеки силу Смерти" . Тут Братоубийца и Предатель Горестно завыли, зарыдали И, обнявшись, оба покатились В смрадное болото под горою. А в болоте бесятся, ликуя, Упыри, кикиморы и черти И плюют на Каина с Иудой Синими, болотными огнями.
V
Смерть проснулась около полудня, Смотрит, - а девица не пришла! Смерть бормочет сонно: «Ишь ты, блудня! Видно ночь-то коротка была! » Сорвала подсолнух за плетнем. Нюхает, любуется, как солнце Золотит живым своим огнем Лист осины в желтые червонцы. И на солнце глядя, вдруг запела Тихо и гнусаво, как умела: «Беспощадною рукой Люди ближнего убьют И хоронят. И поют: »Со святыми упокой! " Не пойму я ничего! - Деспот бьет людей и гонит, А издохнет — и его С той же песенкой хоронят! Честный помер или вор — С одинаковой тоской Распевает грустный хор: «Со святыми упокой! » Дурака, скота иль хама Я убью моей рукой, Но для всех поют упрямо: «Со святыми упокой! »
VI
Спела песню — начинает злиться, Уж прошло гораздо больше суток, А — не возвращается девица. Это — плохо. Смерти — не до шуток. Становясь все злее и жесточе, Смерть обула лапти и онучи И, едва дождавшись лунной ночи, В путь идет, грозней осенней тучи. Час прошла и видит: в перелеске, Под росистой молодой орешней На траве атласной, в лунном блеске Девушка сидит богиней вешней. Как земля гола весною ранней. Грудь ее обнажена бесстыдно. И на коже шелковистой, ланьей Звезды поцелуев ярко видны. Два соска, как звезды, красят грудь, И — как звезды — кротко смотрят очи В небеса, на светлый Млечный путь, На тропу синеволосой ночи. Под глазами голубые тени, Точно рана — губы влажно алы. Положив ей голову в колени, Дремлет парень, как олень усталый. Смерть глядит, и тихо пламя гнева Гаснет в ее черепе пустом. «Ты чего же это, словно Ева, Спряталась от бога за кустом-» Точно небом — лунно-звездным телом Милого от Смерти заслоня, Отвечает ей девица смело: «Погоди-ка, не ругай меня! Не шуми, не испугай беднягу, Острою косою не звени! Я сейчас приду, в могилу лягу. А его — подольше сохрани! Виновата, не пришла я к сроку, Думала — до Смерти недалеко. Дай еще парнишку обниму: Больно хорошо со мной ему! Да и он — хорош! Ты погляди, Вон какие он оставил знаки На щеках моих и на груди. Вишь, цветут, как огненные маки! » Смерть стыдясь тихонько засмеялась: «Да, ты будто с солнцем целовалась. Но — ведь у меня ты не одна, - Тысячи я убивать должна! Я ведь честно времени служу, Дела — много, а уж я — стара, Каждою минутой дорожу, Собирайся, девушка, пора! » Девушка — свое: «Обнимет милый, Ни земли, ни неба больше нет. И душа полна нездешней силой, И горит в душе нездешний свет. Нету больше страха пред Судьбой И ни бога, ни людей не надо! Как дитя — собою радость рада, И любовь любуется собой». Смерть молчит задумчиво и строго, Видит — не прервать ей этой песни! Краше солнца — нету в мире бога, Нет огня — огня любви чудесней!
VII
Смерть молчит, а девушкины речи Зависти огнем ей кости плавят, В жар и холод властно ее мечут, Что же сердце Смерти миру явит - Смерть — не мать, но — женщина, и в ней Сердце тоже разума сильней; В темном сердце Смерти есть ростки Жалости и гнева, и тоски. Тем, кого она полюбит крепче, Кто ужален в душу злой тоскою, Как она любовно ночью шепчет О великой радости покоя! «Что ж, - сказала Смерть, - Пусть будет чудо! Разрешаю я тебе — живи! Только я с тобою рядом буду, Вечно буду около Любви! »
С той поры Любовь и Смерть, как сестры, Ходят неразлучно до сего дня, За любовью Смерть с косою острой Тащится повсюду, точно сводня. Ходит, околдована сестрою, И везде — на свадьбе и на тризне Неустанно, неуклонно строит Радости Любви и счастье Жизни.
Представлена в первый раз на Императорском театре в Санктпетербурге В 1757 году.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Евмений. Дометиян, отец его, боярин Владимиров. Минодора, мать его. Парфених, жена Евмениева. Висарион, брат его. Анфиноген, комнатный дворянин. Исидор, приятель дома Евмениева.
Действие в пустыни в близости Киева.
ЯВЛЕНИЕ I
Евмений (один)
Пребуди суеты радетельно храня, Лукавый свет забвен навеки от меня! К тебе единому я, Боже, прибегаю И только на тебя надежду полагаю! Земля исполнена гонения и льсти, Неправдал, коея нет сил моих нести: Пороки царствуют, а добродетель страждет, Злодейство жаждет. А здесь не вижу я смущенного часа; Стремись, моя душа, стремись на небеса! Будь небом утешенна И забывай, чего на свете сем лншенна! Забавы здешние утоплены в слезах, И светлостию тьма мечтуется в глазах: Век краток здесь, а смерть ужасна! Прелестна жизнь, однако и несчастна. Для нас, не ради бед земля сотворена, Но нашим промыслом бедам покорена. Повергли идолов в стране мы сей прехвально, Однако и поднесь еще живем печально. Нам чистый дан закон, Не мы не делаем, что предписует он. Грехами пораженны, Мы в тину прежнюю глубоко погружении.
ЯВЛЕНИЕ II
Евмений, Анфиноген и Исидор.
Исидор
Меня прислал сюда Евмениев отец, Упрямству твоему соделати конец, Вещать тебе, чтоб ты стал быть ему послушен, И прервал век такой, который столько скушен. Что делаешь ты здесь - Дом весь, Служители, твой брат, отец и мать, супруга…
Евмений
Престань тревожити безвинного ты друга!
Исидор
Так больше стон отцов не трогает тебя, Ни слезы матери- Парфения, любя…
Евмений
Молчи.
Исидор
Тобой горя, Парфения рыдает. Нельзя изобразить, как жестоко страдает…
Евмений
О Боже!
Исидор
Рвется…
Евмений
Все то время пресечет.
Исидор
Скорее скорбь ее ко гробу привлечет.
Евмений
Кто миром обладает, Кто мог вселенную из милости создать, Отраду страждущим легко тот может дать.
Анфиноген
Мной князь тебе гласит: из жизни тя унылой Я мог бы возвратить ушедшего и силой, Однако не хочу; Я, может быть, тебя и волей возврачу. Престань противиться природе: Дам место первое тебе во всем народе.
