Стихи про осенний парк

Иду по парку. Так легко
Тут дышится. И воздух свежий,
Прошла чуть-чуть. А сверху вдруг
Листок летит, красивый, нежный.

Упал в ладонь кленовый лист
В прожилках весь. Такой багровый,
Идёшь навстречу...Оптимист,
Но взгляд печальный и суровый.

Сейчас тебе я улыбнусь -
Печаль-тоску твою развею,
И солнышком в тебе зажгусь
Рябинкой спелою зардею!..

В ответ ты улыбнулся вмиг -
Печаль всю выплеснув из сердца,
А где-то композитор Григ
Играл на фортепьяно скерцо...

Какая осень!.. В парке том
Мы на скамейке целовались,
А дальше?.. Что было потом?
В любви друг другу мы признались!

В осеннем парке тишина.
Лишь клен, тревогою объятый,
Листвой летучею крылатой
Выводит в небе письмена.

Отравлен запахом листвы
Брожу по липовой аллее.
Продрогшей осенью болею
Под крики птичьей татарвы.

Дождей кружится хоровод,
Земля укутана водою,
Кривое зеркало земное
Отображает небосвод.

Вожусь как с торбой расписной
С недоброкачественной скукой,
Как с неизученной наукой
Из хирургии полостной.

Под каблуком хрустят листы
И сумрак будничный осенний
От неудачи до спасенья
Наводит в памяти мосты.

Что ты мне, осень, принесла?
Не знаю, не найду ответа…
В холодном небе нет просвета…
Лишь серая пустая мгла.

Золотые краски – всполохи огня.
Мир волшебной сказки окружил меня.
Я брожу по парку, а в руке букет
Клёнов и рябины, их прощальный след.

Тихо так, что слышно, как шуршит листва.
Под ковром нарядным жухлая трава.
Парк грустит о летней сладостной поре,
О пернатой стае, шумной детворе.

От лучей палящих здесь скрывался я.
Наслаждался ранней трелью соловья.
Летний птичий щебет здесь не умолкал.
Птицы улетели – парк печальным стал.

Оторвавшись, листья падают, кружа.
Я брожу по парку, золотом шурша.
Ветки сиротливо надо мной висят.
Подгоняет осень ветром листопад.

Мой друг, ты спросишь, кто велит,
Чтоб жглась юродивого речь -

Давай ронять слова,
Как сад — янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
Едва, едва, едва.

Не надо толковать,
Зачем так церемонно
Мареной и лимоном
Обрызнута листва.

Кто иглы заслезил
И хлынул через жерди
На ноты, к этажерке
Сквозь шлюзы жалюзи.

Кто коврик за дверьми
Рябиной иссурьмил,
Рядном сквозных, красивых
Трепещущих курсивов.

Ты спросишь, кто велит,
Чтоб август был велик,
Кому ничто не мелко,
Кто погружен в отделку

Кленового листа
И с дней Экклезиаста
Не покидал поста
За теской алебастра -

Ты спросишь, кто велит,
Чтоб губы астр и далий
Сентябрьские страдали -
Чтоб мелкий лист ракит
С седых кариатид
Слетал на сырость плит
Осенних госпиталей -

Ты спросишь, кто велит -
— Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви,
Ягайлов и Ядвиг.

Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя, - подробна.

Когда угрюмый дождь стучит в мое окно
И лампы огонек так ласково мерцает,
Я думаю о том, кто в этой тьме блуждает,
Кому найти приют всю ночь не суждено.

О, если б я могла ту лампу, как маяк,
Поставить на окно, как вызов ночи темной,
И гостем бы вошел ко мне мой брат бездомный,
Оставив за собой осенний дождь и мрак!..

Но мы — условности трусливые рабы —
Ни ярко чувствовать, ни жить мы не умеем,
И голову поднять свободно не посмеем
Из-под ярма приличий и судьбы.

Вхожу в заглохший парк… Всё спит спокойным сном...
Спит тихий пруд, спят зелень и цветы...
Всё, всё забыло здесь о суетном земном,
Всё полно мирных грёз заснувшей красоты.

Склонившись в пруд громадными стволами,
Деревья дряхлые как в зеркало глядят...
Беседки с графскими старинными гербами
Так помечтать под тихий свод манят.

Всё спит, всё умерло… Один лишь водопад,
Как будто нарушать спокойствие он рад,
С уступов падая, задумчиво шумит...

Всё спит, всё умерло… Лишь он один да я
Волнуемся, лишь в нас двоих сквозь сон кипит
Безумство дерзкое стремлений бытия.

