Начинаю я с пробежки Вольная борьба Разминаю шею, уши Вольная борьба
Околдован я тобою Вольная борьба Проход в ноги выполняю Вольная борьба
про борьбу.
Автор: Народ
8
Дата: 29/06/2016
№ 90274
Особый дар отваги и упорства
Особый дар отваги и упорства, Известный с незапамятных времён, Того, кто вдохновлён единоборством, Кто словно чёрт вынослив и силён,
Того, чью волю сжатую до хрипа, В объятья спорта бросила судьба, Кого к вершинам славного олимпа, Возносит Греко–римская борьба!
И пусть поднимут флаг во славу чемпиона, Кто в трудной схватке был и ярче и сильней... Плечо борца, всегда друзьям у нас – опора, Всегда опора Родине своей!
Ударил гонг, ну, что пора за дело. Противник мой и ловок и хитёр, Помощники ему – родные стены, Тогда пускай, поможет мне ковёр.
Ковром борцовским был нам в поле клевер, И вызревал под ветром и дождём, "Кто победит себя" – сказал нам тренер, "Тот никогда не будет побеждён! "
И пусть поднимут флаг во славу чемпиона, Кто в трудной схватке был и ярче и сильней... Плечо борца, всегда друзьям у нас – опора, Всегда опора Родине своей!
Хвала тому, кто травмы и мозоли Превозмогал и верен был борьбе, А честь, что мы смогли и побороли, Сомнения ненужные в себе.
Еще вчера противник мой красиво, На мне провёл "вертушку" и "нырок", А вот, сегодня я броском "с прогиба" Ему в реванше дал "туше" урок!
И пусть поднимут флаг во славу чемпиона, Кто в трудной схватке был и ярче и сильней... Плечо борца, всегда друзьям у нас – опора, Всегда опора Родине своей!
про борьбу.
Автор: Вовка Онучин
8
Дата: 08/08/2016
№ 70126
Борьба - не только рук сплетение
Борьба - не только рук сплетение, Но и характеров борьба. Борьба - всегда преодоление Себя, каким ты был вчера.
Себя, каким ты будешь завтра. Победам в спорте нет конца. Как нет без злости, без азарта И настоящего борца.
про борьбу.
Автор: Народ
6
Дата: 15/12/2015
№ 61609
В спорте есть единоборство
В спорте есть единоборство, Называется - борьба. Тем, кто бой ведет с упорством, Улыбается судьба.
Два спортсмена безоружных Не трясутся в мандраже, Стройный ряд приемов нужных - И кого-то ждет туше.
Схватка может быть как в стойке, Так и в ракурсах иных, И бригада судей в тройке За игру оценит их.
Цель борьбы - в достойной схватке, Не помяв свои бока, Оппонента на лопатки Уложить наверняка.
про борьбу.
Автор: Народ
5
Дата: 05/09/2015
№ 66675
Мы вольники, и нет
Мы вольники, и нет Прекрасней спорта. Так было, Есть и будет так
Всегда. Мы вольники, мы вольная Когорта, И светит нам Ярыгина звезда.
Мы знаем злость, но мы не Знаем злобы. Мы на ковре враги, а за ковром Друзья.
Да, мы бойцы, но мы не Костоломы. Нас можно победить, но нас Сломать нельзя.
Ведут к победам мужество И воля, Но лишь тому доступна высота, В ком бьется сердце чистое,
Живое, Кого влекут добро и красота. И если тренер вольнику России В разгаре схватки крикнет:
"Разорви! " То это значит: "Победи красиво, Красиво действуй, думай и Живи".
Уходит век весь в отблесках Багровых Ненастных дней, хлебнувши Через край.
Прощай, двадцатый, бурный И суровый, И тысячелетие, прощай. Да будет мир, да возвестит
Планете Святая олимпийская труба. Одна борьба останется на свете, И это будет вольная борьба.
Вольная борьба, вольная борьба Это не увлеченье, это судьба.
про борьбу.
Автор: Завальнюка Л.
5
Дата: 04/11/2015
№ 81219
Любят бороться мальчишки, играя
Любят бороться мальчишки, играя, Но здесь перед нами борьба непростая, В ней не проходит приемчик любой - Зовется она греко-римской борьбой.
Много тут разных правил, запретов, Борцы, уж конечно, помнят об этом. Они потому и стараются в схватке Друг друга скорей уложить на лопатки.
Кто победитель - решает судья. Набрал больше баллов - победа твоя! Неплохо, наверно, и нам бы с тобой Тоже заняться этой борьбой!
про борьбу.
Автор: Гаврилова Ирина
5
Дата: 23/04/2016
№ 121196
Я как творенье жажду встречи...
Я как творенье жажду встречи, С Творцом и ревностью горя. Веду борьбу в духовной сечи, Чтоб не ужалила змея.
Бог ждёт меня, а я в боренье, Стенаю, падаю, встаю. К Нему я возношу моленье, Когда я в схватке устаю.
И Он идёт на помощь сразу, И помогает мне в борьбе. И не подвёл меня ни разу, А помогает вновь душе.
Я как дитё бегу в обитель, В объятья Бога и Отца. Осталось мне совсем немного, Уже отверсты небеса.
Есть перед боем час — всё выжидает: Винтовки, кочки, мокрая трава. И человек невольно вспоминает Разрозненные, темные слова. Хозяин жизни, он обводит взором Свой трижды восхитительный надел, Все, что вчера еще казалось вздором, Что второпях он будто проглядел. Как жизнь недожита! Добро какое! Пора идти. А может, не пора!.. Еще цветут горячие левкои. Они цвели… Вчера… Позавчера…
Комедьянту, игравшему Ангела, Или Ангелу, игравшему Комедьянта — Не все равно ли, раз — Вашей милостью — Я, вместо снежной повинности Москвы 19 года несла — нежную.
1
Я помню ночь на склоне ноября. Туман и дождь. При свете фонаря Ваш нежный лик — сомнительный и странный, По — диккенсовски — тусклый и туманный, Знобящий грудь, как зимние моря… — Ваш нежный лик при свете фонаря.
И ветер дул, и лестница вилась… От Ваших губ не отрывая глаз, Полусмеясь, свивая пальцы в узел, Стояла я, как маленькая Муза, Невинная — как самый поздний час… И ветер дул и лестница вилась.
А на меня из — под усталых вежд Струился сонм сомнительных надежд. — Затронув губы, взор змеился мимо… — Так серафим, томимый и хранимый Таинственною святостью одежд, Прельщает Мир — из — под усталых вежд.
Сегодня снова диккенсова ночь. И тоже дождь, и так же не помочь Ни мне, ни Вам, — и так же хлещут трубы, И лестница летит… И те же губы… И тот же шаг, уже спешащий прочь — Туда — куда — то — в диккенсову ночь.
2 ноября 1918
2
Мало ли запястий Плелось, вилось - Что тебе запястье Мое — далось -
Всe кругом да около — Что кот с мышом! Нет, — очами, сокол мой, Глядят — не ртом!
19 ноября 1918
3
Не любовь, а лихорадка! Легкий бой лукав и лжив. Нынче тошно, завтра сладко, Нынче помер, завтра жив.
Бой кипит. Смешно обоим: Как умен — и как умна! Героиней и героем Я равно обольщена.
Жезл пастуший — или шпага - Зритель, бой — или гавот - Шаг вперед — назад три шага, Шаг назад — и три вперед.
Рот как мед, в очах доверье, Но уже взлетает бровь. Не любовь, а лицемерье, Лицедейство — не любовь!
И итогом этих (в скобках — Несодеянных! ) грехов — Будет легонькая стопка Восхитительных стихов.
20 ноября 1918
4
Концами шали Вяжу печаль твою. И вот — без шали — На площадях пою.
Снято проклятие! Я госпожа тебе!
20 ноября 1918
5
Дружить со мной нельзя, любить меня — не можно! Прекрасные глаза, глядите осторожно!
Баркасу должно плыть, а мельнице — вертеться. Тебе ль остановить кружащееся сердце -
Порукою тетрадь — не выйдешь господином! Пристало ли вздыхать над действом комедийным -
Любовный крест тяжел — и мы его не тронем. Вчерашний день прошел — и мы его схороним.
20 ноября 1918
6
Волосы я — или воздух целую - Веки — иль веянье ветра над ними - Губы — иль вздох под губами моими - Не распознаю и не расколдую.
Знаю лишь: целой блаженной эпохой, Царственным эпосом — струнным и страшным — Приостановится… Это короткое облачко вздоха.
Друг! Всe пройдет на земле, — аллилуйя! Вы и любовь, — и ничто не воскреснет. Но сохранит моя темная песня — Голос и волосы: струны и струи.
22 ноября 1918
7
Не успокоюсь, пока не увижу. Не успокоюсь, пока не услышу. Вашего взора пока не увижу, Вашего слова пока не услышу.
Что — то не сходится — самая малость! Кто мне в задаче исправит ошибку - Солоно — солоно сердцу досталась Сладкая — сладкая Ваша улыбка!
— Баба! — мне внуки на урне напишут. И повторяю — упрямо и слабо: Не успокоюсь, пока не увижу, Не успокоюсь, пока не услышу.
23 ноября 1918
8
Вы столь забывчивы, сколь незабвенны. — Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! — Сказать еще- — Златого утра краше! Сказать еще- — Один во всей вселенной! Самой Любви младой военнопленный, Рукой Челлини ваянная чаша.
Друг, разрешите мне на лад старинный Сказать любовь, нежнейшую на свете. Я Вас люблю. — В камине воет ветер. Облокотясь — уставясь в жар каминный — Я Вас люблю. Моя любовь невинна. Я говорю, как маленькие дети.
Друг! Всe пройдет! Виски в ладонях сжаты, Жизнь разожмет! — Младой военнопленный, Любовь отпустит вас, но — вдохновенный — Всем пророкочет голос мой крылатый — О том, что жили на земле когда — то Вы — столь забывчивый, сколь незабвенный!
25 ноября 1918
9
Короткий смешок, Открывающий зубы, И легкая наглость прищуренных глаз. — Люблю Вас! — Люблю Ваши зубы и губы, (Все это Вам сказано — тысячу раз! )
Еще полюбить я успела — постойте! — Мне помнится: руки у Вас хороши! В долгу не останусь, за всe — успокойтесь — Воздам неразменной деньгою души. Посмейтесь! Пусть нынешней ночью приснятся Мне впадины чуть — улыбнувшихся щек. Но даром — не надо! Давайте меняться: Червонец за грошик: смешок — за стишок!
27 ноября 1918
10
На смех и на зло: Здравому смыслу, Ясному солнцу, Белому снегу —
Я полюбила: Мутную полночь, Льстивую флейту, Праздные мысли.
Этому сердцу Родина — Спарта. Помнишь лисeнка, Сердце спартанца -
— Легче лисeнка Скрыть под одеждой, Чем утаить вас, Ревность и нежность!
1 декабря 1918
11
Мне тебя уже не надо, Милый — и не оттого что С первой почтой — не писал.
И не оттого что эти Строки, писанные с грустью, Будешь разбирать — смеясь.
(Писанные мной одною — Одному тебе! — впервые! — Расколдуешь — не один. )
И не оттого что кудри До щеки коснутся — мастер Я сама читать вдвоем! —
И не оттого что вместе — Над неясностью заглавных! Вы вздохнете, наклонясь.
И не оттого что дружно Веки вдруг смежатся — труден Почерк, — да к тому — стихи!
Нет, дружочек! — Это проще, Это пуще, чем досада:
Мне тебя уже не надо — Оттого что — оттого что — Мне тебя уже не надо!
3 декабря 1918
12
Розовый рот и бобровый ворот — Вот лицедеи любовной ночи. Третьим была — Любовь.
Рот улыбался легко и нагло. Ворот кичился бобровым мехом. Молча ждала Любовь.
13
Сядешь в кресла, полон лени. Встану рядом на колени, Без дальнейших повелений.
С сонных кресел свесишь руку. Подыму ее без звука, С перстеньком китайским — руку.
Перстенек начищен мелом. — Счастлив ты- — Мне нету дела! Так любовь моя велела.
5 декабря 1918
14
Ваш нежный рот — сплошное целованье… — И это всe, и я совсем как нищий. Кто я теперь- — Единая- — Нет, тыща! Завоеватель- — Нет, завоеванье!
Любовь ли это — или любованье, Пера причуда — иль первопричина, Томленье ли по ангельскому чину — Иль чуточку притворства — по призванью.
— Души печаль, очей очарованье, Пера ли росчерк — ах! — не всe равно ли, Как назовут сие уста — доколе Ваш нежный рот — сплошное целованье!
Декабрь 1918
15
«Поцелуйте дочку! » Вот и всe. — Как скупо! — Быть несчастной — глупо. Значит, ставим точку.
Был у Вас бы малый Мальчик, сын единый — Я бы Вам сказала: «Поцелуйте сына! »
16
Это и много и мало. Это и просто и темно. Та, что была вероломной, За вечер — верная стала.
Белой монашкою скромной, — Парой опущенных глаз. — Та, что была неуемной, За вечер вдруг унялась.
Начало января 1919
17
Бренные губы и бренные руки Слепо разрушили вечность мою. С вечной Душою своею в разлуке — Бренные губы и руки пою.
Рокот божественной вечности — глуше. Только порою, в предутренний час — С темного неба — таинственный глас: — Женщина! — Вспомни бессмертную душу!
Конец декабря 1918
18
Не поцеловали — приложились. Не проговорили — продохнули. Может быть — Вы на земле не жили, Может быть — висел лишь плащ на стуле.
Может быть — давно под камнем плоским Успокоился Ваш нежный возраст. Я себя почувствовала воском: Маленькой покойницею в розах.
Руку на сердце кладу — не бьется. Так легко без счастья, без страданья! — Так прошло — что у людей зовется — На миру — любовное свиданье.
Начало января 1919
19
Друзья мои! Родное триединство! Роднее чем в родстве!
Друзья мои в советской — якобинской — Маратовой Москве!
С вас начинаю, пылкий Антокольский, Любимец хладных Муз, Запомнивший лишь то, что — панны польской Я именем зовусь.
И этого — виновен холод братский, И сеть иных помех! — И этого не помнящий — Завадский! Памятнейший из всех!
И, наконец — герой меж лицедеев — От слова бытиe Все имена забывший — Алексеев! Забывший и свое!
И, упражняясь в старческом искусстве Скрывать себя, как черный бриллиант, Я слушаю вас с нежностью и грустью, Как древняя Сивилла — и Жорж Занд.
13 января 1919
20
В ушах два свиста: шелка и метели! Бьется душа — и дышит кровь. Мы получили то, чего хотели: Вы — мой восторг — до снеговой постели, Я — Вашу смертную любовь.
27 января 1919
21
Шампанское вероломно, А всe ж наливай и пей! Без розовых без цепей Наспишься в могиле темной!
Ты мне не жених, не муж, Твоя голова в тумане… А вечно одну и ту ж — Пусть любит герой в романе!
22
Скучают после кутежа. А я как веселюсь — не чаешь! Ты — господин, я — госпожа, А главное — как ты, такая ж!
Не обманись! Ты знаешь сам По злому холодку в гортани, Что я была твоим устам — Лишь пеною с холмов Шампани!
Есть золотые кутежи. И этот мой кутеж оправдан: Шампанское любовной лжи — Без патоки любовной правды!
23
Солнце — одно, а шагает по всем городам. Солнце — мое. Я его никому не отдам.
Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. — Никому. — Никогда! Пусть погибают в бессменной ночи города!
В руки возьму! Чтоб не смело вертеться в кругу! Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!
В вечную ночь пропадет — погонюсь по следам… Солнце мое! Я тебя никому не отдам!
Февраль 1919
24
Да здравствует черный туз! Да здравствует сей союз Тщеславья и вероломства! На темных мостах знакомства, Вдоль всех фонарей — любовь!
Я лживую кровь свою Пою — в вероломных жилах. За всех вероломных милых Грядущих своих — я пью!
Да здравствует комедьянт! Да здравствует красный бант В моих волосах веселых! Да здравствуют дети в школах, Что вырастут — пуще нас!
И, юности на краю, Под тенью cухих смоковниц — За всех роковых любовниц Грядущих твоих — я пью!
Москва, март 1919
25
Сам Черт изъявил мне милость! Пока я в полночный час На красные губы льстилась — Там красная кровь лилась.
Пока легион гигантов Редел на донском песке, Я с бандой комедиантов Браталась в чумной Москве.
Хребет вероломства — гибок. О, сколько их шло на зов … моих улыбок … моих стихов.
Чтоб Совесть не жгла под шалью Сам Черт мне вставал помочь. Ни утра, ни дня — сплошная Шальная, чумная ночь.
И только порой, в тумане, Клонясь, как речной тростник, Над женщиной плакал — Ангел О том, что забыла — Лик.
Ногти ночи цвета крови, Синью выведены брови, Пахнет мускусом крысиным, Гиацинтом и бензином, Носит счастье на подносах, Ищет утро, ищет небо, Ищет корку злого хлеба. В этот час пусты террасы, Спят сыры и ананасы, Спят дрозды и лимузины, Не проснулись магазины. Этот час — четвертый, пятый — Будет чудом и расплатой. Небо станет, как живое, Закричит оно о бое, Будет нежен, будет жаден Разговор железных градин, Город, где мы умираем, Станет горем, станет раем.