Евмений
Пускай старается другой о чести сей: Ничто не искусит уж младости моей. Когда преодолел я силу нежной страсти, Так прелести уж нет над сердцем больше власти.
Исидор
Что он тебе дает, нет более сего.
Евмений
Бог более всего.
Анфиноген
Не мысля отогнать возлюбленной напасти, Пребыти хочешь ты вовек неколебим!
Исидор
И хочешь позабыть ту, кем ты толь любим! (Отходит. )
Евмений
Хотя не забываю, Но в мыслях я своих недвижим пребываю.
ЯВЛЕНИЕ III
Евмений и Висарион.
Висарион
Лишившимся тебя родителям, мой брат, Днесь зрится быти пуст многонародный град: Мне нет забавы в нем, Парфения…
Евмений
О бремя! Прошло уже мне с ней и с вами быти время; Не сетуйте о мне, Не приходите к сей пустынной стороне: Болезни о себе моей не умножайте И прежних дней моих вы мне не вображайте. Мной град оставлен стал, но граду я служил; Не тунеядцем я между славянов жил: Я часто отвращал враждебные набеги, Свидетели тому, о вы, Днепровы бреги! Котора без меня, когда кончалась брань! Отечество и князь мою имели дань. Единый только Бог во всенародном шуме Не представлялся мне в мятежной ясно думе: В всегдашних суетах не можно ничего На жертву принести за милости его, И всяка жертва Пред Богом мертва. Едино только то угодно лишь ему, Чтоб, следуя уму, Об очищении сердец его просили И чистые сердца на жертву приносили. Но кто надежен тем, когда себе ласкать, Когда между сует начнет того искать - И в мире льзя спастись, но только очень трудно. А в треволнение пускаться безрассудно, Когда в том нужды нет: Без нужды на валы не отдается судно. Я свету отдал долг и оставляю свет, Бегу мирских сует, Чтоб я Создателю еще был больше нравен, Благодарить того, кем я в народе славен.
Висарион
Кто хочет Господа благодарить когда, И в мире учинить то может он всегда; Иметь его в уме ничто не запрещает, Как мысли и сердца мир часто ни смущает. Тобою погублен родительский покой, Все сродники тебя, вздыхая, вспоминают, Твои ближайшие, терзаяся, стонают, Любезную сразил ты вечною тоской. Когда она тебя толь жарко полюбила, Возможно ль быть тому, чтоб после позабыла - Ее с собою сам ты люто разлучил: За жаркую любовь ей муку приключил. Ты в винностях своих пред нею неисчетен И в том пред Богом быть не можешь безответен.
Евмений
Сочетаваяся я с ней, не знал того, Что после буду раб я Бога одного. Потребно, чтоб она все грусти умеряла, Когда любезного, за Бога, потеряла. Не устрашаяся в природе ничего, В пучину и во огнь я ввергнусь за него.
Висарион
Себя тот более пустынника прославит, Кто если отогна премножества сует В святой прекрасный сад на небеса взойдет.
Евмений
Тот выше вечности еще себя поставит, Кто для Создателя, утехи все губя, Преодолев себя, Свое дражайшее сокровище оставит. И кровь мою Я, Творче, за тебя с охотою пролью!
Висарион
Творец и ближнего любить повелевает, И ону в нас любовь природою всевает. А ты противишься и сердцу и уму, Природе и Ему.
Евмений
Противлюся природе И больше не хочу в коварном жить народе; А Богу никогда не воспротивлюсь я: Ему посвящена навеки жизнь моя. Я вас люблю и оставляю в плаче, Вина тому, что я усерден Богу паче.
Висарион
Не требует от нас суровства Божество, Которым утеснясь, свирепо естество. К спасенью своему ты зверством приступаешь, В свирепстве против нас безвинных утопаешь. Когда престал ты всех возлюбленных любить, Тираном хочешь быть, И в обстоятельство вводя нас само слезно, Стремишься то губить, что должно быть любезно. Ты смертный: из земных, как мы, исшел ты недр, Почто ж такое ты имеешь сердце твердо! Всевышний щедр И смотрит с небеси на смертных милосердо. Ищи, ищи ты райского венца, Лишь только ты войди в стесненные сердца Всем чувствием и мыслию своею И во страдание, зришь кое в нас теперь, И грусть Парфении любовию измерь. (Становится на колени. ) Когда не движешься ты просьбою моею, Воспомяни ее и сжалься хоть над нею: Воспомни, как она поднесь верна тебе, Вообрази ее мучение себе, Представь, какие ты ей подал мысли люты, И провожденны с ней дражайшие минуты; Представь ее в слезах, любовию в огне, В рыдании, в тоске, в печальной стороне, Явленны нежности ее к себе исчисли И премени свои ожесточенны мысли!
Евмений
Я чувствую, какой мне сильный то удар, И не исчез еще к Парфении мой жар; Но Бог сильней ее мне в сердце вкоренился, И быть тому нельзя, чтоб я переменился. Супротивляется любовная мне страсть, Но разум надо мной имеет большу власть.
Висарион
Останься в варварстве ты, жалости не зная, А я иду отсель, всей внутренней стоная.
ЯВЛЕНИЕ IV
Евмений (один)
Воюют страсти все противу сил моих, И больше никакой надежды нет на них. Чтоб я последовал блаженной сей судьбине, В тебе, о Боже мой, моя надежда ныне! Мятется весь мой дух, тревожится вся кровь: О вы, родители! О брат мой! О любовь! Колеблющегося и тень меня пугает. Парфения!.. увы, мой дух изнемогает. Парфения, поди из памяти ты вон! Не вображайся мне, прошедший сладкий сон, И беспрепятственно пускай мои успехи; Не представляй моей минувшие утехи И дай забыти мне мечтание сие, Которым напоил ты чувствие мое! Ты прелести мирской мне в сердце всеял семя: Предай, моя душа, забвению то время! Не возбуждай моей сильнейшей страсти ты! Исчезните в уме заразы красоты, Которы до сего в нем долго обитали И чувство множеством приятностей питали! Где было жительство, о Творче мой, любви, Единый у меня там, Боже, ты живи, Наполни разум мой любовию святою, Чтоб только пленен был я сею красотою: С желанием мое ты сердце согласи И мысли к одному направи небеси; Отвергни от меня тьму страшной адской ночи И отврати мои навек от мира очи; О согрешении подай мне в сердце стон И дай хранити мне божественный закон, О прежнем счастии уже не сокрушаться И только лишь тобой единым утешаться!
ЯВЛЕНИЕ V
Евмений и Висарион.
Висарион
Восхочешь ли узреть родителей своих - Не огорчишься ли, Евмений, видом их - Как люто их сердца болезни ни терзают, Они Евмения колебнуть не дерзают.