Осенний день наполнен светом
И грустной музыкой листвы.
И распрощавшееся лето
Сжигает за собой мосты.
В лесу пустынно и печально.
На юг умчался птичий гам.
И в тишине исповедальной
Притих березовый орган.

2003

В солнечном осеннем парке
Радость раздает подарки -
Золотом листвы осыпав,
На скамейку пригласит.

Поиграет с вами ветром
И погладит шляпы фетром,
Задрожав в ресницах светом,
Прямо в сердце луч вонзит.

Позовет Любви рекою
И свидание устроит,
Где в тиши сердец с тобою
По Душам поговорит.

В золотом осеннем парке
Радость в воздухе звенит,
От багряных красок жарко,
И Любовь с собой манит...

Передо мной прекрасное явление,
Осенний парк во всей красе,
Забираю эти впечатления,
По последней ухожу росе.

Осенний парк, в нем красота иная,
Он свои богатства раздает,
Энергией, накопленною летом,
Он дышит, его душа поет.

Деревья осень понимают,
Друг на друга ласково глядят,
Чувства есть, они их знают,
Грубей, чем двести лет назад.

Вот деревья по ветру согнулись,
Но не все, другие вопреки,
Друг к другу нежно прикоснулись,
Глядят упрямо в сторону реки.

Там отменно дивные просторы,
На воде речная гладь,
Хочется понять которых,
Душой прекрасной увидать.

В парке чудные видения,
Белки на ветвях видны.
Это частые явления,
Они наверно, голодны.

Вот соберёмся в парк, и соберём
Букет осенний истин непреложных.
Там на аллеях пахнет октябрём
Чуть горьковато влажно и тревожно.

Там солнечными бликами шуршат
Собачки в удивительных попонках.
Вопит в коляске чистая душа
Вот этой юной мамочки ребёнка.

Там подсыпают землю под кусты
И деревце подвязывают к кольям.
Не против по полста для не простыть,
Пенсионер за шахматной доскою.

Лирических печалей не берусь
Набрать и пару строчек для порядка.
Единственный вопрос вгоняет в грусть –
Куда пропала левая перчатка?

В веночке из листков распластанных,
Полуувядших, тёмно-красных,
Без стебелька, без цветоножки,
Как пуговицы или брошки,
Лежат они, к земле приколоты,
Последнее живое золото.
И словно первые снежинки
Летят последние пушинки.

Опять угрюмая, осенняя погода,
Опять расплакалась гаштейнская природа,
И плачет, бедная, она и ночь и день;
На горы налегла ненастной тучи тень,
И нет исходу ей! Душа во мне уныла:
Перед моим окном, бывало, проходила
Одна прекрасная; отколь и как сюда
Она явилася, не ведаю, — звезда
С лазурно-светлыми, веселыми глазами,
С улыбкой сладостной, с лилейными плечами.
Но и ее уж нет! О! я бы рад отсель
Лететь, бежать, идти за тридевять земель,
И хлад, и зной, и дождь, и бурю побеждая,
Туда, скорей туда, где, прелесть молодая,
Она господствует и всякий день видна:
Я думаю, что там всегдашняя весна!

Осень листья темной краской метит:
Не уйти им от своей судьбы!
Но светло и нежно небо светит
Сквозь нагие черные дубы,

Что-то неземное обещает,
К тишине уводит от забот —
И опять, опять душа прощает
Промелькнувший, обманувший год!

1905

Северное лето. Риголетто
В городском саду свое “ля-ля”
Тянет. О, культурная диета
Гибнущего вскоре корабля.

Что там на “Титанике” играли
Перед обреченною толпой -
Слободские розовые крали,
Употев, плывут на водопой.

Там, в сифонах с грушевым сиропом,
Этой сладкой жизни эликсир.
Нищий шик, неведомый Европам,
Этот наш таинственный “блезир”.

Все, что здесь мы видим, — для блезиру,
Невсерьез, с ухмылкой на губе…
Не прощу проклятому кассиру
Этой фальши в нотах и в судьбе.

Но какие вопли роковые
Призваны глушить до хрипоты
Эти вот оркестры духовые,
Газировка, герцоги, шуты -

1963

Осенний погожий день.
Жницы перед началом работы
Собрались за чаем…

Кислая осень в окошко врывается.
Дома сидеть невозможно никак:
Выйдешь на улицу — злость разыграется:
Сырость и грязь отравят каждый шаг.
Целые сутки льет дождь с неба хмурого,
Некуда деться от сонной тоски,
Будто бы ты все статьи Гайдебурова
Перечитал от доски до доски.