Вступления 1 Много было песен сложено О твоей стране бесследной. Что возможно, невозможно, — Было все мечтой изведано. К этой грани недоступной Шли безумные, отважные, Но их замыслы преступные Погасали в бездне влажной. Эти страны неизвестные Открывали дали сказкам… Тем, кому в пределах тесно, Эти сказки были ласками. 2 Если был победитель, тебя развенчавший, о Полюс, Имя его отошло в тихую тайну веков. Люди наших дней не победы ищут, а славы; Сладок им не венец, — рукоплесканья венцу. О, великая сладость — узнав, утаить от вселенной! Мне довольно знать, — что я свершил, — одному. I Свен Краснозубый врагам улыбался, бурь не боялся, Викинг великий, кликнул он клич по Норвегии. Собрались бойцы могучие: Эрик, вскормленный тучами, Анунд, прославленный скальдами, Горм с сыновьями, с двумя Освальдами, С ними со всеми сорок дружинников. Не долго бойцы собирались, На корабль садились, — смеялись. Навсегда с друзьями прощались. Жена поплачет — утешится, Друг погрустит — другого найдет, Старуха-мать все равно умрет. Плыть все вдаль — Не печаль. Где волна, Там весна. Есть топор, — Будет свор! Бой в руке держу! Если ж скальда нет, Песнь и сам сложу В честь побед! II Скрылся в налете тумана Скрелингов остров, земля; Дрожью святой Океана зыблется дрожь корабля. Море, и небо, и море — к Северу путь без границ; Дико звучат на просторе крики чудовищных птиц. Медленно ходят по воле первые дерзкие льды. — Викингам любо раздолье, дали холодной воды. Любит безвестности Эрик, далью захвачен варяг (Где-нибудь выглянет берег, где-нибудь встретится враг! ). Знает он все побережья, всюду рубиться был рад: С Русью ходил в Обонежье, плавал по рекам в Царь-град, Грабил соборы Севильи, видел останки Афин… Парус, развейся, как крылья! челн, полети, как дельфин! Анунд, скиталец угрюмый, смотрит на зыби зыбей. Вольно ширяется дума в волнах, как птица морей. Истинный викинг ни ночи в хижине дымной не спит, Истинный викинг не хочет на ночь повесить свой щит; Пенистый рог не веселье пить среди женщин и дев; В челнах — всегда новоселье, в волнах — не молкнет напев. Горм распахнул свою шубу, вновь он доволен судьбой: Скоро заслышит он трубы, трубы, зовущие в бой. Выйдет старик, как берсеркер, душу потешит в бою… Дуй, куда вздумаешь, ветер! мчи, куда хочешь, ладью! С кем бы ни бой, что за дело! Горм жаждет биться сплеча! Страшно в жилище у Гелы, жданная смерть — от меча. К Северу взором прикован, Свен не уйдет от руля. Зовом мечты зачарован, правит он бег корабля. Скоро во мраке засветит полночи чара — Звезда; Свен, весь дрожа, ей ответит, верен он ей навсегда. Товарищам лучшая доля — битвы и крики врагов, Но властная воля стремит их в области ночи и льдов. Затмился налетом тумана Скрелингов остров, земля; Дрожью святой Океана зыблется дрожь корабля. III Пышны северные зимы, шестимесячные ночи! Льды застыли, недвижимы, в бахроме из снежных клочий. Волны дерзкие не встанут, гребни их в снегу затихли, Ураган морской, обманут, обо льды стучится в вихре. Чаще царствует молчанье, сон в торжественной пустыне; Мир без грез, без содроганья, в полутьме немеет, стынет. Совершая путь урочный, круг вокруг Царицы Ночи, Звезд девичник непорочный водит пламенные очи. Им во льдах зеркальных снятся — двойники, земные сестры, На снегах они дробятся, словно луч цветной и пестрый. Ослепляя блеском горы, между них в потоке звездном, Вдруг спадают метеоры, торопясь от бездны к безднам. Часто, звездный блеск смиряя, расстилаясь, будто знамя, В небе с края и до края пламя движется столбами. Нет им грани, очертанья: в смене рдяных освещений Царь полярного сиянья гонит сумрачные тени, Создает деревья, травы, высылает птиц чудесных, — Сам смеется на забавы, — царь в безвестностях небесных. А когда застонет буря, снег подымется, как тучи; Брови белые нахмуря, Один ринется могучий. Дев-валькирий вереницы заторопят черных коней, Будут крики без границы, будет стук мечей о брони, Будет скачка, пляска, бубны, будет бой в безумном вое… Из могил на голос трубный встанут древние герои. Пышны северные зимы, хороши морозом жгучим! Дни проходят, словно дымы, дни подобны снежным тучам. Поспешай на быстрых лыжах, взор вперяя в след олений, Жди моржей космато-рыжих, бей раскидистых тюленей, Встреть уверенной острогой хмурых медленных медведей, — Смейся, смейся над тревогой, в песнях думай о победе! Пышны северные зимы, образ будущей Валгаллы! Дни проходят, словно дымы, время вечность оковала. IV Песня Свена «Одна на полюсе небесном Царит бессменная Звезда, Манит к пределам неизвестным, Снов не обманет никогда. В круговращеньи вольно-смелом Летит над нами небосвод: Она в восторге онемелом Из праха к горнему влечет. Я схвачен беспощадным зовом, Как парус ветром, — увлечен; Жених невесте верен словом, С Звездой небес я обручен. Ах, знаю! мощь в руке все та же, Мой взор пронзителен и смел, Я б побороться с силой вражей Как в годы подвигов сумел. Но, верен высшему запрету, Страстей волну я превозмог. Так! путник я, идущий к свету, Я — вестник, ставший на порог. Друзья, друзья! взметайте чаши! Над снежной кровлей блещет твердь. Нет, не солгали клятвы наши: Я вас туда влеку, где смерть! » — И плыли они над холодной водой, И ветры по снастям свистели; Зима надвигалась грозой ледяной, Приветствия ей они пели. Их легкие челны томились в плену, Но, дерзкие, в хижине дымной, Пируя, они величали весну, С метелью спевались их гимны. И ветер весенний вздувал паруса, И кони морские, все в пене, Бросались в пучину, зажмурив глаза, За брызгами пряча колени. И плыли, и пели, в метели, в грозе, Морской возрастающей степью, Вождю-предводителю верные все, С ним связаны клятвенной цепью. И много могил, неоплаканных тел Корабль в безызвестности бросил, Но что им за дело! ведь парус их цел, Есть копья для боя, есть руки для весел! V Пойте печальные песни, Ветер, месяц, туман! Плачьте на Полюсе вечном, Дети пламенных стран. Волны идут издалека, Ветер свистит одиноко, Месяца тусклое око Всюду глядит в Океан. Пойте на Полюсе вечном О торжестве скоротечном, Дети пламенных стран. Плачьте на ранней могиле, Где Эрик-скиталец зарыт; Мечты его дальше стремили, На пути он выронил щит. В скале, в причудливом гроте, Горма покоится прах; Он погиб на веселой охоте, Умер с острогой в руках. Освальды, ободряя друг друга, В непогоду пошли за моржом; И засыпала шумная вьюга Братьев в объятьях вдвоем. Любя бушевание влаги, Любовались бойцы на шквал; Утром сочлись варяги, — Анунда никто не видал. И погибли все сорок, все сорок! Спят под водой и во льдах, Но Тор, кому храбрый дорог, Их примет в своих полях. Славьте на Полюсе вечном, Павших в упорной борьбе, Глядевших в лицо судьбе, Погибших в молчаньи беспечном, Славьте на Полюсе вечном, Волны, месяц, туман! Пойте хвалебные песни, Дети пламенных стран! VI Тени ходят, ветер веет, Океан о камни бьет, И замедлить жизнь не смеет Свой развернутый полет. Часть морей купая в зное, Часть прохладам удел я, Ни на миг не спит в покое Солнцу верная Земля. Солнце, искра в сонмах млечных, Увлекает путь слуги. Пики гор остроконечных Чертят бешено круги. Без предела, без начала Этот бег вперед, вперед! Вечность в прошлом миновала, Вечность нынче настает. И только один лишь утес недвижимо На Север подъемлет чело. Вы, ветры, его обтекаете мимо, Ты, время, встревожить его не могло. Когда-то взглянул он восторженным оком На мертвую прелесть Полярной звезды, И долго смотрел, и во сне одиноком Он замер, застыл, оковался во льды. Пронизан восторгом, с тех пор неизменно Века он следит за избранной Звездой. Смеется Звезда, как царица вселенной, И вокруг нее сестры идут чередой. Кто нарушил мир заветный, Тишину великих вод, И вступил в приют запретный, И упал на вечный лед - На снегах, в степях бесплодных, Сон друзей его глубок… Произволу волн свободных Предоставил он челнок. Тот челнок лежит разбитый, Кончен дерзкий переезд. Словно в храмине открытой, Свен следит за бегом звезд. Их стремится вереница, Но над ним — в ответ мечте — Стала Севера царица Прямо, в ясной высоте. Сердце большего не просит, К цели жизни Свен проник. Так. Звезда сиянье бросит На его померкший лик. VII Голоса Стихий Земля Я — Земля, я — косность мира, Сотворила горы, скалы, Твердь гранита и порфира, Грани малого кристалла. Я дала приюты тучам, На груди подъяла море, Я полна огнем текучим… Кто со мной, с могучей, в споре - Сестры, братья! славьте Землю! Славьте косность и пределы! Все держу я, все объемлю, Вас родню, — и мной вы целы! Вода Я — Вода. Я в вечной смене. В дрожи долгой не устала… Корни тянутся растений, Стадо к речке побежало. Жизнь воды многообразна: Петь ручьем, летать туманом, Зацветать в озерах праздно, Выть и биться океаном. Сестры, братья! славьте воды! Славьте жизнь и переливы! Я — движение Природы, Вас влеку, — и мной вы живы. Огонь Я — Огонь. Мой лик случаен, Вольной прихоти послушен. Целый мир не мной ли спаян - Мною будет мир разрушен! Я ползу. Я дик и злобен; Спать умею в камне малом; Лгать, притворствовать способен, Но встаю до неба жалом. Сестры, братья! славьте пламя (Очи блещут, очи красны)! Я — над миром битвы знамя, Вас гублю, но мной вы властны. Воздух Воздух я, незрим, неслышен, Я проник в глубины скважин. Но огонь не мной ли пышен - Я водой дышу — и влажен. Я ласкаю розы мая; В буре вею, беспощаден; Землю вздохом обтекая, В голубом плаще наряден. Славьте воздух! сестры, братья! Облака меня колышат, Горы принял я в объятья, Всех люблю, — все мною дышат. Все вместе Если к тайне заповеданной Взор, единой думе преданный, С дерзкой радостью проник, — Не покинем мы беспечности: Было то однажды в вечности, Было — лишь на беглый миг. Но да будет он единственный! Этот день, как сон таинственный, Скроем мы в святую тьму. Мы засыплем гроб неведомый. Слишком громкими победами Не гордиться никому! Мы даем обет молчания. Мы задвинем край изгнания Бездной вихрей и пучин. И о том, что тайны видены, Что прошел ты путь неиденный, Будешь знать лишь ты один. Земля Даю обет молчания; От века я молчу. Вода Я знаю; только знания В мгновенной смене мчу. Огонь Я — ложь. Твержу неверное, Не знаю истин я. Воздух Мое движенье мерное — Безмолвная струя. VIII Свен Краснозубый, на Полюсе диком Ты встретил смиряющий сон. Снова кругом всё в молчаньи великом, Ясен и тих небосклон. На конях свободных, бурных От высот своих лазурных Под военные напевы И к тебе слетели девы. Ты достоин чести бранной, Ты — валькирий гость желанный. На тебя из той страны Благосклонно смотрят деды: Ты погиб не в день войны, — В день победы! Встретишь ты в полях Валгаллы Всех, кому был в жизни люб. Ты войдешь, пловец усталый, Под веселый голос труб. Там, с семьей других героев, Уготован, ждет приют. Все для игр и славных боев Дни бестенные найдут. Может быть, где отдых сладок, Обретет душа твоя Мир от тягостных загадок, Вечных в бездне бытия. IX Голос Я вам принес благую весть, Мечты былых веков: Что в мире много истин есть, Как много дум и слов. Противоречий сладких сеть Связует странно всех: Равно и жить и умереть, Равны Любовь и Грех. От дней земли стремись в эфир, Следи за веком век: О, как ничтожен будет мир, Как жалок человек! Но, вздрогнув, как от страшных снов, Пойми — все тайны в нас! Где думы нет — там нет веков, Там только свет — где глаз. Стихий бессильна похвальба, То — мрак души земной. К победе близится борьба, — Дышу, дышу весной! И что в былом свершилось раз, Тому забвенья нет. Пойми — весь мир, все тайны в нас, В нас Сумрак и Рассвет. 1898–1900
Время есть и настроенье, Написать стихотворенье, Про любовь и про войну, Сквозь седую старину, Разглядеть острог Рязанский, Гнёт постылый — басурманский, О боярах, о царях, И об узниках в цепях. Про леса и про дубравы. Да про русские забавы. Про врагов и про друзей, Про Богов да, про чертей:
Но строка она как дышло, Куда гнёшь, туда и вышла, И осталось мне одно, Написать про вороньё. Что над бранным полем вьётся, По которому несётся, Конь в седле, без седока, В пене мыльные бока, Весь в рубцах от ратной свалки, Он один живой на Калке, У излучины реки, Где сражённые полки, Вечной памяти достойны, Беспробудны и покойны, Крепко спят «во век веков», Под копытами врагов. Словно призрак конь ретивый, С распустившеюся гривой, Вестник ратных неудач, Мчится в скач, На Русь святую, Закусив узду стальную, Страшен, горд, и отрешён, В Русь посланец Божий он. Углядев его на воле, Застонает пахарь в поле, Злой набат пробьёт с церквей, Бабы спрячут в лес детей. И под дробь его копыта, Каждый знает, что открыта, Для врага на Русь дорога, Прогневили, видно, Бога – Хоть и Вера в сердце с нами – Грешны, склоки меж князьями, Что отравой вновь и вновь, Льют рекой святую кровь. Конь уже ввиду столицы, И княгиня из светлицы, Видит белого коня. И запястья оброня, В безутешном горе бьётся. Да в безумной страсти рвётся, Сквозь пространство к полю брани, Где уже глаза склевали. Князю серые вороны, И простые в чёрном жёны. С исцарапанным лицом, Не заботятся о нём. В скорби Русь оцепенела, В сердце боль заледенела, И стенания и стон, По земле со всех сторон. – Даже поле сечи пело: «Русь мечом осиротела».
Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый, Как же нелюдимо ты, отшельник хилый, Здесь сидишь на лоне вод уединенных! Спутников давнишних, прежней современных Жизни, переживши, сетуя глубоко, Их ты поминаешь думой одинокой! Сумрачный пустынник, из уединенья Ты на молодое смотришь поколенье Грустными очами; прежнего единый Брошенный обломок, в новый лебединый Свет на пир веселый гость не приглашенный, Ты вступить дичишься в круг неблагосклонный Резвой молодежи. На водах широких, На виду царевых теремов высоких, Пред Чесменской гордо блещущей колонной, Лебеди младые голубое лоно Озера тревожат плаваньем, плесканьем, Боем крыл могучих, белых шей купаньем; День они встречают, звонко окликаясь; В зеркале прозрачной влаги отражаясь, Длинной вереницей, белым флотом стройно Плавают в сияньи солнца по спокойной Озера лазури; ночью ж меж звездами В небе, повторенном тихими водами, Облаком перловым, вод не зыбля, реют Иль двойною тенью, дремля, в них белеют; А когда гуляет месяц меж звездами, Влагу расшибая сильными крылами, В блеске волн, зажженных месячным сияньем, Окруженны брызгов огненных сверканьем, Кажутся волшебных призраков явленьем — Племя молодое, полное кипеньем Жизни своевольной. Ты ж старик печальный, Молодость их образ твой монументальный Резвую пугает; он на них наводит Скуку, и в приют твой ни один не входит Гость из молодежи, ветрено летящей Вслед за быстрым мигом жизни настоящей. Но не сетуй, старец, пращур лебединый: Ты родился в славный век Екатерины, Был ее ласкаем царскою рукою, — Памятников гордых битве под Чесмою, Битве при Калуге воздвиженье зрел ты; С веком Александра тихо устарел ты; И, почти столетний, в веке Николая Видишь, угасая, как вся Русь святая Вкруг царевой силы — вековой зеленый Плющ вкруг силы дуба — вьется под короной Царской, от окрестных бурь ища защиты.
Дни текли за днями. Лебедь позабытый Таял одиноко; а младое племя В шуме резвой жизни забывало время… Раз среди их шума раздался чудесно Голос, всю пронзивший бездну поднебесной; Лебеди, услышав голос, присмирели И, стремимы тайной силой, полетели Наголос: пред ними, вновь помолоделый, Радостно вздымая перья груди белой, Голову на шее гордо распрямленной К небесам подъемля, — весь воспламененный, Лебедь благородный дней Екатерины Пел, прощаясь с жизнью, гимн свой лебединый! А когда допел он — на небо взглянувши И крылами сильно дряхлыми взмахнувши, — К небу, как во время оное бывало, Он с земли рванулся… и его не стало В высоте… и навзничь с высоты упал он; И прекрасен мертвый на хребте лежал он, Широко раскинув крылья, как летящий, В небеса вперяя взор уж не горящий.
Полчаса до атаки, Скоро снова под танки, Снова слушать разрывов концерт. А бойцу молодому Передали из дому Небольшой голубой треугольный конверт.
И как будто не здесь ты, Если почерк невесты Или пишут отец твой и мать, Но случилось другое — Видно, зря перед боем Поспешили солдату письмо передать.
Там стояло сначала: «Извини, что молчала, Ждать не буду» — и всё, весь листок. Только снизу приписка: «Уезжаю не близко, Ты ж спокойно воюй и прости, если что».
Вместе с первым разрывом Парень крикнул тоскливо: «Почтальон, что ты мне притащил-! За минуту до смерти В треугольном конверте Пулевое ранение я получил! »
Он шагнул из траншеи С автоматом на шее, Он разрывов беречься не стал. И в бою под Сурою Он обнялся с землёю, Только — ветер обрывки письма разметал. И в бою над Сурою Он обнялся с землёю, Только — ветер обрывки письма разметал.
Вся жизнь - борьба, вся жизнь - игра, А отдых с ночи до утра, Борьбой мы дышим и живем, А на ковер свой пот мы льем.