Евмений
О мой любезный брат! Колеблют уж меня, я чувствую сей яд.
Висарион
Ты тако отвечаешь, Когда возлюбленных родителей встречаешь!
Евмений
Живущи к ним во мне почтение, любовь Благодарением мою тревожат кровь. Ты брат мой, ты мой друг, тобой гонима злоба, Познай ты, как моя терзается утроба, Познай, зря образ мой, смятение сие, Познай и ах! войди ты в чувствие мое!
Висарион
И в наше чувствие войди хотя ты мало! Веселье наше все тобою миновало; Где жили радости, забавы без препон, Там ныне грусть, тоска и повсегдашний стон. Где прежде мы в играх и смехах пребывали, Там ныне без тебя мы слезы проливали; Противен нам тот дом, в котором ты рожден, И те часы, как ты любовью побежден.
Евмений
Не вспоминай ты мне для грустей нестерпимых Прошедша времени и мной очей любимых!.. Скажи родителям, чтоб шли они сюда. (Висарион отходит. )
Евмений
О лютая беда.
ЯВЛЕНИЕ VI
Евмений, Дометиян, Минодора и Висарион.
Дометиян
Ты видишь, о мой сын, терзаемых судьбою Своих родителей, стенящих пред тобою, Просящих жалобно.
Евмений
О чем меня просить -
Дометиян
О том, чего уже не можем мы сносить: Чтоб ты воспомянул родителей любезных.
Минодора
И нас не принуждал потоков лити слезных.
Евмений
Я сын ваш, но притом раб Богу моему.
Дометиян
Ожесточенному упрямству своему.
Евмений
Упрямства моего, родитель мой, не видно; Стараться угождать Создателю не стыдно.
Дометиян
Или живущи все в народе снидут в ад, И обиталищем ты ставишь адским град -
Евмений
К пристанищу пути кратчайшие полезней, А тишина всего на свете сем любезней.
Дометиян
Но что любезнее на свете сем отцам, Какая большая родителям отрада, Как чада - А от тебя печали нам; Какие от тебя мы радости имели, Которых изрещи мы сами не умели. Ты свой Создателю век ныне посвятил, Но Бог не требует, чтоб ты наш дух мутил.
Евмений
Не требует, но мы к тому определенны, Чтоб паче всей Его любили мы вселенной.
Дометиян
Но Бог родителей любити повелел, И чтобы сын отца и матери жалел.
Евмений
Пред миром всем я то сказать без лести смею, Что жалость и к отцу, и к матери имею.
Дометиян
Когда ты чувствуешь к родителям любовь И вкоренила то в твою природу кровь, Внимая неба глас, внемли ты глас природы; Сам хочет Бог того и всей земли народы. Я знаю то и сам, что наше естество Во основании имеет Божество. Но что и сам Содетель В сердца посеял нам святую добродетель, Котора к должности безбременной зовет, Противу строгости на небо вопиет: Вить должность наша нам на сердце изъясненна И быть она не хочет утесненна. Воззри на скорбь мою! Евмений, покажи ты к нам любовь свою: Ко той, в утробе кто Евмения носила И счастия в тебе от Вышнего просила! Веселья сродникам своим не запрети! Парфении своей утехи возврати!
Евмений
Увы!
Минодора
Ты нас приводишь к гробу. Познай Евмения носившую утробу, Зри матери болезнь и горести ея, Зри все мучения ты жизни моея! О сын мой! я тебя душою нарицала И часто в радости на небо восклицала: Какого сына ты, о Боже, подал мне, Ты дал защитника сей северной стране. О мой любезный сын, поди во град обратно! Тобой теряем мы, что в жизни нам приятно: Ты нашей старости отраду пересек, И наш мучением окончеваешь век. Подвигнися, мой сын, болезнию моею И умилися ты над матерью своею!
Евмений
Я рвуся зря тебя, Но не могу ничем преодолеть себя.
Дометиян
Не можешь, и не дивно; Коль с нами обитать Евмению противно. Отдай законную своей природе власть И отврати от нас несносную напасть!
Евмений
Не рушьте моего желанного покою, Не мучьте без плода своей меня тоскою И дайте мне Без возмущения пребыти в тишине И гласу Вышнего последовать успешно! Престаньте обо мне стенати безутешно. Для вас я в свете жил И обществу служил: А ныне, к вечности открыв себе дорогу, Служу я Богу.
Дометиян
Так нет надежды нам -
Минодора
Ни утоления очей моих слезам -
Евмений
Я больше ничего уже не отвещаю: Всю жизнь и мысли все я Богу посвящаю.
Дометиян
Коль ты неколебим, Евмений, так прости.
Минодора
Могу ль сие, могу ль мучение снести!
Дометиян
Прости, мой сын!
Минодора
Прости!
Евмений
Прибави, Боже, силы! Родители мне милы, И паче их люблю я жизни своея, Но здесь останусь я. Простите и о мне вы больше не стонайте, Без слез, без жалости меня воспоминайте!
Минодора
Несчастливая мать!
Дометиян
Несчастливый отец!
Евмений
О ты, вселенныя Правитель и Творец!
ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ
Евмений, Дометиян, Минодора и Парфения.
Евмений
Терзайте душу вы, терзайте душу страсти!
Парфения
Скончай, Евмений, ты, скончай мои напасти!
Евмений
Парфения, забудь любезного навек!
Парфения
Не может быть того.
Евмений
О бедный человек, Колико ты несчастен: Каким мучениям на свете ты подвластен!
Парфения
Мучение мое все меры превзошло; Несчастие во мне себе ту цель нашло, В которой все свои свирепства изъявляет, К пощаде ничего оно не оставляет. В тот час, как разлучил любезну ты с собой, Все скорби в сердце мне вселилися тобой. Я слезы лью, стеню, тоскую и рыдаю, И беспрестанно я, лишась тебя, страдаю; Озлюся на тебя, что я тебя терплю, И в ту ж тебя опять минуту я люблю. Ничто мне без тебя на свете не угодно: Твой зрак в уме моем и в сердце неисходно. Колико можно мне престать тебя любить, Толико можно мне Евмения забыть. Хотя мне все превратно, Того, что толь приятно, Никак нельзя из сердца истребить: А ты меня за то стараешься губить!
Евмений
Любовь твоя ко мне и прежде мне известна: Ты взору моему, Парфения, прелестна, И как возлюбленна ты сердцу моему, Свидетель Бог тому. Вся рвется от тебя теперь моя утроба, Но разлучилась ты с Евмением до гроба.
Парфения
Не разлучилася, оставленна тобой. Мучитель мой, Против кого дерзаешь! Парфению терзаешь. Ты слово данное любезной преломил За то, что ты ей мил, И в совершенстве ты ее к себе зришь верну. О как ты, Боже, зришь неправду пребезмерну! Не мни, чтоб Вышний лжи твоей не усмотрел, Страшися молний ты, страшись громовых стрел. И воздух на тебя воздвигнет ветры ныне: Убежища не даст тебе в твоей пустыне; Против тебя любовь все, все вооружит, Спокойство от тебя навеки убежит.
Евмений
Коль я тебя лишил всея твоей забавы И мил тебе еще, тебе в том больше славы. Довольна ею будь Или забудь Евмения ты вечно.
Парфения
О коль бесчеловечно Имеешь сердце ты! Определил любезной От младости пребыть до смерти в жизни слезной!
Евмений
Я слаб против твоей любви и красоты, Но тверд, неколебим противу суеты. И разлучен я ею С возлюбленной своею.
Парфения (подняв кинжал)
Так вот конец мученья моего.
Евмений (вырвав у нее кинжал)
Ты для ради того Меня любила, Чтоб тело ты мое и душу погубила. Какой ты в сердце мне пустила лютый яд! От райских я дверей * свергаюся во ад! ** (* Поднимает кинжал на себя. ) (** Упустив кинжал, становится на колени. ) Спаси, о Боже мой, меня своей рукою И приведи меня к желанному покою. Тебе известны все спасения следы: Помилуй, отврати ужасные беды!
Парфения
Глас Вышнего и мне устав уже вселяет, И что исполнити, он то определяет. Евмений, следуй ты блаженству своему, А я последую примеру твоему. Хотя по саму смерть тебя не позабуду, Но в удовольствии с Создателем жить буду. И для скончания неизреченных бед Оставлю и тебя, оставлю я и свет: Не стану плакать боле, В пустыни буду жить и я по Вышней воле.
Евмений
Что сделал ты конец, о Творче мой, бедам, Великий Боже! чем тебе я то воздам!
Дометиян
Господь и мне теперь отраду посылает: Последуй ты тому, чего сам Бог желает.
Минодора
Как Вышний милосерд, Во добродетели таков ты, сын мой, тверд; Я грусти умеряю, Что я тебя теряю.
Висарион
Не спорю я уже с тобой, любезный брат, И больше не зову тебя с собой во град.
Евмений
Как я, Парфения, горел тобою страстно, Так буду о тебе молиться я всечасно.
Парфения
И я, доколе я жива, Пребуду о тебе в молитвах такова.
Евмений
Творец от всех сетей мирских меня избавил. Именье, кое я Парфении оставил, Раздайте нищим вы, родители мои, И на сокровищи создайте дом сии Убогим, кои кровь нещадно проливали, Когда за свой народ не робко воевали. А я хотя вас зреть не буду никогда, Вас буду вспоминать пред Богом завсегда. [1]
Конец драмы [1]Впервые — Пустынник. Драма Александра Сумарокова. Спб. , 1769. Помещена Н. И. Новиковым в ПСВС (ч. IV, с. 281-302; 2-е изд. М. , 1787, ч. IV, с. 281-302). Сочинена в 1757 г. В 1768 г. подверглась переработке. Представлена была впервые на сцене императорского придворного театра в Петербурге в 1757 г. Входила в репертуар Российского государственного театра, что видно из «Реестра трагедиям и комедиям, которые на Российском театре были уже представлены», приводимого В. И. Резановым (см.: Известия, с. 166), а также из «Доношения» Сумарокова академической комиссии от 12 января 1769 г. (см.: Семенников, с. 100). С. 434. Действие в пустыни в близости Киева. — Греческие имена всех персонажей драмы говорят о значительной степени условности исторической обстановки, в которой происходит действие пьесы. Это касается и отца главного героя, Домитиана, представленного как «боярин Владимиров». С. 435. Пребуди суеты радетельно храня… — Пафос этого вступительного монолога Евмения перекликается с переведенным Сумароковым позднее, но несомненно известным ему во время создания драмы текстом монолога Полиевкта из одноименной трагедии П. Корнеля. Драматическая коллизия последней, по-видимому, послужила основой фабульного построения драмы. Повергли идолов в стране мы сей прехвально… — историческая реалия, относящая вымышленное действие драмы ко времени вскоре после принятия Владимиром христианства в 988 г.
Читатель милый, поиграй со мной! Мы два столетья вспомним в этих играх. Представь себе: стоит к тебе спиной Мой дальний предок, непреклонный Игрек.
Лицо его пустынно, как пустырь, Не улыбнется, слова не проронит. Всех сыновей он по миру пустил, И дочери он монастырь пророчит.
Я говорю ему: — Старик дурной! Твой лютый гнев чья доброта поправит - Я б разминуться предпочла с тобой, Но все ж ты мне в какой-то мере прадед.
В унылой келье дочь губить не смей! Ведь, если ты не сжалишься над нею, Как много жизней сгинет вместе с вей, И я тогда родиться не сумею!
Он удивлен и говорит: — Чур, чур! Ты кто - Рассейся, слабая туманность! — Я говорю: — Я — нечто. Я — чуть-чуть, Грядущей жизни маленькая малость.
И нет меня. Но как хочу я быть! Дождусь ли дня, когда мой первый возглас Опустошит гортань, чтоб пригубить, О жизнь, твой острый, бьющий В ноздри воздух -
Возражение Игрека:
— Не дождешься, шиш! И в том Я клянусь кривым котом, Приоткрывшим глаз зловещий, Худобой вороны вещей, Крылья вскинувшей крестом, Жабой, в тине разомлевшей, Смертью, тело одолевшей, Белизной ее белейшей На кладбище роковом.
Примечание автора:
Между прочим, я дождусь, В чем торжественно клянусь Жизнью вечной, влагой вешней, Каждой веточкой расцветшей, Зверем, деревом, жуком И высоким животом Той прекрасной, первой встречной, Женщины добросердечной, Полной тайны бесконечной, Н красавицы притом.
— Помолчи. Я — вечный Игрек. Безрассудна речь твоя, Пусть я изверг, пусть я ирод, Я-то — есть, а нет — тебя. И не будет! Как не будет С дочерью моей греха. Как усопших не разбудит Восклицанье петуха. Холод мой твой пыл остудит. Не бывать тебе! Ха-ха.
2
Каков мерзавец! Пусть он держит речь. Нет полномочий у его злодейства, Чтоб тесноту природы уберечь От новизны грядущего младенца.
Пускай договорит он до конца, Простак недобрый, так и не прознавший, Что уж слетают с отчего крыльца Два локотка, два крылышка прозрачных.
Ах, итальянка, девочка, пра-пра - Прабабушка! Неправедны, да правы Поправшие все правила добра, Любви твоей, проступки и забавы.