Спортзал, татами и дзюдога, Для дзюдоиста значат много, Борцовки куртка и ковер, Ну кто самбисту даст отпор.
И это все, мы день за днем, Соединяем два в одном, Броски, подсечки и захваты, Приводят нас к энерготратам.
И к этим тратам мы готовы, Чтоб побеждать всегда и снова, Шокуров вел всех нас к победе, Бывал и строгим он в беседе,
Но это все не злости ради, Чтоб заслужили по награде, На нас он тратил свои нервы, Он нам внушал: "ты будешь первый",
А стоит ли, того награда, Его "инфаркта" - нам не надо, Но он упертый-пер, как боров, Такой у Саныча уж норов,
Свое здоровье он отдал, Чтоб шел народ в спортивный зал, Кто, как не наши тренера, Всех нас выводят в мастера!!!
про борьбу.
Автор: Бондиков Константин
1
Дата: 06/08/2015
№ 77287
Борьба - как много смысла в этом слове
Борьба - как много смысла в этом слове, Борьба - когда во всем ты наготове, Борьба - когда ты слабого простишь, Борьба - когда ты сильному не льстишь.
Она, как маг, чарует наши души. Щекочет кровь и содрагает плоть, Не уж то есть на свете что-то лучше, Чтоб нас смогло увлечь и побороть.
про борьбу.
Автор: Народ
1
Дата: 08/03/2016
№ 109893
Мы боремся. Себя не замечая
Мы боремся. Себя не замечая, Всё новые причины год за годом. Мы боремся в забвении, в отчаянии, Мы боремся вне времени, погоды.
За правду или за чужое слово, За деньги или тошное «спасибо». А облака... Плывя по небосводу, Они не перестанут быть красивы.
Мы боремся. И, может быть, напрасно Мы душу оставляем в неглиже В надежде сохранить вокруг прекрасное, Которого ни в мыслях, ни в душе.
Мы боремся. Мы создаем страдания! И вряд ли тихо с плеч оружия сложим. Нам, может, тяжело это признание: Но мы без войн, наверное, не сможем.
Мы боремся. И не жалеем силы. Желая быть на грозном вираже, Как облака: простые и красивые. А красоты — ни в мыслях, ни в душе.
про борьбу.
Автор: Голованова Дарья
1
Дата: 26/07/2017
№ 110005
Я не прощу себе, ошибки в этой жизни
Я не прощу себе, ошибки в этой жизни, Дорогу ту что выбирал, лишь сам. В период когда строил свои планы, Никто меня, всерьёз не принимал.
На путь, что по течению несом я, Себе поставив цель, к ней смело шёл. Серьёзней чем решённые проблемы, Не думал, что зловеще в унисон.
Прикрылась тонким дерзким одеянием, Всё время появляясь с подтишка. Чертовски не приятная на внешность, Толь зависть, то ли злость в тени всегда.
Что изначально сыпет неудачи, И постоянно новая борьба. Хоть больше дней в любви и счастье, Всё время выжимаешь из себя.
В надежде, что придёт души покоя, И каждый день встречаешь с добротой. Переборол те злые неудачи, И вновь ты остаёшься сам с собой…
про борьбу.
Автор: Олег Петри
1
Дата: 08/08/2017
№ 114664
Борьба за свободу
Ликует Рим, амфитеатр полон – Счастливый день сегодня для гостей. Диктатора звучит жестокий голос, Срывая маски с римских сыновей.
Обнажены пороки, окровавлен смысл, Самый ничтожный ощущает свою власть. Добро и зло в одно пятно слились здесь, Разврат, убийство – главная их страсть.
Повсюду крики, громкие проклятия Соединились в общий грозный гул. И мирмиллон в последний раз объятия Убийце-другу подарив, уснул.
Два верных брата вышли на арену, Один из них пал жертвою меча, Другому же на жизнь подняли цену, Чтобы продать несчастного раба.
Смеются гости, упиваясь кровью, С вином смешали совесть и любовь. Встречают жертв своим звериным рёвом, Ссылаясь на протекцию богов.
Последний вздох и просьба о защите «Неблагородной» гладиаторской души, Но палец вниз звучит ему ответом – Упал, как жил, без цели, без любви.
Спартак не знал, чем кончится восстание, Не думал о расправе над собой, Он чувствовал одно, что их страдания Должны перерасти в священный бой.
Он верил в равенство, в победу правды – Нельзя оправдывать насилие и тьму. Товарищи друг другу дали клятву, Что отомстят позорному клейму.
Смертельный бой, герои дрались смело, Их дух борьбы дал римлянам урок: Нельзя сломить того, кто верен делу, Кто выбрался из вражеских оков.
И годы шли, восставших забирая. Осталось меньше ста борцов в живых, Легионеры им свободу обещали, Но полетели огненные стрелы в них.
Последний пал Спартак, кидая вызов Всем угнетателям под крик: «Мы не рабы!». Он был, как ураган, неуязвим и дерзок, Но силы были слишком неравны.
Ушёл он в вечность, побеждая время, Свой дух свободы нам оставил на земле. Но прорастёт ли брошенное семя, И победим ли мы рабов в себе?
H2>Изготовление оружияТак ратоборцы сражались, огням подобно свирепым. Но Антилох к Ахиллесу стремительно с вестью приходит, Видит его одного: при судах островерхих сидел он, В сердце о том размышляющий, что перед ним совершалось. Тихо вздохнув, говорил он с своею душою великой: «Горе! что думать- почто кудревласые чада Эллады Снова назад к кораблям в беспорядке бегут по долине - О, не свершили ли боги несчастий, ужаснейших сердцу, Кои мне матерь давно предвещала; она говорила: В Трое, прежде меня, мирмидонянин, в брани храбрейший, Должен под дланью троянской расстаться с солнечным светом. Боги бессмертные, умер Менетиев сын благородный! Ах, злополучный! А я умолял, чтоб, огонь отразивши, Он возвратился и с Гектором в битву вступать не дерзал бы! »
Тою порою, как думы сии в уме обращал он, Несторов сын знаменитый к нему приближается грустный, Слезы горячие льющий, и страшную весть произносит: «Горе мне, храбрый, любезный Пелид! От меня ты услышишь Горькую весть, какой никогда не должно бы свершиться! Пал наш Патрокл! и уже загорелася битва за тело; Он уже наг; совлек всё оружие Гектор могучий! »
Рек, — и Пелида покрыло мрачное облако скорби. Быстро в обе он руки схвативши нечистого пепла, Голову всю им осыпал и лик осквернил свой прекрасный; Риза его благовонная вся почернела под пеплом. Сам он, великий, пространство покрывши великое, в прахе Молча простерся и волосы рвал, безобразно терзая. Жены младые, которых и он и Патрокл полонили, В грусти глубокой заво- пили громко и, быстро из сени Все к Ахиллесу великому выбежав, руки ломали,
Билися в перси, доколе у всех подломилися ноги. Подле младой Антилох тосковал, обливаясь слезами, И Ахиллеса, стенящего горестно, руку держал он, В страхе, да выи железом себе не пронзит исступленный. Страшно он, плача, вопил; услышала вопль его матерь В безднах глубокого моря, в чертогах родителя старца; Горько сама возопила; и к ней собирались богини, Все из моря глубокого сестры ее, нереиды: Вдруг Кимодока явилась, Фалия нимфа, и Главка. Спея, Несея, и Фоя, и Галия, светлая взором; Вслед Кимофоя спешила, и с ней Лимнория, Актея, Нимфа Мелита, Иера, Агава, за ней Амфифоя, Дота, Прота, Феруза, Орифия и Амфинома; Каллианира пришла, Дексамена с младой Динаменой; Нимфа Дориса, Панопа, краса нереид Галатея, Нимфа Нимерта, Апсевда и нежная Каллианасса; Там и Климена была, Ианира с младой Ианассой, Мера и с ней Амафея, роскошноволосая нимфа; Все из моря глубокого сестры ее, нереиды. Ими вертеп серебристый наполнился; все они вместе Билися в перси, и громко меж них возопила Фетида: «Сестры мои, нереиды, внемлите вы все мне, богини! Все вы узнайте, какие печали терзают мне душу! Горе мне бедной, горе несчастной, героя родившей! Так, родила я душой благородного, храброго сына, Первого между героев! Возрос он, как пышная отрасль. Я воспитала его, как прекраснейший цвет в вертограде: Юного в быстрых судах отпустила на брань к Илиону Ратовать храбрых троян, и его никогда не увижу В доме отеческом, в светлых чертогах супруга Пелея! Но, пока и живет он, и солнца сияние видит, Должен страдать; и ему я помочь не могу и пришедши! Но иду я, чтоб милого сына увидеть, услышать, Горесть какая постигла его, непричастного брани! »
Так произнесши, вертеп оставляет; за нею и сестры Плача выходят, и вкруг нереид расступаются с шумом Волны морские. Они, плодоносной достигнувши Трои, Тихо одна за другою выходят на берег, где рядом Все корабли мирмидонян стояли кругом Ахиллеса. Нежная матерь к нему, стенящему горько, предстала. С горестным воплем главу обхватила у милого сына И, рыдая сама, говорила крылатые речи: «Что ты, о сын мой, рыдаешь- Какая печаль посетила Душу твою- Не скрывайся, скажи! Громовержец исполнил Всё, о чем ты его умолял с воздеянием дланей: Все до корм корабельных данайские прогнаны рати. Жаждут тебя одного и позорные бедствия терпят».
Ей, тяжело воздохнув, отвечал Ахиллес быстроногий: «Знаю, о матерь, Зевес громовержущий всё мне исполнил. Но какая в том радость, когда потерял я Патрокла, Милого друга! Его из друзей всех больше любил я; Им, как моею главой, дорожил; и его потерял я! Гектор убийца похитил с него и доспех тот огромный, Дивный, богами дарованный, дар драгоценный Пелею В день, как, богиню, тебя на смертного ложе повергли. О, почто не осталась ты нимфой бессмертною моря! О, почто и Полей не избрал себе смертной супруги! Должно теперь и тебе бесконечную горесть изведать, Горесть о сыне погибшем, которого ты не увидишь В доме отеческом! ибо и сердце мое не велит мне Жить и в обществе быть человеческом, ежели Гектор, Первый, моим копием пораженный, души не извергнет И за грабеж над Патроклом любезнейшим мне не заплатит! »
Матерь, слезы лиющая, снова ему говорила: «Скоро умрешь ты, о сын мой, судя по тому, что вещаешь! Скоро за сыном Приама конец и тебе уготован! » Ей, тяжело воздохнув, отвечал Ахиллес быстроногий: «О, да умру я теперь же, когда не дано мне и друга Спасть от убийцы! Далёко, далёко от родины милой Пал он; и, верно, меня призывал, да избавлю от смерти! Что же мне в жизни- Я ни отчизны драгой не увижу, Я ни Патрокла от смерти не спас, ни другим благородным Не был защитой друзьям, от могучего Гектора падшим: Праздный сижу пред судами; земли бесполезное бремя, Я, которому равного между героев ахейских Нет во брани, хотя на советах и многие лучше. О, да погибнет вражда от богов и от смертных, и с нею Гнев ненавистный, который и мудрых в неистовство вводит. Он в зарождении сладостней тихо струящегось меда, Скоро в груди человека, как пламенный дым, возрастает! Гневом таким преисполнил меня властелин Агамемнон. Но забываем мы всё прежде бывшее, как ни прискорбно; Гнев оскорбленного сердца в груди укрощаем, по нужде. Я выхожу, да главы мне любезной губителя встречу, Гектора! Смерть же принять готов я, когда ни рассудят Здесь мне назначить ее всемогущий Кронион и боги! Смерти не мог избежать ни Геракл, из мужей величайший, Как ни любезен он был громоносному Зевсу Крониду; Мощного рок одолел и вражда непреклонная Геры. Так же и я, коль назначена доля мне равная, лягу, Где суждено; но сияющей славы я прежде добуду! Прежде еще не одну между жен полногрудых троянских Вздохами тяжкими грудь раздирать я заставлю и в горе С нежных ланит отирать руками обеими слезы!
Скоро узнают, что долгие дни отдыхал я от брани! В бой выхожу; не удерживай, матерь; ничем не преклонишь! »
Вновь отвечала ему среброногая матерь Фетида: «Ты говоришь справедливо, любезнейший сын: благородно Быть для друзей угнетенных от бед и от смерти защитой. Но доспех твой прекрасный во власти троян напыщенных; Медяным, светлосияющим им шлемоблещущий Гектор Перси покрыв, величается! Но уповаю, не долго В нем величаться троянцу: погибель его не далёко! Но и ты, мой сын, не вступай в боевую тревогу, Снова пока не приду я и сам ты меня не увидишь: Завтра я рано сюда с восходящим солнцем явлюся И прекрасный доспех для тебя принесу от Гефеста».
Так говоря, отвратилась богиня от скорбного сына И, обратяся к сестра- м, нереидам морским, говорила: «Сестры мои, погрузитеся в лоно пространного моря В дом возвратитесь отца, и, увидевши старца морского, Всё вы ему возвестите, а я на Олимп многохолмный Прямо к Гефесту иду: не захочет ли славный художник Дать моему Ахиллесу блистательных славных оружий».
Так изрекла, — и они погрузилися в волны морские Прямо на светлый Олимп устремилась богиня Фетида, Быстро идя, чтоб принесть оружия милому сыну - Быстро к Олимпу ее возносили стопы. Но ахейцы С криком ужасным тогда, перед Гектором людоубийцей В страхе бежа, к кораблям и зыбям Геллеспонта примчались. Тщетно ахеяне меднопоножные рвались Патрокла Спасть из-под вражеских стрел, Ахиллесова мертвого друга, Снова Патрокла настигли толпы и народа и коней С коими Гектор вослед его гнался, как бурное пламя. За ноги трижды хватал шлемоблещущий Гектор Патрокла Вырвать пылая, и страшно кричал он, троян призывая; Трижды Аяксы его отражали от тела своею Бурною силой; но Гектор упорно, на силу надежный, То нападал на столпившихся, то становился и громким Криком своим призывал; но назад отступить он не думал. Словно как пылкого льва отпугнуть от кровавого трупа Пастыри в поле ночные, яримого гладом, не могут — Так не могли совокупные, храбрые оба Аяксы Гектора, Трои вождя, отогнать от Патроклова тела. Он овладел бы, покрылся бы он беспредельною славой Если б герою Пелиду подобная вихрям Ирида С вестью, да к брани воздвигнется, быстро с небес не явилась Тайно от Зевса и прочих богов, устремленная Герой. Вестница стала пред ним и крылатые речи вещала: «К брани воздвигнись, ужаснейший муж, Пелейон быстроногий! Тело Патрокла спаси; за него пред судами восстала
Бурная сеча; неистово в ней убивают друг друга: Мужи ахейские, чтоб отстоять бездыханное тело, Мужи троянские, чтоб овладеть и умчать к Илиону, Пламенно рвутся; но пламенней всех бронеблещущий Гектор Жаждет увлечь, и Патроклову голову он замышляет С белой выи срубить и на кол вонзить в поруганье. Шествуй, не время покоиться; ужас ты в сердце почувствуй, Если Патрокл твой будет игралищем псов илионских! Срам на тебе, если тело его искаженное при- дет! »
К ней, воздохнув, говорил быстроногий Пелид знаменитый: «Кем ты, бессмертная, вестницей мне послана- от бессмертных-»
Вновь отвечала ему подобная ветрам Ирида: «Гера меня ниспослала, священная Зевса супруга, Тайно; не знает сего ни высокопрестольный Кронион, Ни другой из бессмертных, на снежном Олимпе живущих».
Ей ответствовал вновь быстроногий Пелид знаменитый: «Как мне в сражение выйти- Доспех мой у них, у враждебных! Матерь же милая мне возбранила на бой ополчаться Прежде, поколе ее возвратившуюсь здесь не увижу, Мне обещая принесть от Гефеста доспех велелепный. Здесь же не ведаю, чьим мне облечься оружием крепким - Щит мне споручен один — Теламонова сына Аякса; Но и сам он, я мню, подвизается между передних, Пикой врагов истребляя вокруг Менетидова тела».
Вновь отвечала герою подобная ветрам Ирида: «Знаем мы все, что твоим овладели оружием славным. Но без оружий приближься ко рву, покажися троянам: Лик твой узрев, ужаснутся трояне и, может быть, бросят Пламенный бой; а данайские храбрые мужи отдо- хнут. Боем уже истомленные; краток в сражениях отдых».
Так говоря, отлетела подобная ветрам Ирида. И восстал Ахиллес, громовержцу любезный; Паллада Мощные плечи его облачила эгидом кистистым; Облак ему вкруг главы обвила золотой Тритогена И кругом того облака пламень зажгла светозарный, Словно как дым, подымаясь от града, восходит до неба, С острова дальнего, грозных врагов окруженного ратью, Где, от утра до вечера, споря в ужасном убийстве, Граждане бьются со стен; но едва сокрывается солнце, Всюду огни зажигают маячные; свет их высоко Всходит и светит кругом, да живущие окрест увидят И в кораблях, отразители брани, скорее примчатся, — Так от главы Ахиллесовой блеск подымался до неба. Вышед за стену, он стал надо рвом; но с народом ахейским, Матери мудрой завет соблюдая, герой не мешался; Там он крикнул с раската; могучая вместе Паллада Крик издала; и троян обуял неописанный ужас.