Поникни удрученной головой! Поверь лгуну! Не промедляй сомненья! Не он, а я, я — искуситель твой, Затем, что алчу я возникновенья.
Спаси меня! Не плачь и не тяни! Отдай себя на эту злую милость! Отсутствуя в таинственной тени, Небытием моим я утомилась.
И там, в моей дожизни неживой, Смертельного я натерпелась страху, Пока тебя учил родитель твой: «Не смей! Не знай! » — и по щекам с размаху.
На волоске вишу! А вдруг тверда Окажется науки той твердыня - И все. Привет. Не быть мне ни-ко-гда. Но, милая, ты знала, что творила,
Когда в окно, в темно, в полночный сад Ты канула давно, неосторожно. А он — так глуп, так мил и так усат, Что, право, невозможно… невозможно…
Благословляю в райском том саду И дерева, и яблоки, и змия, И ту беду, бог весть в каком году, И грешницу по имени Мария.
Да здравствует твой слабый, чистый след И дальновидный подвиг той ошибки! Вернется через полтораста лет К моим губам прилив твоей улыбки.
Но беговым суровым облакам Не жалуйся! Вот вырастет твой мальчик — Наплачешься. Он вступит в балаган. Он обезьяну купит. Он — шарманщик.
Прощай же! Он прощается с тобой, И я прощусь. Прости нас, итальянка! Мне нравится шарманщик молодой. И обезьянка не чужда таланта.
Песенка шарманщика:
В саду личинка Выжить старается. Санта Лючия, Мне это нравится!
Горсточка мусора - Тяжесть кармана. Здравствуйте, музыка И обезьяна!
Милая Генуя Нянчила мальчика, Думала — гения, Вышло — шарманщика!
Если нас улица Петь обязала, Пой, моя умница, Пой, обезьяна!
Сколько народу) Мы с тобой — невидаль. Стража, как воду, Ловит нас неводом.
Добрые люди, В гуще базарной, Ах, как вам любы Мы с обезьяной!
Хочется мускулам В дали летящие Ринуться с музыкой, Спрятанной в ящике.
Ах, есть причина, Всему причина, Са-а-нта-а Лю-у-чия, Санта-а Люч-ия!
3
Уж я не знаю, что его влекло: Корысть, иль блажь, иль зов любви неблизкой, Но некогда в российское село — Ура, ура! — шут прибыл италийский.
А кстати, хороша бы я была, Когда бы он не прибыл, не прокрался. И солнцем ты, Италия, светла, И морем ты, Италия, прекрасна.
Но, будь добра, шарманщику не снись, Так властен в нем зов твоего соблазна, Так влажен образ твой между ресниц. Что он — о, ужас! — в дальний путь собрался.
Не отпускай его, земля моя! Будь он неладен, странник одержимый! В конце концов он доведет меня, Что я рожусь вне родины родимой.
Еще мне только не хватало: ждать Себя так долго в нетях нелюдимых, Мужчин и женщин стольких утруждать Рожденьем предков, мне необходимых,
И не рождаться столько лет подряд, — Рожусь ли- — все игра орла и решки, — И вот непоправимо, невпопад, В чужой земле, под звуки чуждой речи,
Вдруг появиться для житья-бытья. Спасибо. Нет. Мне не подходит это. Во-первых, я — тогда уже не я. Что очень усложняет суть предмета.
Но, если б даже, чтобы стать не мной, А кем-то, был мне гнусный пропуск выдан, — Все ж не хочу свершить в земле иной Мой первый вдох и мой последний выдох.
Там и останусь, где душе моей Сулили жизнь, безжизньем истомили И бросили на произвол теней В домарксовом, нематерьяльном мире.
Но я шучу. Предупредить решусь: Отвергнув бремя немощи досадной, Во что бы то ни стало я рожусь В своей земле, в апреле, в день десятый. …Итак, сто двадцать восемь лет назад В России остается мой шарманщик.
4
Одновременно нужен азиат, Что нищенствует где-то и шаманит.
Он пригодится только через век. Пока ж — пускай он по задворкам ходит, Старье берет или вершит набег, Пускай вообще он делает, что хочет.
Он в узкоглазом племени своем Так узкоглаз, что все давались диву, Когда он шел, черно кося зрачком, Большой ноздрей принюхиваясь к дыму.
Он нищ и гол, а все ж ему хвала! Он сыт ничем, живет нигде, но рядом - Его меньшой сынок Ахмадулла, Как солнышком, сияет желтым задом.
Сияй, играй, мой друг Ахмадулла, Расти скорей, гляди продолговато. А дальше так пойдут твои дела: Твой сын Валей будет отцом Ахата.
Ахатовной мне быть наверняка, Явиться в мир, как с привязи сорваться, И усеченной полумглой зрачка Все ж выразить открытый взор славянства.
Вольное изложение татарской песни:
Мне скакать, мне в степи озираться, Разорять караваны во мгле. Незапамятный дух азиатства Тяжело колобродит во мне.
Мы в костре угольки шуровали. Как врага, я ловил ее в плен. Как тесно облегли шаровары Золотые мечети колен!
Быстроту этих глаз, чуть косивших, Я, как птиц, целовал на лету. Семью семь ее черных косичек Обратил я в одну темноту.
В поле — пахарь, а в воинстве — воин Будет тот, в ком воскреснет мой прах. Средь живых-прав навеки, кто волен, Средь умерших — бессмертен, кто прав.
Эге-гей! Эта жизнь неизбывна! Как свежо мне в ее ширине! И ликует, и свищет зазывно, И трясет бородой шурале.
5
Меж тем шарманщик странно поражен Лицом рябым, косицею железной: Чуть голубой, как сабля из ножон, Дворяночкой худой и бесполезной.
Бедняжечка, она несла к венцу Лба узенького детскую прыщавость, Которая была ей так к лицу И за которую ей все прощалось.
А далее все шло само собой: Сближались лица, упадали руки, И в сумерках губернии глухой Старели дети, подрастали внуки.
Церквушкой бедной перекрещена, Упрощена полями да степями, Уже по-русски, ударяя в «а», Звучит себе фамилия Стопани.
О, старина, начало той семьи — Две барышни, чья маленькая повесть Печальная осталась там, вдали, Где ныне пусто, лишь трава по пояс.
То ль итальянца темная печаль, То ль этой жизни мертвенная скудость Придали вечный холодок плечам, Что шалью не утешить, не окутать.
Как матери влюбленная корысть Над вашей красотою колдовала! Шарманкой деда вас не укорить, Придавлена приданым кладовая.
Но ваших уст не украшает смех, И не придать вам радости приданым. Пребудут в мире ваши жизнь и смерть Недобрым и таинственным преданьем.
Недуг неимоверный, для чего Ты озарил своею вспышкой белой Не гения просторное чело, А двух детей рассудок неумелый -
В какую малость целишь свой прыжок, Словно в Помпею слабую — Везувий - Не слишком ли огромен твой ожог Для лобика Офелии безумной -
Ученые жить скупо да с умом, Красавицы с огромными глазами Сошли с ума, и милосердный дом Их обряжал и орошал слезами.
Справка об их болезни:
«Справка выдана в том…» О, как гром в этот дом Бьет огнем и метель колесом колесит. Ранит голову грохот огромный. И в тон Там, внизу, голосят голоски клавесин. О сестра, дай мне льда. Уж пробил и пропел Час полуночи. Льдом заострилась вода. Остудить моей памяти черный пробел — Дай же, дай же мне белого льда. Словно мост мой последний, пылает мой мозг, Острый остров сиротства замкнув навсегда. О Наташа, сестра, мне бы лед так помог! Дай же, дай же мне белого льда. Малый разум мой вырос в огромный мотор, Вкруг себя он вращает людей, города. Не распутать мне той карусели моток. Дай же, дай же мне белого льда. В пекле казни горю Иоанною д’Арк, Свист зевак, лай собак, а я так молода. Океан Ледовитый, пошли мне свой дар! Дай же, дай же мне белого льда! Справка выдана в том, что чрезмерен был стон В малом горле. Но ныне беда — позабыта. Земля утешает их сон Милосердием белого льда.
7
Конец столетья. Резкий крен основ. Волненье. Что там- Выстрел. Мешанина. Пронзительный русалочий озноб Вдруг потрясает тело мещанина.
Предчувствие серьезной новизны Томит я возбуждает человека. В тревоге пред-войны и пред-весны, В тумане вечереющего века
Мерцает лбом симбирский гимназист, И, ширясь там, меж Волгою и Леной, Тот свежий свет так остросеребрист И так существенен в судьбе вселенной.
Тем временем Стопани Александр Ведет себя опально и престранно. Друзей своих он увлекает в сад, И речь его опасна и пространна.
Он говорит: — Прекрасен человек, Принявший дар дыхания и зренья. В его коленях спит грядущий бег И в разуме живет инстинкт творенья.
Все для него: ему назначен мед Земных растений, труд ему угоден. Но все ж он бездыханен, слеп и мертв До той поры, пока он не свободен.
Пока его хранимый богом враг Ломает прямизну его коленей И примеряет шутовской колпак К его морщинам, выдающим гений,
Пока к его дыханию приник Смертельно-душной духотою горя Железного мундира воротник, Сомкнувшийся вкруг пушкинского горла.
Но все же он познает торжество Пред вечным правосудием природы. Уж дерзок он. Стесняет грудь его Желание движенья и свободы.
Пусть завершится зрелостью дерев Младенчество зеленого побега. Пусть нашу волю обостряет гнев, А нашу смерть вознаградит победа.
Быть может, этот монолог в саду Неточно я передаю стихами, Но точно то, что в этом же году Был арестован Александр Стопани.
Комментарии жандарма:
Всем, кто бунты разжигал, — Всем студентам (о стыде-то Не подумают), Жидам, И певцу, что пел свободу, И глупцу, что быть собою Обязательно желал, — Всем отвечу я, жандарм, Всем я должное воздам.
Всех, кто смелостью повадок Посягает на порядок Высочайших правд, парадов, — Вольнодумцев неприятных, А поэтов и подавно, — Я их всех тюрьмой порадую И засов задвину сам. В чем клянусь верностью государю императору И здоровьем милых дам.
О распущенность природы! Дети в ней — и те пророки, Красок яркие мазки Возбуждают все мозги. Ликовала, оживала, Напустила в белый свет Леопарда и жирафа, Леонардо и Джордано, Все кричит, имеет цвет. Слава богу, власть жандарма Все, что есть, сведет на нет.
(Примечание автора:
Между прочим, тот жандарм Ждал награды, хлеб жевал, Жил неважно, кончил плохо, Не заметила эпоха, Как подох он. Никто на похороны ни копеечки не дал. ) Знают люди, знают дети: Я — бессмертен. Я — жандарм. А тебе на этом свете Появиться я не дам.
Каков мерзавец! Пусть болтает вздор, Повелевают вечность и мгновенность - Земле лететь, вершить глубокий вздох И соблюдать свою закономерность.
Как надобно, ведет себя земля Уже в пределах нового столетья, И в май маевок бабушка моя Несет двух глаз огромные соцветья.
Что голосок той девочки твердят, И плечики на что идут войною - Над нею вновь смыкается вердикт: «Виновна ли-» — «Да, тягостно виновна! »
По следу брата, веруя ему, Она вкусила пыль дорог протяжных, Переступала из тюрьмы в тюрьму, Привыкла к монотонности присяжных.
И скоро уж на мужниных щеках В два солнышка закатится чахотка. Но есть все основания считать: Она грустит, а все же ждет чего-то.
В какую даль теперь ее везут Небыстрые подковы Росинанта - Но по тому, как снег берет на зуб, Как любит, чтоб сверкал и расстилался, Я узнаю твой облик, россиянка. В глазах черно от белого сиянья! Как холодно! Как лошади несут!
Выходит. Вдруг — мороз ей нов и чужд. Сугробов белолобые телята К ладоням льнут. Младенческая чушь Смешит уста. И нежно и чуть-чуть В ней в полщеки проглянет итальянка, И в чистой мгле ее лица таятся Движения неведомых причуд.
Все ждет. И ей-то страшно, то смешно. И похудела. Смотрит остроносо Куда-то ввысь. Лицо усложнено Всезнающей улыбкой астронома!
В ней сильный пульс играет вкось и вкривь. Ей все нужней, все тяжелей работа. Мне кажется, что скоро грянет крик Доселе неизвестного ребенка.
9
Грянь и ты, месяц первый, Октябрь, На твоем повороте мгновенном Электричеством бьет по локтям Острый угол меж веком и веком.
Узнаю изначальный твой гул, Оглашающий древние оводы, По огромной округлости губ, Называющих имя Свободы.
О, три слога! Рев сильных широт Отворенной гортани! Как в красных И предельных объемах шаров — Тесно воздуху в трех этих гласных.
Грянь же, грянь, новорожденный крик Той Свободы! Навеки и разом — Распахни треугольный тупик, Образованный каменным рабством.
Подари отпущение мук Тем, что бились о стены и гибли, — Там, в Михайловском, замкнутом в круг, Там, в просторно-угрюмом Египте.
Дай, Свобода, высокий твой верх Видеть, знать в небосводе затихшем, Как бредущий в степи человек Близость звезд ощущает затылком.
Приближай свою ласку к земле, Совершающей дивную дивность, Навсегда предрешившей во мне Свою боль, и любовь, и родимость.