Сколь поразителен звук, как труба загремит, возвещая Городу приступ врагов душегубцев, его окруживших, — Столь поразителен был воинственный крик Эакида. Трои сыны лишь услышали медяный глас Эакидов, Всех задрожали сердца; долгогривые кони их сами Вспять с колесницами бросились; гибель зачуяло сердце. В ужас впали возницы, узрев огонь неугасный, Окрест главы благородной подобного богу Пелида Страшно пылавший; его возжигала Паллада богиня. Трижды с раската ужасно вскричал Ахиллес быстроногий: Трижды смешалися войски троян и союзников славных. Тут средь смятенья, от собственных коней и копий, двенадцать Сильных погибло троянских мужей. Между тем аргивяне Весело, к радости всех, из-под копий умчавши Патрокла, Тело на одр положили; его окружили, рыдая, Грустные други; за ними пошел Ахиллес благородный; Теплые слезы он пролил, увидевши верного друга, Медью пронзенного острой, на смертном простертого ложе, — Друга, которого сам с колесницей своей и с конями В битву послал, но живого, пришедшего с битвы, не встретил.
Тою порою Солнцу, в пути неистомному, Гера, Противу воли его, в Океан низойти повелела. Солнце сокрылося в волны, и рать благородных данаев Вся от тревоги и общегубительной брани почила.
Трои сыны на другой стороне с ратоборного поля Быстро сошли, от ярм отрешили коней долгогривых И, не мысля о вечери, вдруг на совет собирались. Стоя троянские мужи держали совет; ни единый Сесть не дерзал; ужасались они, что Пелид быстроногий Вновь показался, давно уклонявшийся грозного боя. Полидамас Панфоид им начал советовать мудрый: Он бо один и минувшее знал, и грядущее видел; Другом Гектора был и в единую ночь с ним родился; Но, как речами был он, так Гектор оружием славен; Муж благомысленный, так он троянам советовать начал: «Тщательно, други, размыслите; я вам советую ныне ж В град с ополченьем войти, а не ждать Авроры священной В поле, близ самых судов: далеко мы стоим от твердыни. В дни, как сей муж враждовал на Атрида, владыку народов, В битвах не столько нам тягостны были данайские рати. Я веселился и сам, при судах мореходных ночуя; Чаял, что скоро возьмем мы суда меднолатных данаев, Ныне ж, как вы, я страшуся Пелеева быстрого сына; Знаю я душу Пелидову бурную; он не захочет Медлить на этих полях, где трояне, с сынами ахеян В битвах сходяся, равно разделяли свирепство Арея: Града и наших супруг добывать он битвою будет.
В град возвратимся немедля; поверьте мне, так совершится! Ныне от битв удержала Пелеева бурного сына Ночь благовонная; если и завтра нас здесь он застанет, Завтра нагрянув с оружием, — о! не один Ахиллеса Скоро узнает; войдет не без радости в Трою святую, Кто избежит от могучего: многих троян растерзают Враны и псы; но не дайте мне, боги, подобное слышать! Если вы мне покоритесь, хотя и прискорбно то сердцу, Ночь проведем мы на площади с силой; а городу стены, Башни, ворота высокие, оных огромные створы, Длинные, гладкие, крепко сплоченные, будут защитой. Утром же мы на заре, ополчася оружием медным, Станем на башнях; и горе надменному, если захочет Он, от судов устремившися, с нами вкруг града сражаться! Вспять к судам возвратится, когда он коней крутовыйных В долгих бегах истомит, перед градом их праздно гоняя; В стены ворваться ни гордое сердце ему не позволит; Их не разрушит он; быстрые псы его прежде изгложут! »
Грозно взглянув на него, отвечал шлемоблещущий Гектор: 285«Всё для меня неприятное, Полидамас, ты вещаешь, — Ты, убеждающий вспять отступить и в Трое скрываться! Или в стенах заключенными быть вам еще не постыло - Прежде Приамов сей град племена ясновещие смертных Все нарицали счастливым, богатым и златом и медью: Скрылося всё, что в домах драгоценного, пышного было! Сколько во Фригию или в Меонию, славную землю, Продано наших сокровищ с тех пор, как прогневан Кронион! Ныне ж, когда благодеющий мне даровал громовержец Славу стяжать при судах, отразив к Геллеспонту ахеян, Мысли такие, безумец, стыдись открывать пред народом! Их ни один из троян не послушает: я не позволю! Слушайте, други, вы слово мое и ему повинуйтесь: Ныне вы все вечеряйте по стану, отряд близ отряда; Помните стражу ночную и бодрствуйте каждый на страже. Кто ж из троян о богатствах домашних безмерно крушится, Пусть соберет и отдаст на народ, да народ их истратит: Пусть кто-нибудь из своих наслаждается, но не ахейцы! Завтра ж, еще на заре, ополчася оружием ратным, Мы на суда многовеслые боем решительным грянем. Ежели истинно к брани восстал Ахиллес быстроногий, Худо ему, как желает он, будет! Не стану я больше В битве ужасной его избегать, но могучего смело Встречу. С победною славою он или я возвращуся: Общий у смертных Арей; и разящего он поражает! »
Гектор вещал, а трояне шумно кругом восклицали. Мужи безумные! разум у них помрачила Паллада. С Гектором все согласились, народу беды- совещавшим;
С Полидамасом — никто, совет предлагавшим полезный. В поле они вечеряли всем воинством. Но мирмидонцы Целую ночь провели над Патроклом, стеня и рыдая. Царь Ахиллес среди сонма их плач свой рыдательный начал; Грозные руки на грудь положив бездыханного друга, Часто и тяжко стенал он, — подобно как лев густобрадый, Ежели скимнов его из глубокого леса похитит Ланей ловец; возвратяся он поздно, по детям тоскует; Бродит из дебри в дебрь и следов похитителя ищет, Жалобно стонущий; горесть и ярость его обымают, — Так стеная, Пелид говорил посреди мирмидонян: «Боги, боги! бесплодное слово из уст изронил я В день, как старался утешить героя Менетия в доме! Я говорил, что в Опунт приведу ему славного сына Трои рушителем крепкой, участником пышной добычи. Нет, не все помышления Зевс человекам свершает! Нам обои- м предназначено землю одну окровавить Здесь, на троянском брегу! И меня, возвратившегось с боя, В доме отцов никогда ни Пелей престарелый не встретит, Ни любезная матерь, но здесь покроет могила! Если же после тебя, о Патрокл мой, в могилу сойти мне, С честью тебя погребу; но не прежде, как здесь я повергну Броню и голову Гектора, гордого смертью твоею! Окрест костра твоего обезглавлю двенадцать плененных Трои краснейших сынов, за убийство тебя отомщая! Ты ж до того, Менетид, у меня пред судами покойся! Окрест тебя полногрудые жены троян и дарданцев, Коих с тобой мы добыли копьем и могучестью нашей, Грады руша цветущие бранолюбивых народов, Пусть рыдают, и ночи и дни обливаясь слезами».
Так говорил, — и друзьям повелел Ахиллес благородный Медный великий треножник поставить на огнь и скорее Тело Патрокла омыть от запекшейся крови и праха. Мужи сосуд омовений, поставив на светлое пламя, Налили полный водою и дров на огонь подложили; Дно у тренога огонь обхватил, согревалася влага. И когда закипевшая в звонкой меди- зашумела. — Тело омыли водой, умастили светлым елеем, Язвы наполнили мастью драгой, девятигодовою; После, на одр положив, полотном его тонким покрыли С ног до главы и сверху одели покровом блестящим. Целую ночь потом вкруг Пелида царя мирмидонцы, Стоя толпой, о Патрокле крушились, стеня и рыдая.
Зевс на Олимпе воззвал к златотронной сестре и супруге: «Сделала ты, что могла, волоокая, гордая Гера! В брань подняла быстроногого сына Пелеева. Верно, Родоначальница ты кудреглавых народов Эллады».
Быстро воззвала к нему волоокая Гера царица: «Мрачный Кронион! какие слова ты, могучий, вещаешь - Как- человек человеку свободно злодействовать может, Тот, который и смертен и столько советами скуден. Я ж, которая здесь почитаюсь богиней верховной, Славой сугубой горжусь, что меня и сестрой и супругой Ты нарицаешь, — ты, над бессмертными всеми царящий, — Я не должна, на троян раздраженная, бед устроять им-»
Так божества олимпийские между собою вещали. Тою порою Фетида достигла Гефестова дома, Звездных, нетленных чертогов, прекраснейших среди Олимпа, Кои из меди блистательной создал себе хромоногий. Бога, покрытого потом, находит в трудах, пред мехами Быстро вращавшегось: двадцать треножников вдруг он работал, В утварь поставить к стене своего благолепного дома. Он под подножием их золотые колеса устроил, Сами б собою они приближалися к сонму бессмертных, Сами б собою и в дом возвращалися, взорам на диво. В сем они виде окончены были; одних не приделал Хитроизмышленных ручек: готовил, и гвозди ковал к ним. Тою порою, как их он по замыслам творческим делал. В дом его тихо вошла среброногая мать Ахиллеса. Вышла, увидев ее, под покровом блестящим Харита. Прелестей полная, бога хромого супруга младая; За руку с лаской взяла, говорила и так вопрошала: 385«Что ты, Фетида, покровом закрытая, в дом наш приходишь, Милая нам и почтенная- редко ты нас посещаешь. Но войди ты в чертог, да тебя угощу я, богиню».
Так произнесши, Харита во внутренность вводит Фетиду. Там сажает богиню на троне серебряногвоздном, Пышном, изящно украшенном, с легкой подножной скамьею. После голосом громким Гефеста художника кличет: «Выди, Гефест, до тебя у Фетиды Нереевой просьба».
Ей немедля ответствовал славный Гефест хромоногий: «Мощная в доме моем и почтенная вечно богиня! Ею мне жизнь спасена, как страдал я, заброшенный с неба Волею матери Геры: бесстыдная скрыть захотела Сына хромого. Тогда потерпел бы я горе на сердце, Если б Фетида меня с Эвриномой не приняли в недра, Дщери младые катящегось вкруг Океана седого. Там украшения разные девять годов я ковал им, Кольца витые, застежки, уборы волос, ожерелья, В мрачной глубокой пещере; кругом Океан предо мною Пенный, ревущий бежал, неизме- римый; там ни единый Житель меня олимпийский, ни муж земнородный не ведал: Только Фетида с сестрой Эвриномою, спасшие жизнь мне. Ныне мой дом посетила бессмертная; должен отдать я
Долг за спасение жизни прекрасноволосой Фетиде. Чествуй, супруга моя, угощением пышным Фетиду; Я не замедлю, меха соберу и другие снаряды».
Рек — и от на- ковальни великан закоптелый поднялся И, хромоногий, медлительно двигал увечные ноги: Снял от горна меха и снаряды, какими работал, Собрал все и вложил в красивый ларец среброковный; Губкою влажною вытер лицо и могучие руки, Выю дебелую, жилистый тыл и косматые перси; Ризой оделся и, толстым жезлом подпираяся, в двери Вышел хромая; прислужницы, под руки взявши владыку, Шли золотые, живым подобные девам прекрасным, Кои исполнены разумом, силу имеют и голос, И которых бессмертные знанию дел изучили. Сбоку владыки они поспешали, а он, колыхаясь, К месту прибрел, где Фетида сидела на троне блестящем; За руку взялся рукой, называл и так говорил ей: «Что ты, Фетида, покровом закрытая, в дом наш приходишь, Милая нам и почтенная- редко ты нас посещаешь. Молви, чего ты желаешь- исполнить же сердце велит мне, Если исполнить могу я и если оно исполнимо».
И Гефесту Фетида, залившись слезами, вещала: «Есть ли, Гефест, хоть одна из богинь на пространном Олимпе, Столько на сердце своем перенесшая горестей тяжких, Сколько мне, злополучной, послал сокрушений Кронион! Нимфу морскую, меня покорил человеку земному, Сыну Эака; и я испытала объятия мужа, Как ни противилось сердце: уже тяжелая старость В доме его изнуряет. Но скорбь у меня и другая! Зевс даровал мне родить и взлелеять единого сына, Первого между героев! Возрос он, как пышная отрасль; Я воспитала его, как прекраснейший цвет в вертограде; Юного в быстрых судах отпустила на брань к Илиону Ратовать храбрых троян; и его никогда я не встречу В доме отеческом, в светлых чертогах супруга Пелея! Ныне, хотя и живет он, и солнца сияние видит, Должен страдать; и ему я помочь не могу и пришедши! Деву, которую сыну избрали в награду ахейцы, Снова из рук у него исторг властелин Агамемнон. Грустный по ней, сокрушал он печалию сердце; ахеян Сила троян до судов отразила и в стан заключенным Им выходить не давала. Старейшины воинств ахейских Сына молили и множество славных даров предлагали. Сам он, правда, от воинств беду отразить отказался, Но героя Патрокла своим он доспехом одеял; Друга на битву послал и великое воинство вверил. Билися целый день перед крепкою башнею Скейской.
Был бы в тот день Илион завоеван, когда бы могучий 455Феб разносившего гибель Менетия храброго сына В первых рядах не повергнул и славы Гектору не дал. Вот для чего прихожу и к коленам твоим припадаю; Может быть, сжалишься ты над моим краткожизненным сыном; Может быть, дашь ты Пелиду и щит, и шелом, и поножи, Также и латы: свои потерял он, как друг его верный Пал от троян; и теперь — по земле он простертый тоскует! »
Ей немедля ответствовал Амфигией знаменитый: «Будь спокойна и более сердцем о том не крушися. О! да могу Ахиллеса от смерти ужасной далеко Столь же легко я укрыть, когда рок его мощный постигнет, Сколь мне легко для него изготовить доспехи, которым Каждый от смертных бесчисленных будет дивиться, узревший! »
Так произнесши, оставил ее и к мехам приступил он. Все на огонь обратил их и действовать дал повеленье. Разом в отверстья горнильные двадцать мехов задыхали, Разным из дул их дыша раздувающим пламень дыханьем, Или порывным, служа поспешавшему, или спокойным, Смотря на волю творца и на нужду творимого дела. Сам он в огонь распыхавшийся медь некрушимую ввергнул, Олово бросил, сребро, драгоценное злато; и после Тяжкую на- ковальню насадил на столп, а в десницу Молот огромнейший взял, и клещи захватил он другою.
И вначале работал он щит и огромный и крепкий, Весь украшая изящно; кругом его вывел он обод Белый, блестящий, тройной; и приделал ремень серебристый. Щит из пяти составил листов и на круге обширном Множество дивного бог по замыслам творческим сделал. Там представил он землю, представил и небо, и море, Солнце, в пути неистомное, полный серебряный месяц, Все прекрасные звезды, какими венчается небо: Видны в их сонме Плеяды, Гиады и мощь Ориона, Арктос, сынами земными еще колесницей зовомый; Там он всегда обращается, вечно блюдет Ориона И единый чуждается мыться в волнах Океана.
Там же два града представил он ясноречивых народов: В первом, прекрасно устроенном, браки и пиршества зрелись. Там невест из чертогов, светильников ярких при блеске, Брачных песней при кликах, по стогнам градским провожают. Юноши хорами в плясках кружатся; меж них раздаются Лир и свирелей веселые звуки; почтенные жены Смотрят на них и дивуются, стоя на кры- льцах воротных. Далее много народа толпится на торжище; шумный Спор там поднялся; спорили два человека о пене, Мзде за убийство; и клялся един, объявляя народу, Будто он всё заплатил; а другой отрекался в приеме.
Оба решились, представив свидетелей, тяжбу их кончить Граждане вкруг их кричат, своему доброхотствуя каждый: Вестники шумный их крик укрощают; а старцы градские Молча на тесаных камнях сидят средь священного круга; Скипетры в руки приемлют от вестников звонкоголосых; С ними встают, и один за другим свой суд произносят. В круге пред ними лежат два таланта чистого злата, Мзда для того, кто из них справедливее право докажет.
Город другой облежали две сильные рати народов. Страшно сверкая оружием. Рати двояко грозили: Или разрушить, иль граждане с ними должны разделиться Всеми богатствами, сколько цветущий их град заключает. Те не склонялись еще и готовились к тайной засаде. Стену стеречь по забралам супруг поставив любезных, Юных сынов и мужей, которых постигнула старость, Сами выходят; вождями их и- дут Арей и Паллада, Оба златые, одетые оба златою одеждой; Вид их прекрасен, в доспехах величествен, сущие боги! Всем отличны они; человеки далёко их ниже. К месту пришедшие, где им казалась удобной засада, К брегу речному, где был водопой табунов разнородных, Там заседают они, прикрываясь блестящею медью. Два соглядатая их, отделясь, впереди заседают. Смотрят кругом, не узрят ли овец и волов подходящих. Скоро стада показалися; два пастуха за стадами, Тешась цевницею звонкой, идут, не предвидя коварства. Быстро, увидевши их, нападают засевшие мужи; Грабят и гонят рогатых волов и овец среброрунных: Целое стадо угнали и пастырей стада убили. В стане, как скоро услышали крик и тревогу при стаде, Вои, на площади стражей стоящие, быстро на коней Бурных вскочили, на крик поскакали и вмиг принеслися. Строем становятся, битвою бьются по брегу речному; Колют друг друга, метая стремительно медные копья. Рыщут и Злоба, и Смута, и страшная Смерть между ними: Держит она то пронзенного, то не пронзенного ловит, Или убитого за ногу тело волочит по сече; Риза на персях ее обагровлена кровью людскою. В битве, как люди живые, они нападают и бьются, И один пред другим увлекают кровавые трупы.
Сделал на нем и широкое поле, тучную пашню. Рыхлый, три раза распаханный пар; на нем землепашцы Гонят яремных волов, и назад и вперед обращаясь; И всегда, как обратно к концу приближаются нивы, Каждому в руки им кубок вина, веселящего сердце, Муж подает; и они, по своим полосам обращаясь, Вновь поспешают дойти до конца глубобраздного пара.
Нива, хотя и златая, чернеется сзади орющих, Вспаханной ниве подобясь: такое он чудо представил.
Далее выделал поле с высокими нивами; жатву Жали наемники, острыми в дланях серпами сверкая. Здесь полосой беспрерывною падают горстни густые; Там перевязчики их в снопы перевязлами вяжут. Три перевязчика ходят за жнущими; сзади их дети, Горстая быстро колосья, одни за другими в охапах Вяжущим их подают. Властелин между ними, безмолвно, С палицей в длани, стоит на бразде и душой
Я зажег свой фонарь. Огоньком золотым Он во мгле загорелся глубокой. И по свету бродить я отправился с ним То тропой, то дорогой широкой. Я везде побывал — у подножья божков И любимцев прогресса и века, И под кровлей забытых, презренных рабов, — Я повсюду искал человека.