10
Ну что ж. Уже все ближе, все верней Расчет, что попаду я в эту повесть, Конечно, если появиться в ней Мне Игрека не помешает пропек.
Все непременным чередом идет, Двадцатый век наводит свой порядок, Подрагивает, словно самолет, Предслыша небо серебром лопаток.
А та, что перламутровым белком Глядит чуть вкось, чуть невпопад и странно, Ступившая, как дети на балкон, На край любви, на острие пространства,
Та, над которой в горлышко, как в горн, Дудит апрель, насытивший скворешник, — Нацеленный в меня, прости ей, гром! — Она мне мать, и перемен скорейших Ей предстоит удача и печаль.
А ты, о Жизнь, мой мальчик-непоседа, Спеши вперед и понукай педаль Открывшего крыла велосипеда.
Пусть роль свою сыграет азиат — Он белокур, как белая ворона, Как гончую, его влечет азарт По следу, вдаль, и точно в те ворота,
Где ждут его, где воспринять должны Двух острых скул опасность и подарок. Округлое дитя из тишины Появится, как слово из помарок.
11
Я — скоро. Но покуда нет меня. Я — где-то там, в преддверии природы. Вот-вот окликнут, разрешат — и я С готовностью возникну на пороге.
Я жду рожденья, я спешу теперь, Как посетитель в тягостной приемной, Пробить бюрократическую дверь Всем телом — и предстать в ее проеме.
Ужо рожусь! Еще не рождена. Еще не пала вещая щеколда. Никто не знает, что я — вот она, Темно, смешно. Апчхи! В носу щекотно.
Вот так играют дети, прячась в шкаф, Испытывая радость отдаленья. Сейчас расхохочусь! Нет сил! И ка-ак Вдруг вывалюсь вам всем на удивленье!
Сравнится ль бледный холодок актрис, Трепещущих, что славы не добьются, С моим волненьем среди тех кулис, В потемках, за минуту до дебюта!
Еще не знает речи голос мой, Еще не сбылся в легких вздох голодный. Мир наблюдает смутной белизной, Сурово излучаемой галеркой.
(Как я смогу, как я сыграю роль Усильем безрассудства молодого - О, перейти, превозмогая боль, От немоты к началу монолога!
Как стеклодув, чьи сильные уста Взрастили дивный плод стекла простого, Играть и знать, что жизнь твоя проста И выдох твой имеет форму слова.
Иль как печник, что, краснотою труб Замаранный, сидит верхом на доме, Захохотать и ощутить свой труд Блаженною усталостью ладони.
Так пусть же грянет тот театр, тот бой Меж «да» и «нет», небытием и бытом, Где человек обязан быть собой И каждым нерожденным и убитым.
Своим добром он возместит земле Всех сыновей ее, в ней погребенных. Вершит всевечный свой восход во мгле Огромный, голый, золотой Ребенок. )
Уж выход мой! Мурашками, спиной Предчувствую прыжок свой на арену. Уже объявлен год тридцать седьмой. Сейчас, сейчас — дадут звонок к апрелю.
Реплика доброжелателя:
О нечто, крошка, пустота, Еще не девочка, не мальчик, Ничто, чужого пустяка Пустой и маленький туманчик! Зачем, неведомый радист, Ты шлешь сигналы пробужденья - Повремени и не родись, Не попади в беду рожденья. Нераспрямленный организм, Закрученный кривой пружинкой, О, образумься и очнись! Я — умник, много лет проживший, — Я говорю: потом, потом Тебе родиться будет лучше. А не родишься — что же, в том Все ж есть свое благополучье. Помедли двадцать лет хотя б, Утешься беззаботной ленью, Блаженной слепотой котят, Столь равнодушных к утопленью. Что так не терпится тебе, И, как птенец в тюрьме скорлупок, Ты спешку точек и тире Все выбиваешь клювом глупым - Чем плохо там — во тьме пустой, Где нет тебе ни слез, ни горя - Куда ты так спешишь- Постой! Родится что-нибудь другое.
Примечание автора:
Ах, умник! И другое пусть Родится тоже непременно, — Всей музыкой озвучен пульс, Прям позвоночник, как антенна. Но для чего же мне во вред Ему пройти и стать собою - Что ж, он займет весь белый свет Своею малой худобою - Мне отведенный кислород, Которого я жду веками, Неужто он до дна допьет Один, огромными глотками - Моих друзей он станет звать Своими- Все наглей, все дальше Они там будут жить, гулять И про меня не вспомнят даже - А мой родимый, верный труд, В глаза глядящий так тревожно, Чужою властью новых рук Ужели приручить возможно - Ну, нет! В какой во тьме пустой - Сам там сиди. Довольно. Дудки. Наскучив мной, меня в простор Выбрасывают виадуки! И в солнце, среди синевы Расцветшее, нацелясь мною, Меня спускают с тетивы Стрелою с тонкою спиною. Веселый центробежный вихрь Меня из круга вырвать хочет. О Жизнь, в твою орбиту вник Меня таинственный комочек! Твой золотой круговорот Так призывает к полнокровью, Словно сладчайший огород, Красно дразнящий рот морковью. О Жизнь любимая, пускай Потом накажешь всем и смертью, Но только выуди, поймай, Достань меня своею сетью! Дай выгадать мне белый свет — Одну-единственную пользу! — Припомнишь, дура, мой совет Когда-нибудь, да будет поздно. Зачем ты ломишься во вход, Откуда нет освобожденья - Ведь более удачный год Ты сможешь выбрать для рожденья. Как безопасно, как легко, Вне гнева века или ветра — Не стать. И не принять лицо, Талант и имя человека.
12
Каков мерзавец! Но, средь всех затей, Любой наш год — утешен, обнадежен Неистовым рождением детей, Мельканьем ножек, пестротой одежек. И в их великий и всемирный рев, Захлебом насыщая древний голод, Гортань прорезав чистым острием, Вонзился мой, сжегший губы голос! Пусть вечно он благодарит тебя, Земля меня исторгшая, родная, В печаль и в радость, и в трубу трубя, Н в маленькую дудочку играя. Мне нравится, что Жизнь всегда права, Что празднует в ней вечная повадка — Топырить корни, ставить дерева И меж ветвей готовить плод подарка. Пребуду в ней до края, до конца, А пред концом — воздам благодаренье Всем девочкам, слетающим с крыльца, Всем людям, совершающим творенье.
13
Что еще вам сказать - Я не знаю, я одобрена вами Иль справедливо и бегло охаяна. Но проносятся пусть надо мной Ваши лица и ваши слова. Написала все это Ахмадулина Белла Ахатовна.