Беспредельная, грозная мгла над землей Простирала могильные сени, И во мгле окровавленной, страшной толпой Шевелились и двигались тени. Исхудалые, бледные, в тяжких цепях Шли они трудовою дорогой И тельцов золотых на усталых руках Проносили с тоской и тревогой.
Если двое столкнутся — безжалостный бой Начинают безумные братья… Льется кровь, разливаясь широкой волной, И гремят над толпою проклятья; И напрасно безумцев разнять я хотел, Говоря им о правде и боге: Этот бой беспощадный повсюду кипел На тернистой житейской дороге! И с улыбкой, исполненной злобы глухой, С высоты своего пьедестала Беспредельно царил над развратной толпой Гордый призрак слепого Ваала.
Где же люди- Тоскующий взор не встречал Ни любви бескорыстной, ни ласки; Только стон над землей утомленной стоял, Да с безумным весельем повсюду звучал Дикий грохот вакхической пляски. Где же жизнь- Неужели мы жизнью зовем Этот мрак без лучей идеала-. И ушел я поспешно с моим фонарем Из мятежного царства Ваала.
Я хотел отдохнуть на просторе полей От бесплодных и долгих исканий, От разврата и злобы погибших людей, От жестокой борьбы и рыданий. Предо мной расстилалась туманная даль… Ночь повсюду безмолвно дремала, И подруга раздумья — немая печаль На душе словно камень лежала.
Грустно, грустно кругом. Никого — кто бы мог Облегчить накипевшую муку, Кто б в неравной борьбе мне участьем помог, Протянул бы по-дружески руку… Люди-братья! Когда же окончится бой У подножья престола Ваала И блеснет в небесах над усталой землей Золотая заря идеала!
Хочу поведать вам, друзья, легенду прошлых лет, Что нам из глубины веков оставила свой след. О славных, старых временах услышьте мою речь Когда единственным судьей служил булатный меч, Когда диковинных зверей были полны леса, Когда повсюду на земле творились чудеса, Когда и мысли, и дела – чисты, как первый снег, Когда в молитвах и трудах свой проживали век, Когда знатнейших и бродяг не надо было звать, За дело правое под стяг в ряды дружины встать, Когда достоинство и честь – не просто так слова, Когда залогом за любовь являлась голова, Когда манили выси гор и гладь могучих рек, Когда творцом своей судьбы являлся человек, Когда господь глядел на мир с небесной высоты! Куда порой уносят нас крылатые мечты…
Часть первая.
Три принца раз играли в мяч по утренней поре И предложили поиграть красавице сестре.
Хотя Эллен еще юна – одиннадцати лет, Но о красе её молва трубит на целый свет!
Принц Роланд, первым мяч догнав, наддал ему слегка. И мяч за церковь улетел, поднявшись к облакам.
За улетевшим вдаль мячом бежит принцесса вслед. Проходит час, за ним другой, её всё нет и нет.
Закрался в души братьям страх, неладно что-то тут. Обыскан сад, но и следа принцессы не найдут.
Они скорее шлют гонцов в предел своих земель Безрезультатен поиск был, хоть длился много дней…
Была принцесса хороша, добра, чиста душой И похищение её для всех удар большой.
Потерян братьями покой, пропала их сестра, С утра до ночи плачет мать и с ночи до утра…
И вот уж средь людей молва ползет, как едкий дым: Семья не праведно жила, за то и кара им…
Открыть, чтоб правду, наконец, и отыскать сестру В поход собрался старший брат, чтоб отбыть поутру…
Был вороной прекрасен конь, и блеск железных лат: — И полугода не пройдет, как я вернусь назад!..
Принц словно вихрь скрылся с глаз, стегнувши скакуна! Все разошлись… И только мать осталась у окна…
Проходят дни, уж скоро год, как он уехал вдаль, Видать пропал в чужих краях, удвоилась печаль…
За днями дни уходят прочь неудержим их бег. Слезами горю не помочь хоть лей их целый век…
И вот уж средний брат горит желаньем видеть мать: — Благословенье в дальний путь изволь, родная, дать.
— Нет сил, в унынье созерцать, как пролетают дни! — Прошу скорей ответ мне дать, смогли бы так они-!
— Мне старший брат подмогой был с младенческих годов! — И за него, и за сестру я жизнь отдать готов!
Хоть слезы капали из глаз, позволила идти. Помилуй господи всех нас на трудном сем пути…
И в час, когда ночную тьму спешит прогнать восход, Мать видит сына на коне у городских ворот.
Столбом поднявшаяся пыль не скоро улеглась. Принц белой птицей полетел и скрылся в тот же час…
По малу страсти улеглись, на нет сошла молва. Лишь сокол грудью режет высь, да шелестит листва,
Да мать с надеждой и тоской ждет сыновей своих. Уж год сменяет год другой, но нет вестей от них…
Часть вторая.
С тех пор минуло восемь лет, принц Роланд возмужал. И грозным обликом своим всех татей устрашал.
Принц ростом Зигфриду под стать, шутя владел мечом, (1) Но знал, его на поиск мать ни пустит нипочем!
А принц меж тем искать родных давно хотел идти, Но понимал, что просто так, не сможет их найти.
И принца донимала мысль, что давнее то зло. Без соучастья темных сил свершиться не могло.
Принц знал, что в сумрачном лесу живет один старик, Который тайных этих дел все тонкости постиг.
И Роланд к старику идет, чтоб испросить совет: — Как братьев и сестру спасти скорей мне дай ответ!
Старик подъемлет мрачный взор и молвит не спеша: — Героев стародавних пор в тебе живет душа.
— Силён, благоразумен, смел, не плачешься судьбе. — Свершишь ты много славных дел, я помогу тебе!
— Ты примешь больше сотни ран, жизнь проведешь в борьбе. — И станет из каменей курган пристанищем тебе!
— Садись, я здесь давно один и гостю буду рад. — Сперва послушай, что стряслось двенадцать лет назад.
— Сестру похитил эльфов рой и в свой умчал предел, — А повелел им их король, знаток нечистых дел.
— И братья у него в плену, а все из-за того, — Что собрались вести войну не зная ничего!
— Ты первый, кто сюда пришел, не устрашась меня. — И то, что братья не смогли, ты завершишь в три дня!
— Но почему, тут принц спросил, невинная душа, — Под власть попала темных сил, ни чем не согреша-!
— Сестра всегда была тиха, как гладь воды в пруду! — И в силу коего греха накликала беду-!
— Она нарушила запрет, лишь тем мой юный друг. — Что не за солнцем вслед вослед, замкнула церковь в круг!.. (2)
— Бывает, что и мудрецы не зрят во тьме пути. — И знать не знают ни чего, что ждет их впереди…
— Но полно! Все что я скажу, старайся не забыть, — Мои советы от беды сумеют защитить!
— Лишь только темных тех земель границу перейдешь — Любого на своем пути немедленно убьешь!
— Напрасно слов не расточай, расправься в тот же миг! — Увы, в тех проклятых краях, обманчив внешний лик…
— То духи, что скрывают злость, под внешностью чужой. — Хоть слово скажешь, плоть твоя расстанется с душой!
— Внемли мне воин, как войдешь в чертоги темных фей, — Чтоб сном волшебным не уснуть, не ешь там и не пей!
— Запомни принц мои слова, они порука в том, — Что в скором времени все вы вернетесь в отчий дом.
— Чтоб справиться с заклятьем фей бессильна ваша сталь. — Возьми мой меч, расстаться с ним ни мало мне не жаль.
— Моей он волей сотворен из руд Подлунных гор. — И на клинке его лежит сильнейший заговор!
— До сель ничем не победим, разрушит колдовство! — И во спасение другим употреби его!
— К мечу прибавлю звонкий рог, его волшебный зов, — Способен у любых преград, сей миг открыть засов!
— Случатся скалы на пути, иль встанет лес стеной, — Ты в рог волшебный протруби, проход себе открой!
— Еще, чтоб быть готовым в путь, тебе нужна броня. — И есть одна тебе под стать в запасе у меня.
— А что касается коня, так тот уж под седлом! — Короткий он укажет путь в фей потаенный дом.
— Еще в тебе я вижу грусть о матери твоей, — Езжай спокойно о тебе не вспомнят восемь дней.
— Ну, вот и все, скорее в путь, уж солнца виден лик. — Моих советов не забудь, напутствует старик.
— Когда вернешься в отчий край, уж не найдешь меня. — И потому себе оставь, и меч мой, и коня.
— Ну, полно принц, не надо слез, смотри, мой друг, вперед. — Мне возвестил свет дальних звезд, тебя победа ждет!
Конь мчится словно ураган, на солнце блещет сталь. И наш герой летит стрелой в неведомую даль.
Часть третья.
Лишь только следующий день позолотил восток, Принц Роланд проклятых земель границу пересек.
В местах тех птицы не поют и ветры не шумят. Враждебной, мрачной тишиной суровый край объят.
Она, как море разлилась, на много миль вокруг. И с тишиной ведут борьбу копыт, да сердца стук…
Вдруг принц заметил впереди какой-то силуэт. Подъехав, старца увидал, что прожил сотню лет.
— Светлейший принц, прошу, узри всю нищету мою. — Монетой малой одари и будешь ты в раю.
Рука, сжимая рукоять, вздымает грозный меч! Один удар и морок фей главу роняет с плеч!
— Я в царство Божье попаду без помощи твоей! — Тебя ж низвергну в темноту, я до скончанья дней!
И наважденья в тот же миг пропала пелена. А наш герой продолжил путь, пришпорив скакуна…
Вдруг видит деву впереди семнадцати годов: — Светлейший принц, с коня сойди, вкусить любви плодов.
Рука, сжимая рукоять, подъемлет грозный меч. Опять удар и морок фей главу роняет с плеч!
— Ах, злая ведьма, не возьму я прелести твоей! — Отправься же скорей во тьму, ты, до скончанья дней!
Лишь только в ножны лег металл вновь демон на пути. Теперь пред рыцарем предстал ребенок лет шести.
— Храбрейший витязь помоги, я здесь совсем один. — Меня до дома проводи всесильный господин.
Принц, помня старика наказ, берется вновь за меч, И демону, в который раз, главу снимает с плеч!
Лишь только третий демон пал, как вздрогнула земля! И принц впервые услыхал, глас грозный короля!
— Ответь глупец, как ты посмел границу перейти-! — Ужель безвременный конец, желаешь обрести-!
— Не надобно меня пугать и слать вперед рабов! — Или спеши родных отдать, иль к битве будь готов!
— Ты хочешь битвы-! Так и быть, пожалуйста, изволь! — Меня и сотне не убить! Злорадствует король…
— Тебя проводит свита слуг в мой потаенный дом, — Но только как бы, милый друг, не пожалеть о том!
— Довольно, нечисть, слов пустых, я ждать уже устал! — Пускай в чертогах колдовских наш спор решит металл!
— За вихрем буйным поспеши, он знает путь в мой дом! Тут голос стих, и черный смерч заполнил все кругом…
И вдруг на север полетел, вдаль за собой маня. И принц тот час за смерчем вслед направил бег коня…
Часть четвертая.
Бегут часы, уходит ночь, и новый день настал. Ведомый смерчем, принц достиг гранитных черных скал.
Необоримою стеной они стояли в ряд, И простирались, сколько мог наш витязь бросить взгляд.
Тут смерч, смирил свой быстрый бег, и молвил: — Господин, — Дальнейший путь в дом короля продолжишь ты один.
Сказав же это, взвился вверх и мигом с глаз пропал. А принц стрелою полетел к подножью мрачных скал.
Но силу одолеть камней задача не легка, От глаз людских вершины круч скрывают облака!
— Опять преграды на пути мне ставишь жалкий трус! — Будь мне стократ трудней пройти, к тебе я доберусь!
Принц с пояса срывает рог и кованый металл, Подобен гласу тысяч труб, в предгорьях зазвучал!
От звонкой песни серебра нарушен скал покой И словно кто раздвинул их невидимой рукой…
В образовавшийся проход, как солнца светлый луч, Помчался витязь наш стремглав, бесстрашен и могуч!
Лишь только узкий тот проход успел конь миновать, Сомкнулись скалы без следа и замерли опять…
Всё ближе цель, вот и гора, где притаился враг, Но вход в чертоги короля густой скрывает мрак.
Он у подножия горы сплошным кольцом застыл И вход от посторонних глаз завесой черной скрыл.
Блуждать в тумане можно том до гробовой доски, Поскольку, видеть, не дано в той темени ни зги. (3)
Но вновь рог голос подаёт, тьмы рушится стена, И наконец-то впереди стальная дверь видна!
Дверь высотою в сто сажен, маг чёрный изваял! Пред нею даже Геркулес бессилен бы стоял! (4)
И в третий раз могучий рог спел песню в тех горах, И дверь звучанием серебра обращена во прах!
Глазам воителя открыт зловещий коридор, Который по спирали вниз, уходит в корни гор.
И принц бежит скорей вперед, в руке сжимая меч! Чтоб жажду мести утолив, врага к суду привлечь!
Вот наконец-то принц ступил в величественный зал, В котором празднично убран, дубовый стол стоял.
Светильники стоят вдоль стен, в кристаллах потолок, И льется света через край безудержный поток!
На сотню добрую гостей, устроен странный бал. Всего в избытке: ешь да пей, но пуст огромный зал…
Лишь только во главе стола в узорчатом венце, На троне девушка сидит, с печалью на лице.
Поодаль чуть от девы той, поникнувши челом, Два славных витязя сидят и спят волшебным сном…
Едва на деву принц взглянул, и слезы взяли в плен. Мгновенно в ней он узнает свою сестру – Эллен!..
Сестра подъемлет бледный лик, растерянно молчит, И вдруг в повисшей тишине принцессы глас звучит:
— Мой милый брат, зачем ты здесь-! О, как несчастна я! — Сейчас придет сюда король, а с ним и смерть твоя!..
— Мой милый брат, мой младший брат, тебя ведь дома ждут. — Будь хоть сто жизней у тебя, ты все оставишь тут…
— Напрасно ты проделал путь, мой неразумный брат. — Из подземелий колдовских возврата нет назад…
— Король всесилен и хитер, ему не ведом страх! — Все нити таинств колдовства в его сошлись руках!
— Он наших братьев заманил обманом в свою сеть! — И я должна изо дня в день в слезах на них смотреть…
— Они со мной уже давно, их лиц не тронет тлен. — И нам навечно суждено терпеть жестокий плен…
— Утри лицо своё сестра, довольно слёзы лить! — И раньше времени меня не надо хоронить!
— Я колдуну смертный бой без промедленья дам! — И с божьей помощью ему воздастся по делам!
— Всё позади, гляди вперед, сестрёнка, веселей, — И, чтобы силы подкрепить, ты мне вина налей!
Сестра под действием злых чар не может отказать, И брату смерти до краев должна фиал подать!!! (5)
Лишь только Роланд кубок тот к губам поднес, как вдруг, Увидел он в глазах Эллен за жизнь свою испуг!
И тут же вспомнил принц слова лесного старика, И о гранитный пол хрусталь крушит его рука!
Едва осколков перестуки стихли в зале том, Как сразу же король-колдун в свой воротился дом…
Он вихрем буйным налетел, заполнив весь объем. И в грозном облике предстал, закрыв дверной проём.
Король могуч, как великан, как горный камень груб. В перстах железных булава, размером с целый дуб!
Увидев принца, он скривил в усмешке жуткий рот И громким голосом своим наполнил зала свод!
— Сейчас получишь ты, юнец, всё то, чего хотел!!! И, размахнувшись булавой, на принца налетел.
Удар тот силою своей мог раздавить быка, Но принца выпад короля лишь пошатнул слегка!
Не выдал принца верный щит и крепкая броня! И вот он сам подъемлет меч в ответ на короля!
Всю силу, всю любовь к родным, герой в удар вложил! И светлой силой колдовство злодея сокрушил!!!
Раздался громовой удар и видит пилигрим, (6) Не великан, а жалкий карл простерся перед ним! (7)
— Помилуй принц меня! Прошу!!! Даю тебе зарок, — Что впредь никак не согрешу, — Сейчас же братьев воскрешу, — Сестру от чар освобожу, дам самоцветов впрок…
Убрав от горла короля карающий металл, Принц крикнул: — Быстро исполняй, всё то, что обещал!
— Не то тебя, без лишних слов, поганый супостат, — Я, до скончания времен, спроважу в мрачный ад!
Над старшим братом тут король заклятье произнес, И принц, очнувшись ото сна, немедленно воскрес!
Над средним братом следом карл заклятье прошептал, И принц очнулся ото сна и в тот же миг восстал!
Минутой позже над Эллен он совершил обряд, И силу жизни, чары сняв, ей возвратил назад!
Чтоб радость встречи передать, увы, не сыщешь слов! Добро, уже в который раз, верх празднует над злом!
Принц, обратившись к королю, о будущем сказал: — Копи в подземных кладовых каменья и металл!
— Живи спокойно, не греша делами прошлых лет, — А коль забудешь, мой клинок напомнит про обет!
И вот три брата, и сестра, собравшись, наконец, В дорогу взяв с собой добра, покинули дворец.
И за пять дней обратный путь, проделав без труда, Они вернулись в отчий дом без всякого вреда.
Ликуют люди! Мать спешит обнять своих детей! И длился развеселый пир без малого семь дней…
Эпилог.
Легенды старины седой мы словно клад храним, И вспоминая их завет, вновь возвратимся к ним. Они покой душе вернут, напомнив нам о том: Во все века добро всегда главенствует над злом…
(1) Зигфрид – один из центральных персонажей средневекового германского эпоса «Песнь о Нибелунгах». Отличался исключительной силой и храбростью.
(2) Она нарушила запрет… – раньше бытовало мнение, что человека, обошедшего церковь с запада на восток (против хода солнца) похищают эльфы.
(3) Не видно, ни зги – (простонародное) ничего не видно.
(4) Геркулес – в римской мифологии полубог, герой, аналог греческого Геракла.
(5) Фиал (от греч. Phiale) – кубок.
(6) Пилигрим – странник.
(7) Карл – гном, карлик, существо маленького роста.
Заводы, вставайте! Шеренги смыкайте! На битву шагайте, шагайте, шагайте! Проверьте прицел, заряжайте ружье - На бой пролетарий за дело свое! На бой пролетарий за дело свое!
Огонь ленинизма наш путь освещает, На штурм капитала весь мир поднимает! Два класса столкнулись в последнем бою; Наш лозунг — Всемирный Советский Союз! Наш лозунг — Всемирный Советский Союз!
Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных Вы с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах, Не страшен нам белый фашистский террор, Все страны охватит восстанья костёр! Все страны охватит восстанья костёр!
На зов Коминтерна стальными рядами Под знамя Советов, под красное знамя. Мы красного фронта отряд боевой И мы не отступим с пути своего! И мы не отступим с пути своего!
Аты-баты – По Арбату, Аты-баты – На войну, Аты-баты — Шли солдаты Защищать свою страну. Не солдатик оловянный, С оловянною трубой, А трубач в тиши туманной Сбор играет боевой. Стол блестит, как поле боя, В это утро голубое. След чернильный — как река. За окошком облака…
Золочёные мундиры Нас на флангах обошли. — Эй, в атаку, кирасиры, Не зевайте, бомбардиры, Заряжайте все мортиры, Мы вам ядра привезли – Боевые, новые Косточки вишнёвые!
У чернильной старой башни Под часами бой кипит – Бой неравный, рукопашный. Вот упал капрал бесстрашный, Вот ещё солдат убит.
Падают солдатики Возле стен «Грамматики».
Но ликует враг напрасно – Нас никто не победит! Вот уже под флагом красным Наша конница летит. Всё в дыму, и всё в огне. Сам Чапаев на коне. И тачанка с разворота – Тра-та-та! — из пулемёта. Всё смешалось, как в кино…
Ночь пришла. Темным-темно.
И тогда, как волчья стая, Окружили штаб враги. Я не смог спасти Чапая Среди волн Урал-реки.
Я над кручею стою, Я, как дедушка, пою: «Ты не вейся, чёрный ворон, Над моею головой… Чёрный ворон, Я не твой! »
А наутро — снова бой.
Снова бой — Назад ни шагу, Не закончена игра! Это я бегу в атаку, Это я кричу «ура! ». Воют в небе «мессершмиты», Бьют зенитки по врагу… Это я Совсем убитый Умираю на снегу.
За тебя, родная школа, И за мир на всей земле! Вот тогда-то уж, Мешкова, Ты поплачешь обо мне!
В честь отважного героя В парке памятник откроют: А народу, как на матче! Все друг другу, как родня! — Ах, мой мальчик, Храбрый мальчик, — Скажет мама про меня. - Мало мы его любили: Даже клюшку не купили!
…Мама в комнату вошла: — Убирай-ка со стола! До сих пор ещё не спишь, Весь зарёванный сидишь!
Аты-баты — Виноваты, Аты-баты — Марш ко сну! И уходят спать солдаты, Защитившие страну.
Для битвы честной и суровой С неправдой, злобою и тьмой Мне бог дал мысль, мне бог дал слово, Свой мощный стяг, свой меч святой. Я их приял из божьей длани, Как жизни дар, как солнца свет, — И пусть в пылу на поле брани Нарушу я любви завет; Пусть, правый путь во тьме теряя, Я грех свершу, как блудный сын, — Господень суд не упреждая, Да не коснется власть земная Того, в чем властен бог един! Да, — наложить на разум цепи И слово может умертвить Лишь тот, кто властен вихрю в степи И грому в небе запретить!
Ох, как устал и как болит нога!.. Ржёт дорога в жуткое пространство. Ты ли, ты ли, разбойный Чаган, Приют дикарей и оборванцев - Мне нравится степей твоих медь И пропахшая солью почва. Луна, как жёлтый медведь, В мокрой траве ворочается.
Наконец-то я здесь, здесь! Рать врагов цепью волн распалась, Не удалось им на осиновый шест Водрузить головы моей парус.
Яик, Яик, ты меня звал Стоном придавленной черни! Пучились в сердце жабьи глаза Грустящей в закат деревни. Только знаю я, что эти избы - Деревянные колокола, Голос их ветер хмарью съел.
О, помоги же, степная мгла, Грозно свершить мой замысел!
Сторож
Кто ты, странник- Что бродишь долом - Что тревожишь ты ночи гладь - Отчего, словно яблоко тяжёлое, Виснет с шеи твоя голова -
Пугачёв
В солончаковое ваше место Я пришёл из далеких стран, - Посмотреть на золото телесное, На родное золото славян. Слушай, отче! Расскажи мне нежно, Как живёт здесь мудрый наш мужик - Так же ль он в полях своих прилежно Цедит молоко соломенное ржи - Так же ль здесь, сломав зари застенок, Гонится овёс на водопой рысцой, И на грядках, от капусты пенных, Челноки ныряют огурцов - Так же ль мирен труд домохозяек, Слышен прялки ровный разговор -
Сторож
Нет, прохожий! С этой жизнью Яик Раздружился с самых давних пор.
С первых дней, как оборвались вожжи, С первых дней, как умер третий Пётр, Над капустой, над овсом, над рожью Мы задаром проливаем пот.
Нашу рыбу, соль и рынок, Чем сей край богат и рьян, Отдала Екатерина Под надзор своих дворян.
И теперь по всем окраинам Стонет Русь от цепких лапищ. Воском жалоб сердце Каина К состраданью не окапишь.
Всех связали, всех вневолили, С голоду хоть жри железо. И течёт заря над полем С горла неба перерезанного.
Пугачёв
Невесёлое ваше житьё! Но скажи мне, скажи, Неужель в народе нет суровой хватки Вытащить из сапогов ножи И всадить их в барские лопатки -
Сторож
Видел ли ты, Как коса в лугу скачет, Ртом железным перекусывая ноги трав - Оттого что стоит трава на корячках, Под себя коренья подобрав. И никуда ей, траве, не скрыться От горячих зубов косы, Потому что не может она, как птица, Оторваться от земли в синь. Так и мы! Вросли ногами крови в избы, Что нам первый ряд подкошенной травы - Только лишь до нас не добрались бы, Только нам бы, Только б нашей Не скосили, как ромашке, головы. Но теперь как будто пробудились, И берёзами заплаканный наш тракт Окружает, как туман от сырости, Имя мёртвого Петра.
Пугачёв
Как Петра- Что ты сказал, старик - Иль это взвыли в небе облака -
Сторож
Я говорю, что скоро грозный крик, Который избы словно жаб влакал, Сильней громов раскатится над нами. Уже мятеж вздымает паруса. Нам нужен тот, кто б первый бросил камень.
Пугачёв
Какая мысль!
Сторож
О чём вздыхаешь ты -
Пугачёв
Я положил себе зарок молчать до срока.
Клещи рассвета в небесах Из пасти темноты Выдергивают звёзды, словно зубы, А мне ещё нигде вздремнуть не удалось.
Сторож
Я мог бы предложить тебе Тюфяк свой грубый, Но у меня в дому всего одна кровать, И четверо на ней спит ребятишек.
Пугачёв
Благодарю! Я в этом граде гость. Дадут приют мне под любою крышей. Прощай, старик!
Сторож
Храни тебя господь!
Русь, Русь! И сколько их таких, Как в решето просеивающих плоть, Из края в край в твоих просторах шляется - Чей голос их зовёт, Вложив светильником им посох в пальцы - Идут они, идут! Зелёный славя гул, Купая тело в ветре и в пыли, Как будто кто сослал их всех на каторгу Вертеть ногами Сей шар земли.
Но что я вижу - Колокол луны скатился ниже, Он, словно яблоко увянувшее, мал. Благовест лучей его стал глух.
Уж на нашесте громко заиграл В куриную гармонику петух.
2. Бегство калмыков Первый голос
Послушайте, послушайте, послушайте, Вам не снился тележный свист - Нынче ночью на заре жидкой Тридцать тысяч калмыцких кибиток От Самары проползло на Иргис. От российской чиновничьей неволи, Оттого что, как куропаток, их щипали На наших лугах, Потянулись они в свою Монголию Стадом деревянных черепах.
Второй голос
Только мы, только мы лишь медлим, Словно страшен нам захлестнувший нас шквал. Оттого-то шлёт нам каждую неделю Приказы свои Москва. Оттого-то, куда бы ни шёл ты, Видишь, как под усмирителей меч Прыгают кошками жёлтыми Казацкие головы с плеч.
Кирпичников
Внимание! Внимание! Внимание! Не будьте ж трусливы, как овцы, Сюда едут на страшное дело вас сманивать Траубенберг и Тамбовцев.
Казаки
К чёрту! К чёрту предателей!
Тамбовцев
Сми-ирно-о! Сотники казачьих отрядов, Готовьтесь в поход! Нынче ночью, как дикие звери, Калмыки всем скопом орд Изменили Российской Империи И угнали с собой весь скот. Потопленную лодку месяца Чаган выплёскивает на берег дня. Кто любит своё отечество, Тот должен слушать меня. Нет, мы не можем, мы не можем, мы не можем Допустить сей ущерб стране: Россия лишилась мяса и кожи, Россия лишилась лучших коней. Так бросимтесь же в погоню На эту монгольскую мразь, Пока она всеми ладонями Китаю не предалась.
Кирпичников
Стой, атаман, довольно Об ветер язык чесать. За Россию нам, конешно, больно, Оттого что нам Россия — мать. Но мы ничуть, мы ничуть не испугались, Что кто-то покинул наши поля, И калмык нам не жёлтый заяц, В которого можно, как в пищу, стрелять. Он ушёл, этот смуглый монголец, Дай же бог ему добрый путь. Хорошо, что от наших околиц Он без боли сумел повернуть.
Траубенберг
Что это значит -
Кирпичников
Это значит то, Что, если б Наши избы были на колёсах, Мы впрягли бы в них своих коней И гужом с солончаковых плёсов Потянулись в золото степей. Наши б кони, длинно выгнув шеи, Стадом чёрных лебедей По водам ржи Понесли нас, буйно хорошея, В новый край, чтоб новой жизнью жить.
Казаки
Замучили! Загрызли, прохвосты!
Тамбовцев
Казаки! Вы целовали крест! Вы клялись...
Кирпичников
Мы клялись, мы клялись Екатерине Быть оплотом степных границ, Защищать эти пастбища синие От налёта разбойных птиц. Но скажите, скажите, скажите, Разве эти птицы не вы - Наших пашен суровых житель Не найдёт, где прикрыть головы.
Траубенберг
Это измена!.. Связать его! Связать!
Кирпичников
Казаки, час настал! Приветствую тебя, мятеж свирепый! Что не могли в словах сказать уста, Пусть пулями расскажут пистолеты. (Стреляет. )
Траубенберг падает мёртвым. Конвойные разбегаются. Казаки хватают лошадь Тамбовцева под уздцы и стаскивают его на землю.
Голоса
Смерть! Смерть тирану!
Тамбовцев
О господи! Ну что я сделал -
Первый голос
Мучил, злодей, три года, Три года, как коршун белый, Ни проезда не давал, ни прохода.
Второй голос
Откушай похлёбки метелицы. Отгулял, отстегал и отхвастал.
Третий голос
Чёрта ли с ним канителиться -
Четвёртый голос
Повесить его — и баста!
Кирпичников
Пусть знает, пусть слышит Москва - На расправы её мы взбыстрим. Это только лишь первый раскат, Это только лишь первый выстрел. Пусть помнит Екатерина, Что если Россия — пруд, То чёрными лягушками в тину Пушки мечут стальную икру. Пусть носится над страной, Что казак не ветла на прогоне И в луны мешок травяной Он башку незадаром сронит.
3. Осенней ночью Караваев
Тысячу чертей, тысячу ведьм и тысячу дьяволов! Экий дождь! Экий скверный дождь! Скверный, скверный! Словно вонючая моча волов Льётся с туч на поля и деревни. Скверный дождь! Экий скверный дождь!
Как скелеты тощих журавлей, Стоят ощипанные вербы, Плавя рёбер медь. Уж золотые яйца листьев на земле Им деревянным брюхом не согреть, Не вывести птенцов — зелёных вербенят, По горлу их скользнул сентябрь, как нож, И кости крыл ломает на щебняк Осенний дождь. Холодный, скверный дождь!
О осень, осень! Голые кусты, Как оборванцы, мокнут у дорог. В такую непогодь собаки, сжав хвосты, Боятся головы просунуть за порог, А тут вот стой, хоть сгинь, Но тьму глазами ешь, Чтоб не пробрался вражеский лазутчик. Проклятый дождь! Расправу за мятеж Напоминают мне рыгающие тучи. Скорей бы, скорей в побег, в побег От этих кровью выдоенных стран. С объятьями нас принимает всех С Екатериною воюющий султан. Уже стекается придушенная чернь С озиркой, словно полевые мыши. О солнце-колокол, твое тили-ли-день, Быть может, здесь мы больше не услышим!
Но что там- Кажется, шаги - Шаги… Шаги... Эй, кто идет- Кто там идет -
Пугачёв
Свой… свой...
Караваев
Кто свой -
Пугачёв
Я, Емельян.
Караваев
А, Емельян, Емельян, Емельян! Что нового в этом мире, Емельян - Как тебе нравится этот дождь -
Пугачёв
Этот дождь на счастье богом дан, Нам на руку, чтоб он хлестал всю ночь.
Караваев
Да, да! Я тоже так думаю, Емельян. Славный дождь! Замечательный дождь!
Пугачёв
Нынче вечером, в темноте скрываясь, Я правительственные посты осмотрел. Все часовые попрятались, как зайцы, Боясь замочить шинели. Знаешь- Эта ночь, если только мы выступим, Не кровью, а зарёю окрасила б наши ножи, Всех бы солдат без единого выстрела В сонном Яике мы могли уложить...
Завтра ж к утру будет ясная погода, Сивым табуном проскачет хмарь. Слушай, ведь я из простого рода И сердцем такой же степной дикарь! Я умею, на сутки и вёрсты не трогаясь, Слушать бег ветра и твари шаг, Оттого что в груди у меня, как в берлоге, Ворочается зверёнышем тёплым душа.
Мне нравится запах травы, холодом подожжённой, И сентябрьского листолёта протяжный свист. Знаешь ли ты, что осенью медвежонок Смотрит на луну, Как на вьющийся в ветре лист - По луне его учит мать. Мудрости своей звериной, Чтобы смог он, дурашливый, знать И призванье своё и имя.
Я значенье моё разгадал...
Караваев
Тебе ж недаром верят -
Пугачёв
Долгие, долгие тяжкие года Я учил в себе разуму зверя... Знаешь- Люди ведь все со звериной душой, - Тот медведь, тот лиса, та волчица, А жизнь — это лес большой, Где заря красным всадником мчится. Нужно крепкие, крепкие иметь клыки.
Караваев
Да, да! Я тоже так думаю, Емельян... И если б они у нас были, То московские полки Нас не бросали, как рыб, в Чаган. Они б побоялись нас жать И карать так легко и просто За то, что в чаду мятежа Убили мы двух прохвостов.
Пугачёв
Бедные, бедные мятежники! Вы цвели и шумели, как рожь. Ваши головы колосьями нежными Раскачивал июльский дождь. Вы улыбались тварям...
Послушай, да ведь это ж позор, Чтоб мы этим поганым харям Не смогли отомстить до сих пор - Разве это когда прощается, Чтоб с престола какая-то блядь Протягивала солдат, как пальцы, Непокорную чернь умерщвлять! Нет, не могу, не могу! К чёрту султана с туретчиной, Только на радость врагу Этот побег опрометчивый. Нужно остаться здесь! Нужно остаться, остаться, Чтобы вскипела месть Золотою пургой акаций, Чтоб пролились ножи Железными струями люто!
Слушай! Бросай сторожить, Беги и буди весь хутор.
4. Происшествие на Таловом умёте Оболяев
Что случилось- Что случилось- Что случилось -
Пугачёв
Ничего страшного. Ничего страшного. Ничего страшного. Там на улице жолклая сырость Гонит туман, как стада барашковые.
Мокрою цаплей по лужам полей бороздя, Ветер заставил всё живое, Как жаб по их гнездам, скрыться, И только порою, Привязанная к нитке дождя, Чёрным крестом в воздухе Проболтнется шальная птица. Это осень, как старый оборванный монах, Пророчит кому-то о погибели веще.
Послушайте, для наших благ Я придумал кой-что похлеще.
Караваев
Да, да! Мы придумали кой-что похлеще.
Пугачёв
Знаете ли вы, Что по черни ныряет весть, Как по гребням волн лодка с парусом низким - По-звериному любит мужик наш на корточки сесть И сосать эту весть, как коровьи большие сиськи. От песков Джигильды до Алатыря Эта весть о том, Что какой-то жестокий поводырь Мёртвую тень императора Ведет на российскую ширь.
Эта тень с верёвкой на шее безмясой, Отвалившуюся челюсть теребя, Скрипящими ногами приплясывая, Идёт отомстить за себя, Идёт отомстить Екатерине, Подымая руку, как жёлтый кол, За то, что она с сообщниками своими, Разбив белый кувшин Головы его, Взошла на престол.
Оболяев
Это только весёлая басня! Ты, конечно, не за этим пришёл, Чтоб рассказать её нам -
Пугачёв
Напрасно, напрасно, напрасно Ты так думаешь, брат Степан.
Караваев
Да, да! По-моему, тоже напрасно.