Ода на болезнь, посвященная господину коллежскому советнику Осипу Кирилловичу Каменецкому
Исчадье ада, неги вредной, Предтеча смерти, враг людей! Ах, нет, не только бедный смертный — Все существа вселенной сей, Живущие в стихиях разных: В морях обширных, бурных, страшных, И те, что в воздухе мы зрим, И те, что зрим в земной утробе, — Все суть твоей подвластны злобе, Под скиптром стонет всё твоим.
Кто мне твои исчислит стрелы, Которыми разишь людей - Кто мне откроет их пределы - Из урны гибельной твоей Текут злы немощи, мученья, Текут — но всё без уменьшенья: Всё урна злом полна твоя. Доколе будет мир храниться, Из урны зло в мир будет литься, Так где ж найду отраду я -
Вотще без здравия ласкает Нас счастье милостью своей. Без здравья — тускл венец бывает, Ничто — богатый трон царей. Всё в мире здравье превышает, Никто ему цены не знает, Когда лишается его! Блажен, кто, зря других пороки, Умеет извлекать уроки Из них для счастья своего!
Так что ж есть наша жизнь в сем свете - Наука мучиться, терпеть! Счастлив, кто пал в нежнейшем цвете; Счастлив, кто может предолеть Страстей волнующих внушенья; Счастлив без всякого сомненья, Кто меньше терпит в жизни сей! Не знает немощей, мучений, Не знает горьких приключений — Да к тому не есть злодей!
Но, ах! сего не постигая, Я удивляюсь завсегда, Как негр, весь век в цепях страдая, Коль снимет их тиран когда, Тогда в минуту восхищенья, Толь сладкого освобожденья, За бога он тирана чтит. Ужели чувство избавленья, Сугубя в нем уничиженья, Всё прежнее — забыть велит -
Чему подвержен не бывает Несчастный смертный в жизни сей! В слезах родясь, в слезах кончает Своих остаток горьких дней. Болезнь, болезнь, коль то неложно, Что мне здоровым быть неможно, То сжалься надо мной! Раскрой гроб смелою рукою — Обнявшися тогда с тобою, Спокойней в гроб ступлю ногой. {*}
Но глухо мне болезнь вещает, Слова ее мрут на устах, Меня мгновенно оставляет, Взор Каменецкого узнав. О! муж искусный, добрый, честный, Друг человечества нелестный, Прими от сердца дань сию! Прими сей знак чувств непритворный. Ты есть мой гений благотворный, Ты возвратил мне жизнь мою!
Пыль по ноздрям — лошади ржут. Акации сыплются на дрова. Треплется по ветру рыжий джут. Солнце стоит посреди двора. Рычаньем и чадом воздух прорыв, Приходит обеденный перерыв.
Домой до вечера. Тишина. Солнце кипит в каждом кремне. Но глухо, от сердца, из глубины, Предчувствие кашля идет ко мне.
И сызнова мир колюч и наг: Камни — углы, и дома — углы; Трава до оскомины зелена; Дороги до скрежета белы. Надсаживаясь и спеша донельзя, Лезут под солнце ростки и Цельсий.
(Значит: в гортани просохла слизь, Воздух, прожарясь, стекает вниз, А снизу, цепляясь по веткам лоз, Плесенью лезет туберкулез. )
Земля надрывается от жары. Термометр взорван. И на меня, Грохоча, осыпаются миры Каплями ртутного огня, Обжигают темя, текут ко рту. И вся дорога бежит, как ртуть. А вечером в клуб (доклад и кино, Собрание рабкоровского кружка). Дома же сонно и полутемно: О, скромная заповедь молока!
Под окнами тот же скопческий вид, Тот же кошачий и детский мир, Который удушьем ползет в крови, Который до отвращенья мил, Чадом которого ноздри, рот, Бронхи и легкие — все полно, Которому голосом сковород Напоминать о себе дано. Напоминать: «Подремли, пока Правильно в мире. Усни, сынок».
Тягостно коченеет рука, Жилка колотится о висок.
(Значит: упорней бронхи сосут Воздух по капле в каждый сосуд; Значит: на ткани полезла ржа; Значит: озноб, духота, жар. ) Жилка колотится у виска, Судорожно дрожит у век. Будто постукивает слегка Остроугольный палец в дверь. Надо открыть в конце концов!
«Войдите». - И он идет сюда: Остроугольное лицо, Остроугольная борода. (Прямо с простенка не он ли, не он Выплыл из воспаленных знамен - Выпятив бороду, щурясь слегка Едким глазом из-под козырька. ) Я говорю ему: «Вы ко мне, Феликс Эдмундович- Я нездоров».
… Солнце спускается по стене. Кошкам на ужин в помойный ров Заря разливает компотный сок. Идет знаменитая тишина. И вот над уборной из досок Вылазит неприбранная луна.
«Нет, я попросту — потолковать». И опускается на кровать.
Как бы продолжая давнишний спор, Он говорит: «Под окошком двор В колючих кошках, в мертвой траве, Не разберешься, который век. А век поджидает на мостовой, Сосредоточен, как часовой. Иди — и не бойся с ним рядом встать. Твое одиночество веку под стать. Оглянешься — а вокруг враги; Руки протянешь — и нет друзей; Но если он скажет: „Солги“, - солги. Но если он скажет: „Убей“, - убей. Я тоже почувствовал тяжкий груз Опущенной на плечо руки. Подстриженный по-солдатски ус Касался тоже моей щеки. И стол мой раскидывался, как страна, В крови, в чернилах квадрат сукна, Ржавчина перьев, бумаги клок — Всё друга и недруга стерегло. Враги приходили — на тот же стул Садились и рушились в пустоту. Их нежные кости сосала грязь. Над ними захлопывались рвы. И подпись на приговоре вилась Струей из простреленной головы. О мать революция! Не легка Трехгранная откровенность штыка; Он вздыбился из гущины кровей, Матерый желудочный быт земли. Трави его трактором. Песней бей. Лопатой взнуздай, киркой проколи! Он вздыбился над головой твоей — Прими на рогатину и повали. Да будет почетной участь твоя; Умри, побеждая, как умер я». Смолкает. Жилка о висок Глуше и осторожней бьет. (Значит: из пор, как студеный сок, Медленный проступает пот. ) И ветер в лицо, как вода из ведра. Как вестник победы, как снег, как стынь. Луна лейкоцитом над кругом двора, Звезды круглы, и круглы кусты. Скатываются девять часов В огромную бочку возле окна. Я выхожу. За спиной засов Защелкивается. И тишина. Земля, наплывающая из мглы, Легла, как неструганая доска, Готовая к легкой пляске пилы, К тяжелой походке молотка. И я ухожу (а вокруг темно) В клуб, где нынче доклад и кино, Собранье рабкоровского кружка.