Пугачёв
Разве важно, разве важно, разве важно, Что мёртвые не встают из могил - Но зато кой-где почву безвлажную Этот слух словно плугом взрыл. Уже слышится благовест бунтов, Рёв крестьян оглашает зенит, И кустов деревянный табун Безлиственной ковкой звенит. Что ей Пётр- — Злой и дикой ораве- - Только камень желанного случая, Чтобы колья погромные правили Над теми, кто грабил и мучил. Каждый платит за лепту лептою, Месть щенками кровавыми щенится. Кто же скажет, что это свирепствуют Бродяги и отщепенцы - Это буйствуют россияне! Я ж хочу научить их под хохот сабль Обтянуть тот зловещий скелет парусами И пустить его по безводным степям, Как корабль.
А за ним По курганам синим Мы живых голов двинем бурливый флот.
Послушайте! Для всех отныне Я — император Пётр!
Казаки
Как император -
Оболяев
Он с ума сошел!
Пугачёв
Ха-ха-ха! Вас испугал могильщик, Который, череп разложив как горшок, Варит из медных монет щи, Чтоб похлебать в чёрный срок. Я стращать мертвецом вас не стану, Но должны ж вы, должны понять, Что этим кладбищенским планом Мы подымем монгольскую рать! Нам мало того простолюдства, Которое в нашем краю, Пусть калмык и башкирец бьются За бараньи костры средь юрт!
Зарубин
Это верно, это верно, это верно! Кой нам чёрт умышлять побег - Лучше здесь всем им головы скверные Обломать, как колёса с телег. Будем крыть их ножами и матом, Кто без сабли — так бей кирпичом! Да здравствует наш император, Емельян Иванович Пугачёв!
Пугачёв
Нет, нет, я для всех теперь Не Емельян, а Пётр...
Караваев
Да, да, не Емельян, а Пётр...
Пугачёв
Братья, братья, ведь каждый зверь Любит шкуру свою и имя... Тяжко, тяжко моей голове Опушать себя чуждым инеем. Трудно сердцу светильником мести Освещать корявые чащи. Знайте, в мёртвое имя влезть - То же, что в гроб смердящий.
Больно, больно мне быть Петром, Когда кровь и душа Емельянова. Человек в этом мире не бревенчатый дом, Не всегда перестроишь наново... Но… к чёрту все это, к чёрту! Прочь жалость телячьих нег! Нынче ночью в половине четвёртого Мы устроить должны набег.
5. Уральский каторжник (прослушать)
Хлопуша
Сумасшедшая, бешеная кровавая муть! Что ты- Смерть- Иль исцеленье калекам - Проведите, проведите меня к нему, Я хочу видеть этого человека. Я три дня и три ночи искал ваш умёт, Тучи с севера сыпались каменной грудой. Слава ему! Пусть он даже не Пётр! Чернь его любит за буйство и удаль. Я три дня и три ночи блуждал по тропам, В солонце рыл глазами удачу, Ветер волосы мои, как солому, трепал И цепами дождя обмолачивал. Но озлобленное сердце никогда не заблудится, Эту голову с шеи сшибить нелегко. Оренбургская заря красношёрстной верблюдицей Рассветное роняла мне в рот молоко. И холодное корявое вымя сквозь тьму Прижимал я, как хлеб, к истощённым векам. Проведите, проведите меня к нему, Я хочу видеть этого человека.
Зарубин
Кто ты- Кто- Мы не знаем тебя! Что тебе нужно в нашем лагере - Отчего глаза твои, Как два цепных кобеля, Беспокойно ворочаются в солёной влаге - Что пришёл ты ему сообщить - Злое ль, доброе ль светится из пасти вспурга - Прорубились ли в Азию бунтовщики - Иль как зайцы, бегут от Оренбурга -
Хлопуша
Где он- Где- Неужель его нет - Тяжелее, чем камни, я нёс мою душу. Ах, давно, знать, забыли в этой стране Про отчаянного негодяя и жулика Хлопушу. Смейся, человек! В ваш хмурый стан Посылаются замечательные разведчики. Был я каторжник и арестант, Был убийца и фальшивомонетчик.
Но всегда ведь, всегда ведь, рано ли, поздно ли, Расставляет расплата капканы терний. Заковали в колодки и вырвали ноздри Сыну крестьянина Тверской губернии. Десять лет - Понимаешь ли ты, десять лет- - То острожничал я, то бродяжил. Это тёплое мясо носил скелет На общипку, как пух лебяжий.
Чёрта ль с того, что хотелось мне жить - Что жестокостью сердце устало хмуриться - Ах, дорогой мой, Для помещика мужик - Всё равно что овца, что курица. Ежедневно молясь на зари жёлтый гроб, Кандалы я сосал голубыми руками... Вдруг… три ночи назад… губернатор Рейнсдорп, Как сорвавшийся лист, Взлетел ко мне в камеру... «Слушай, каторжник! (Так он сказал. ) Лишь тебе одному поверю я. Там в ковыльных просторах ревёт гроза, От которой дрожит вся империя, Там какой-то пройдоха, мошенник и вор Вздумал вздыбить Россию ордой грабителей, И дворянские головы сечёт топор - Как берёзовые купола В лесной обители. Ты, конечно, сумеешь всадить в него нож - (Так он сказал, так он сказал мне. ) Вот за эту услугу ты свободу найдёшь И в карманах зазвякает серебро, а не камни».
Уж три ночи, три ночи, пробиваясь сквозь тьму, Я ищу его лагерь, и спросить мне некого. Проведите ж, проведите меня к нему, Я хочу видеть этого человека!
Зарубин
Странный гость.
Подуров
Подозрительный гость.
Зарубин
Как мы можем тебе довериться -
Подуров
Их немало, немало, за червонцев горсть Готовых пронзить его сердце.
Хлопуша
Ха-ха-ха! Это очень неглупо, Вы надёжный и крепкий щит. Только весь я до самого пупа - Местью вскормленный бунтовщик. Каплет гноем смола прогорклая Из разодранных рёбер изб. Завтра ж ночью я выбегу волком Человеческое мясо грызть. Всё равно ведь, всё равно ведь, всё равно ведь, Не сожрёшь — так сожрут тебя ж. Нужно вечно держать наготове Эти руки для драки и краж. Верьте мне! Я пришёл к вам как друг. Сердце радо в пурге расколоться, Оттого, что без Хлопуши Вам не взять Оренбург Даже с сотней лихих полководцев.
Зарубин
Так открой нам, открой, открой Тот план, что в тебе хоронится.
Подуров
Мы сейчас же, сейчас же пошлём тебя в бой Командиром над нашей конницей.
Хлопуша
Нет! Хлопуша не станет виться. У Хлопуши другая мысль. Он хотел бы, чтоб гневные лица Вместе с злобой умом налились. Вы бесстрашны, как хищные звери, Грозен лязг ваших битв и побед, Но ведь всё ж у вас нет артиллерии - Но ведь всё ж у вас пороху нет -
Ах, в башке моей, словно в бочке, Мозг, как спирт, хлебной едкостью лют. Знаю я, за Сакмарой рабочие Для помещиков пушки льют. Там найдётся и порох, и ядра, И наводчиков зоркая рать, Только надо сейчас же, не откладывая, Всех крестьян в том краю взбунтовать. Стыдно медлить здесь, стыдно медлить, Гнев рабов — не кобылий фырк...
Так давайте ж по липовой меди Трахнем вместе к границам Уфы.
6. В стане Зарубина Зарубин
Эй ты, люд честной да весёлый, Забубенная трын-трава! Подружилась с твоими сёлами Скуломордая татарва. Свищут кони, как вихри, по полю, Только взглянешь — и след простыл. Месяц, жёлтыми крыльями хлопая, Раздирает, как ястреб, кусты. Загляжусь я по ровной голи В синью стынущие луга, Не берёзовая ль то Монголия - Не кибитки ль киргиз — стога-.
Слушай, люд честной, слушай, слушай Свой кочевнический пересвист! Оренбург, осаждённый Хлопушей, Ест лягушек, мышей и крыс. Треть страны уже в наших руках, Треть страны мы как войско выставили. Нынче ж в ночь потеряет враг По Приволжью все склады и пристани.
Шигаев
Стоп, Зарубин! Ты, наверное, не слыхал, Это видел не я... Другие... Многие... Около Самары с пробитой башкой ольха, Капая жёлтым мозгом, Прихрамывает при дороге. Словно слепец, от ватаги своей отстав, С гнусавой и хриплой дрожью В рваную шапку вороньего гнезда Просит она на пропитанье У проезжих и у прохожих. Но никто ей не бросит даже камня. В испуге крестясь на звезду, Все считают, что это страшное знамение, Предвещающее беду. Что-то будет. Что-то должно случиться. Говорят, наступит глад и мор, По сту раз на лету будет склёвывать птица Желудочное своё серебро.
Торнов
Да-да-да! Что-то будет! Повсюду Воют слухи, как псы у ворот, Дует в души суровому люду Ветер сырью и вонью болот. Быть беде! Быть великой потере! Знать, не зря с логовой стороны Луны лошадиный череп Каплет золотом сгнившей слюны.
Зарубин
Врёте! Врёте вы, Нож вам в спины! С детства я не видал в глаза, Чтоб от этакой чертовщины Хуже бабы дрожал казак.
Шигаев
Не дрожим мы, ничуть не дрожим! Наша кровь — не башкирские хляби. Сам ты знаешь ведь, чьи ножи Пробивали дорогу в Челябинск. Сам ты знаешь, кто брал Осу, Кто разбил наголо Сарапуль. Столько мух не сидело у тебя на носу, Сколько пуль в наши спины вцарапали. В стужу ль, в сырость ли, В ночь или днём - Мы всегда наготове к бою, И любой из нас больше дорожит конём, Чем разбойной своей головою. Но кому-то грозится, грозится беда, И её ль казаку не слышать - Посмотри, вон сидит дымовая труба, Как наездник, верхом на крыше. Вон другая, вон третья, Не счесть их рыл С залихватской тоской остолопов, И весь дикий табун деревянных кобыл Мчится, пылью клубя, галопом. И куда ж он- Зачем он - Каких дорог Оголтелые всадники ищут - Их стегает, стегает переполох По стеклянным глазам кнутовищем.
Зарубин
Нет, нет, нет! Ты не понял... То слышится звань, Звань к оружью под каждой оконницей. Знаю я, нынче ночью идет на Казань Емельян со свирепой конницей. Сам вчера, от восторга едва дыша, За горой в предрассветной мгле Видел я, как тянулись за Черемшан С артиллерией тысчи телег. Как торжественно с хрипом колёсным обоз По дорожным камням грохотал. Рёв верблюдов сливался с блеянием коз И с гортанною речью татар.
Торнов
Что ж, мы верим, мы верим, Быть может, Как ты мыслишь, всё так и есть; Голос гнева, с бедою схожий, Нас сзывает на страшную месть. Дай бог! Дай бог, чтоб так и сталось.
Зарубин
Верьте, верьте! Я вам клянусь! Не беда, а нежданная радость Упадет на мужицкую Русь. Вот вззвенел, словно сабли о панцири, Синий сумрак над ширью равнин. Даже рощи - И те повстанцами Подымают хоругви рябин. Зреет, зреет весёлая сеча. Взвоет в небо кровавый туман. Гулом ядер и свистом картечи Будет завтра их крыть Емельян. И чтоб бунт наш гремел безысходней, Чтоб вконец не сосала тоска, - Я сегодня ж пошлю вас, сегодня, На подмогу его войскам.
7. Ветер качает рожь Чумаков
Что это- Как это- Неужель мы разбиты - Сумрак голодной волчицей выбежал кровь зари лакать. О эта ночь! Как могильные плиты, По небу тянутся каменные облака. Выйдешь в поле, зовёшь, зовёшь, Кличешь старую рать, что легла под Сарептой, И глядишь и не видишь — то ли зыбится рожь, То ли жёлтые полчища пляшущих скелетов. Нет, это не август, когда осыпаются овсы, Когда ветер по полям их колотит дубинкой грубой. Мёртвые, мёртвые, посмотрите, кругом мертвецы, Вон они хохочут, выплёвывая сгнившие зубы. Сорок тысяч нас было, сорок тысяч, И все сорок тысяч за Волгой легли, как один.
Ужель нельзя писать, забыв хотя на миг Про то, как пишутся новеллы и романы, Отвергнув, наконец, условные обманы Ненужных вымыслов и спутанных интриг - Ужель изобразить мне легче смерть и муку Героев, гибнущих в невиданном бою, Чем разговор с женой и комнату мою, Унылый вид в окно и будничную скуку - А между тем из них, из этих мелочей, Забытых книгами и слишком некрасивых, Чтоб их рассказывать в строфах красноречивых, Слагается вся жизнь, простая жизнь людей. И мысль одна давно мне не дает покоя: Нельзя ли без интриг, без драмы, без героя Перенести в рассказ из жизни целиком Тот маленький мирок, с которым я знаком - Мне было жаль срывать живой и благовонный Цветок, чтоб положить в гербарий запыленный; Из недр родных полей заботливой рукой Я вырежу его с дрожащими листами — Таким, каков он есть – с пахучею землей, И каплями росы, и влажными корнями…
II. На даче под Москвою
Бранят наш Петербург, наш Север, а меж тем Что может быть скучней деревни подмосковной! Страна фабричная: я сам не знаю, чем Мне здесь противно все, – уныло, плоско, ровно… Сквозь вырубленный лес, среди бесплодных нив, По рельсам блещущим гремит локомотив. А в селах – кабаки, огромные заводы, Рабочий пьяный люд: здесь больше нет природы. И вечно к небесам возносятся клубы Фабричной копоти, и силуэт трубы, Царящий надо всем, мне портит голубую Таинственную даль, печальную, родную… Должно быть, этот край недаром угнетал Наш современный бог, могучий капитал! А между тем и здесь, в прогулке одинокой, Зайдешь, бывало, в глушь: кругом лесная мгла, Зеленый мох, грибы, мохнатая пчела, А небо меж ветвей так ясно, так глубоко, Что чувствуешь себя от всех людей вдали, В деревне под Москвой, как на краю земли. Довольно двух иль трех деревьев, чтоб понятной Нам сделалась вся жизнь природы необъятной: Так двух иль трех людей довольно, чтоб познать Все бездны темные души, весь мир сердечный С его поэзией, любовью бесконечной И всем, чего нельзя словами рассказать…
III. Бабушка
Но приступить давно пора к моей задаче. Хотел я описать, без вымысла, одну Семью, с которой жил я некогда на даче, В деревне под Москвой. Я с бабушки начну. Когда-то и она хозяйкой домовитой И матерью была, и любящей женой; Теперь, чужая всем, она в семье родной, Как призрак дней былых, живет почти забытой. Есть что-то строгое в чертах, как будто след Невзгод пережитых; она одета просто; Согнувшись, сгорбившись – почти такого роста, Как внучка младшая – одиннадцати лет, Не помнит бабушка, что было с ней – ни муки, Ни радости: она как в полусне живет. Сидит на сундучке и целый день от скуки Ест кашку манную да чай в прикуску пьет; Порой по комнатам чего-то ищет, бродит, Храня заботливый и недовольный вид, И, думая, что в дверь отворенную входит, У отпертых шкафов задумчиво стоит. «Куда вы, бабушка-» – кричат ей, но слепая Предмет ощупает тихонько, не спеша, Потом уйдет, вздохнув, платок перебирая Худыми пальцами и туфлями шурша. И пахнет табачком от кацавейки длинной, От рук морщинистых, – так пахнет иногда В шкатулках дедовских, где многие года Таится аромат под крышкою старинной… Порою бедная, подняв упорный взгляд, Речам живых людей с усильем долго внемлет, Ей хочется понять, но скажет невпопад И вновь беззубым ртом жует и будто дремлет. Как малое дитя, она глядит на всех С недоумением и робостью послушной, И у нее такой бессильный, добрый смех, Просящий жалости, как будто простодушно Старушка над собой смеется, и порой Я думаю: зачем жила она, любила, Страдала- Где же цель всей жизни прожитой - И вот, что всех нас ждет, а впереди – могила. Осталось ей одно: с корзинкою грибов, Бывало, девочки усталые вернутся, «Где, родненькие, где-. » – на звук их голосов Слепая ощупью бредет. Они смеются, Обняв ее… Едва их голос прозвенел, Старушка ожила, и взор не так печален, Как будто золотой луч солнца заблестел На сумрачных камнях покинутых развалин… В слепые бедные глаза, в беззубый рот Губами свежими ее целуют внучки, — Веселью нет конца, – и маленькие ручки В дрожащую ладонь, смеясь, она берет. И рядом с желтою, пергаментною кожей Поблекшего лица лукавый блеск в очах, И смех, и ямочки на розовых щеках Мне кажутся еще прекрасней и моложе. И кротко светится бессмертная любовь В глазах у бабушки. Так вот – чего могила У нас не может взять!.. И мне понятно вновь, Зачем она жила, зачем она любила.
IV. Тетя Надя
А все же бабушка от внучек далека, И смотрят девочки на бедную старушку Так снисходительно, немного свысока, Как на старинную, любимую игрушку. Душою близкий к ней и преданный навек Остался на земле один лишь человек — То тетя Надя, дочь старушки… …………………………………………… Говорят, Она красавицей была. Теперь некстати Еще кокетлива; в дырявых башмаках И с заспанным лицом, и скукою в глазах, Всегда растрепана, в замаранном халате, Она по комнатам блуждает. В пустоте, В которой жизнь ее проходит, сплетни с прачкой, Забота, чтоб вскипел кофейник на плите, Прогулка в лавочку за нитками, за пачкой Каких-то пуговок, пасьянс, потом еда, И сон, и штопанье чулок, – вот все занятья. И так влачит она недели и года… Порою шьет она причудливые платья Из кружев, пышных лент и ярких лоскутков — Приманка жалкая, соблазн для женихов. А чаще попросту, сложив покорно руки, На крышу, на ворон глядит в окно от скуки И только медленно, зевая, крестит рот. А рядом, на софе, лежит сибирский кот — Пушистый, с нежными прозрачными глазами, Как изумруд – но злой и с острыми когтями. Лампадка теплится пред образом в тиши… Так много лет втроем вдали от мира жили Старушка, серый кот и тетя. В нем души Они не чаяли, но, верно, обкормили Любимца жирного, и бедный кот издох. Все счастье тетеньки его последний вздох Унес навек. С тех пор пустая жизнь без дела Еще печальнее. Но я подметить мог И в ней один святой, заветный уголок: Холодная ко всем, любовью без предела, Ревнивой, женскою она любила мать; И днем, и ночью с ней, – умела разговором, Картинкой, лакомством иль просто нежным взором Старушку, как дитя больное, утешать. И кто бы ни дерзнул обмолвиться намеком, Что память бабушки слабеет, в тот же миг Вся вспыхнет тетенька, и нет конца упрекам, Уйдет из комнаты, поднимет шум и крик, — Ей верить хочется, что бабушка такая, Как все, и умная, и даже не слепая. Старушка для нее – не призрак дней былых, Как для семьи, а друг – живой среди живых. Два бедных существа, отживших, одиноких, Не нужных никому и от людей далеких, Друг друга с нежностью любили, и вдвоем Отрадней было жить им в уголке своем. Когда же бабушка умрет, никто не будет О бедной горевать: лишь тетенька над ней Поплачет искренно и друга не забудет — Едва ли не одна из всех живых людей. И здесь, и в пошлости глубоко прозаичной, Есть жертва, есть любовь, ее тепло и свет!.. ………………………………………………. ……………………………………………….
V. Крокет
Я слышу голосок голубоглазой Наты: «Хотите в крокет-» – «Да! » Мы в сад уходим. День Склоняется. Длинней берез плакучих тень, Сильнее в парке лип цветущих ароматы. Люблю я звонкие, тяжелые шары И простодушие семейственной игры. Люблю квадрат земли, песчаный, желтый, плоский — На зеленеющих под липами лугах, Люблю то красные, то черные полоски — Условные значки на крокетных шарах. Смеются девочки: у них одна забота — «Крокировать» меня за тридевять земель, Чтоб вместе выиграть, и в тесные ворота Проносятся шары, и вот уж близко цель… Слежу с улыбкою, как худенькая Ната Кричит и прыгает, волнением объята. В ней все – порыв, огонь… А старшая сестра Тиха, безропотна, ленива и добра. Вся жизнь их общая, но все в них так различно. Они друзья, меж тем я наблюдал порой, Как младшая царит и правит деспотично Румяной, толстою, покорною сестрой, Здоровой Татою. По робким выраженьям Взаимной нежности, по взглядам и движеньям Могу предугадать две разные судьбы: Без мук, без гордых дум одна из них, наверно, Спокойно проживет хозяйкою примерной, Счастливой матерью. Другая – для борьбы, Для горя создана. Я вижу в ней задаток Страданья долгого, тех вечных, горьких дум, Что в наши дни томят неверующий ум; И жизни внутренней глубокий отпечаток Таится в голубых мечтательных глазах И бледном личике… Так с грустью бесконечной Люблю грядущее обдумывать порой, Когда идут они, обнявшись, предо мной Под сумраком берез аллеи вековечной, И Тата «пеночкой» сестру свою зовет… Люблю их комнатку, с игрушками комод, Бумажные дома и куклы из резинки. Когда же на столе кипящий самовар Над чайником струит голубоватый пар, — Люблю раскрашивать наивные картинки: Румяных девочек, зеленые леса… Бывало, кисточку я обмокну неловко: И с пятнами воды выходят небеса, Расплывшись, дерево сливается с головкой Несчастной девочки. И пальчиком грозит Мне Тата кроткая. Всю прежнюю отвагу Теряет кисть моя; а Ната мне кричит В негодовании: «Испортили бумагу!..» Когда же загляну им в глубину очей, — Какие бы мечты мой ум ни волновали, Мне сразу так легко, я чище и добрей, И утихают все тревоги и печали… И что-то чудное мерцало мне не раз, Непостижимое, как тайна звезд далеких, И все же близкое из этих детских глаз, Подобно небесам, безгрешных и глубоких.
VI. Бури в стакане воды
Услышав крик и шум семейной, бурной сцены, Я голос тетеньки и Даши узнаю, Почтенной нянюшки, и в комнату мою Порой доносится сквозь тоненькие стены Ожесточенный спор. За съеденный калач, За сломанный стакан, горшочек манной каши — Вся ярость тетеньки и озлобленье Даши, Весь этот ад, и крик неистовый, и плач. Так в кухне каждый день у них едва не драка. Но тетя на свою противницу глядит, Храня презрительный и величавый вид, А Даша – вне себя, она – краснее рака… Неутолимая, смертельная вражда: Как много хитростей им нужно и труда, Чтоб уколоть врага, чтоб чем-нибудь обидеть! Так только женщины умеют ненавидеть. С душою деспота, когда бы не жила В России нянюшка, а в Риме, в век античный, Она бы сумрачным Тиберием была Иль грозным Клавдием. Но в век наш прозаичный Ее владычества не признают. Меж тем Ей хочется в семье царить и править всем. И в кофте ситцевой, с надменными губами, И острым носиком, и хитрыми глазами, Проворная, как мышь, но с важностью лица, По дому бегает, хлопочет без конца, На взрослых и детей кричит, дает советы… Пророческие сны, народные приметы, И новости газет, и жития святых, Секреты кушаний и сплетни о родных, Рецепты всех лекарств и тайны всех настоек — Скрывает ум ее, находчив, смел и боек. И Даша, в нянюшках лет тридцать прослужив, С любовью в памяти хранит благоговейной Преданья старины и хроники семейной, — Житейских случаев – она живой архив. Расскажет вам о том, как Тата на крестинах Папаше крестному испортила халат, И был ли с кашею пирог на именинах Или с вязигою лет шесть тому назад. Порой случается, что няня глупой сплетней Иль даже дерзостью хозяйку оскорбит. «Я вам даю расчет!..» – ей барыня кричит В негодовании. Но Даша безответней, Смирней овечки вдруг становится. В слезах У доброй госпожи валяется в ногах, Целует руки ей, и кается, и молит, Пока ей барыня остаться не позволит. Тогда, свой прежний вид обиженный храня, Начнет она мести и чистить мебель щеткой, И моет все полы, и делается кроткой И добродетельной, но только на два дня. Потом не выдержит, и снова – крики, споры, И жажда властвовать, и прежние раздоры. Что делать- Жить она не может без семьи: Она исчахла бы от грусти одинокой Без тех, с кем ссорится всю жизнь, полна глубокой, Но скрытой верности и преданной любви. Одни лишь девочки ей дороги на свете: И ненавистна всем, презрительна и зла, Она всю нежность им, всю душу отдала. И «нянечку» свою недаром любят дети: Я знаю, злобные, надменные черты И хитрые глаза становятся добрее, — Как будто в отблеске духовной красоты, — А руки жесткие любовней и нежнее, Когда детей она в уютную кровать, Крестя с молитвою, укладывает спать. Опустит занавес, поправит одеяло, Посмотрит издали в последний раз на них, И этот взор любви так светел, добр и тих: «Она не злая, – нет! » – подумаешь, бывало.
VII. Мама
Она – не модный тип литературной дамы: «Сонату Крейцера» не может в пять минут Подробно разобрать и автора на суд Привлечь, и заключить: «Я здесь не вижу драмы!..» Не режет в перламутр оправленным ножом Изящные листы французских книг Лёмерра И не бранит, гордясь критическим чутьем, Столь непонятного для русских дам Флобера; И в светской болтовне, как будто невзначай, Ни мыслью книжною, ни фразой либеральной Не думает блеснуть, и, разливая чай, Не хвалит Paul Bourget с улыбкою банальной… В лице глубокая печаль и доброта, Она застенчива, спокойна и проста, И, вместо умных книг, лишь предана заботе О кашле Наточки, о кушанье, дровах, О шубках для зимы – об этих мелочах, Что иногда важней серьезных дел. В капоте Домашнем, стареньком, наружностью своей Не занимается и хочет некрасивой И старше лет своих казаться: для детей Она живет. Но я считал ее ленивой И опустившейся. Я помню, иногда Они к ней прибегут: «Пусти нас на качели! » Но мама много раз клялась, что никогда Не пустить, а меж тем, они достигнут цели. «Родная, милая!..» и, наконец, она Уступит, ласками детей побеждена, Хоть слышать, бедная, не может хладнокровно, Как подозрительно скрипят гнилые бревна. При первой шалости детей она опять Прибегнуть к строгости решается, горюет, Что портит девочек, что слишком их балует, И все-таки ни в чем не может отказать. Она казалась мне такой обыкновенной, Такою слабою… Потом я видел раз Ее в несчастии: я помню, в трудный час, Почти веселая, с улыбкой неизменной, Она была еще спокойней. В эту ночь Лежала при смерти ее родная дочь. Я чувствовал, что смерть подходит к изголовью Любимой женщины… Со всей моей любовью Я был беспомощен и жалок, как дитя. А мать легко, без слез, как будто бы шутя, Что нужно делала и что-то говорила Простое, нежное… На выраженье глаз, На кроткое лицо взглянув, – какая сила У этой женщины, я понял в первый раз.
VIII. Проза любви
О беззаботная, влюбленная чета! Что может быть милей- Вы думаете оба, Что жизнь – какая-то воздушная мечта, Что будут соловьи вам песни петь до гроба - Но ведь придется же заказывать обед, С какой бы высоты на жизнь вы ни взглянули, — Не меньше страстных клятв необходим буфет, Белье и утюги, лоханки и кастрюли — Эмблемы вечные супружеской любви. Попробуйте пожить вдвоем, – увянут розы, Потухнет свет луны, умолкнут соловьи Под дуновением неумолимой прозы… Бывало, с нежностью, поникнув головой, Шептала ты «люблю», когда звезда в эфире Струила тихий свет, а ныне… Боже мой!.. «Куда девался рубль и пятьдесят четыре Копейки-» – юная хозяйка говорит, Над счетной книжкою приняв серьезный вид. Увы! таков наш мир… Но хуже всякой прозы — Упреки в ревности, домашняя война За первенство, за власть, и сцены, крики, слезы: «Не хочешь ли гулять-» – мне говорит жена. — «Я занят, не мешай! » – и мы не в духе оба… Хандра, расстройство нерв… Из этих пустяков Выходит глупый спор: предлог уже готов; В душе – холодная, мучительная злоба. И мне чрез полчаса, как злейшему врагу, Жена в отчаянье кричит: «Меня ты губишь… Уйди… оставь!.. Я жить с тобою не могу!..» А я в ответ: «Теперь я знаю: ты не любишь! » И грубые слова, и хлопанье дверей… А Булька серая, любимый мопс, меж нами В тревоге бегает, как между двух огней, И смотрит умными, печальными глазами. Не правда ль, ты жене весь мир отдать готов, А кресла мягкого иль книги не уступишь; Ей счастье на земле ценою жизни купишь, А не простишь двух-трех пустых обидных слов. Но тяжелей всего – болезнь: какая мука, Едва заметив жар, в тревоге пульс считать, Способность потеряв работать и читать, И думать. А в душе – томительная скука… Поставишь градусник, и страшно заглянуть На цифру, и следишь, тревогою объятый, Веселым притворясь, как медленная ртуть Все подымается, и от одной десятой Проклятых градусов – я чувствую порой — Зависит жизнь моя, и счастье, и покой… О, как вы далеки, таинственные встречи И первая любовь, и безотчетный страх, Признанье робкое в потупленных очах, И торопливые, взволнованные речи!.. Вы не вернетесь вновь: простите навсегда! Но как ни дороги утраченные грезы, Я знаю: в пошлости, среди житейской прозы И будничных забот, и скучного труда — Все крепче с каждым днем, все глубже и сильнее Моя печальная, спокойная любовь: Нет, я бы не хотел, чтоб сделалась ты вновь Такою, как была: ты мне еще милее! Теперь – пред силою любви моей простой, Пред этой жалостью друг к другу бесконечной — Нам кажется почти ребяческой игрой Тот первый сон любви неопытной, беспечной!..
IX. Отъезд с дачи
Осенний день. В лесу – все мертвенно и пышно: Ни томной иволги, ни зябликов не слышно. И как в дому, людьми покинутом, полна Чего-то грустного лесная тишина. Порой волнуются дрожащие осины, И солнце заблестит, и листья зашумят, Как в летний день, но миг – и желтые вершины Вновь успокоятся и сразу замолчат. Не пролетит пчела над цветником унылым, В аллеях падают увядшие листы И блещут в сумраке, подобно златокрылым Июльским бабочкам. Как алые цветы, Два мертвых листика трепещут и краснеют На голых сучьях. Дождь и карканье ворон, Солома влажная на избах, небосклон Туманный… озими лишь ярко зеленеют. На даче холодно, и потолок течет, И печки скверные дымят, из окон дует, И даже булочник возить перестает Свой хлеб, и тетенька на скуку негодует… В тревоге девочки, – в гимназию пора. Из ранца вынули учебник запыленный Сегодня свой урок твердят они с утра: Знакомый переплет, оборванный, зеленый, С воспоминанием о страшных, злых глазах Учителя, опять на них наводит страх. «Лакедемоняне в бою при Фермопилах... » — Выводит Таточка унылым голоском, Зевая, морщится и лижет языком Свой пальчик розовый, запачканный в чернилах. Но вот уж ломовой приехал. На возу Навален всякий хлам: там сундуки, игрушки, Ногами вверх столы, матрацы и подушки, И клетка с петухом у кучера внизу, А в самой вышине, как символ дома, яркий Блистает самовар в объятьях у кухарки. И с высоты кричит она вознице: «Эй, Смотри-ка, моего корыта не разбей! » Собака, хвост поджав, должно быть, в мыслях грустных, Сидит: увы! пора голодная придет, Не будет ей костей, не будет корок вкусных. А дворник, шапку сняв, двугривенного ждет. С бутылкой молока, закупоренной тряпкой, Одета в серенький поношенный бурнус, Но с очень яркою, оранжевою шляпкой, С подвязанной щекой (осенний дачный флюс), Хлопочет тетенька и между двух картонок В коляску бабушку старается втолкнуть. Слепая, бедная старушка, как ребенок, Покорна. Все теперь готово. С Богом – в путь! Но Даша сердится и хочет верх коляски Поднять: «Что если дождь- не думает никто О детях!..» В шарфы, плэд, потом башлык, пальто Она их кутает. Им душно: только глазки Блестят… Поехали. Уж церковь – за холмом, Вот роща, где грибов так много, вот паром… Вдруг тетенька кричит в отчаянье: «Забыла!.. Ах, Боже мой, назад!.. Забыла башмаки!.. Я сбегаю: ведь здесь – недолго… пустяки!..» Но Даша, полная воинственного пыла, Вступает в спор, – она ликует больше всех, Злорадствуя… И крик, и шум, и общий смех… С улыбкой Таточка на все глядит практично, И ей на даче ли, в Москве ли – безразлично. Из хрестоматии французской наизусть Твердит она урок. А Нате жаль природы, Прогулок и грибов, и солнца, и свободы! В задумчивом лице – недоуменье, грусть, Как будто бы вопрос, зачем в глубокой думе Так сумрачен и тих – там, на краю небес — Волшебно-золотой и все же мертвый лес, Зачем уныние – в поблекшем поле, в шуме Осенних непогод, и в тучах, и во всем-. Сердечко бедное в ней чутко встрепенулось, — Кто знает, может быть, предчувствие проснулось Того великого, что смертью мы зовем-.
Х. Читателю
Мне страшно на лицо читателя взглянуть: «Где собственно герой, завязка, в чем же суть - И как печатают серьезные журналы Подобный вздор!.. Какой упадок небывалый!..» Минутку погоди, мой строгий судия, Не горячись: ты прав! Мы – слабы, мы – ничтожны. Все эти новые поэмы – невозможны; В них скука царствует! Но разве жизнь твоя, Читатель, веселей- Ты умываешь руки Во всем, но кто, скажи, виновник этой скуки, Упадка, пошлости и прозы наших дней - Ты ропщешь, а меж тем всю жизнь тебя нимало Родной поэзии судьба не занимала. Что книги!.. Для тебя отрадней и милей Партнер за карточным столом, да оперетка! Ты любишь фельетон забавный пробежать, И если шуточка довольно зла и метка, Привык ты гаэру газетному прощать Всю пошлость. Ты не прочь от модного скандала, И надо дерзким быть, чтоб угождать тебе… Но что ты любишь- Чем душа твоя страдала - Когда ты жертвовал, кому, в какой борьбе-. С умом расчетливым, с душой неверной, зыбкой, И с этой вечною, болезненной тоской, И с этой мертвою, скептической улыбкой, — Вот он, наш судия, читатель дорогой!.. Смотри: мы – казнь твоя, мы – образ твой. Меж нами Есть непонятная, невидимая связь. Ты знаешь: до сих пор она не порвалась, — О, слишком крепкими мы связаны цепями! Тебя не трогает наш робкий, бедный стих, — Что делать- Видишь сам: наш мир угрюм и тесен, Не требуй же от нас могучих, вольных песен, — Они – не для тебя, ты недостоин их! Теперь расстанемся… Но, кажется, с дороги Я сбился и зашел Бог весть куда. Сейчас Я кончу. Вот – вся мысль поэмы. В эпилоге Я повторяю то, чем начал мой рассказ.
XI. Поэзия будничной жизни
Где два, три дерева, там – целый мир пред нами, Там всей природы жизнь, там вся ее краса, И бесконечные синеют небеса, Сквозя меж темными, поникшими ветвями, — Так двух иль трех людей довольно, чтоб порой, В житейской пошлости великое, святое, — Что есть у всех, – любовь просветом в мир иной Сияла, вечная, как небо голубое!