1873

Ты тогда была в Санкт-Петербурге.
Я тогда был в костюме узком.
Ты учила биографию Юнга,
А я учил брата французскому.
Ты мешала отцу клацать кнопки,
А я мешал свой остывший чай,
Ты выходила из десятка неробкого,
А я выходил из метро, не встречай.
Ты вела себя пошло и смело,
А я вёл сестрёнку на бал.
Ты в машину к подругам подсела.
Я подсел на тебя и не слезал.
Ты слушала маму и бабушку.
Я *ный дождь за окном.
Ты ставила на стол оладушки,
А я всё на чёрный. в казино.
Ты крошила для птиц хлеб на улице.
А я крошил строки, себя. и на бис.
Ты забыла свой зонт на какой-то там улице.
А я что-то позабыл тебя забыть.

1

Через Красные ворота я пройду
Чуть протоптанной тропинкою к пруду.

Спят богини, охраняющие сад,
В мерзлых досках заколоченные, спят.

Сумрак плавает в деревьях. Снег идет.
На пруду, за «Эрмитажем», поворот.

Чутко слушая поскрипыванье лыж,
Пахнет елкою и снегом эта тишь

И плывет над отраженною звездой
В темной проруби с качнувшейся водой.

_1921


2

Бросая к небу колкий иней
И стряхивая белый хмель,
Шатаясь, в сумрак мутно-синий
Брела усталая метель.

В полукольце колонн забыта,
Куда тропа еще тиха,
Покорно стыла Афродита,
Раскинув снежные меха.

И мраморная грудь богини
Приподнималась горячо,
Но пчелы северной пустыни
Кололи девичье плечо.

А песни пьяного Борея,
Взмывая, падали опять,
Ни пощадить ее не смея,
Ни сразу сердце разорвать.

_1916


3

Если колкой вьюгой, ветром встречным
Дрогнувшую память обожгло,
Хоть во сне, хоть мальчиком беспечным
Возврати мне Царское Село!

Бронзовый мечтатель за Лицеем
Посмотрел сквозь падающий снег,
Ветер заклубился по аллеям,
Звонких лыж опередив разбег.

И бегу я в лунный дым по следу
Под горбатым мостиком, туда,
Где над черным лебедем и Ледой
Дрогнула зеленая звезда.

Не вздохнуть косматым, мутным светом,
Это звезды по снегу текут,
Это за турецким минаретом
В снежной шубе разметался пруд.

Вот твой теплый, твой пушистый голос
Издали зовет — вперегонки!
Вот и варежка у лыжных полос
Бережет всю теплоту руки.

Дальше, дальше!.. Только б не проснуться,
Только бы успеть — скорей! скорей! -
Губ ее снежинками коснуться,
Песнею растаять вместе с ней!

Разве ты не можешь, Вдохновенье,
Легкокрылой бабочки крыло,
Хоть во сне, хоть на одно мгновенье
Возвратить мне Царское Село!

_1922


4

Сквозь падающий снег над будкой с инвалидом
Согнул бессмертный лук чугунный Кифаред.
О, Царское Село, великолепный бред,
Который некогда был ведом аонидам!

Рожденный в сих садах, я древних тайн не выдам.
(Умолкнул голос муз, и Анненского нет... )
Я только и могу, как строгий тот поэт,
На звезды посмотреть и «всё простить обидам».

Воспоминаньями и рифмами томим,
Над круглым озером метется лунный дым,
В лиловых сумерках уже сквозит аллея,

И вьюга шепчет мне сквозь легкий лыжный свист,
О чем задумался, отбросив Апулея,
На бронзовой скамье кудрявый лицеист.

_Декабрь 1921

В осенний вечер дышит лес
Невыразимою печалью…
Задернут траурной вуалью
Простор заплаканных небес.

Заката дальнего багрянец
Зловещим зыблется пятном,
Как лихорадочный румянец
На лике бледном и больном.

В поблекших красках увяданья,
В паденьи каждого листка
Живые чудятся страданья,
Живая чудится тоска.

В тени обманчивой и шаткой
Как будто шепчется листва,
И полны позднею догадкой
Ее предсмертные слова…

1892

Влетел на свет осенний жук,
В стекло ударился, как птица,
Да здравствуют дома, где нас сегодня ждут,
Я счастлив собираться, торопиться.

Там на столе грибы и пироги,
Серебряные рюмки и настойки,
Ударит час, и трезвости враги
Придут сюда для дружеской попойки.

Редеет круг друзей, но — позови,
Давай поговорим как лицеисты
О Шиллере, о славе, о любви,
О женщинах — возвышенно и чисто.

Воспоминаний сомкнуты ряды,
Они стоят, готовые к атаке,
И вот уж Патриаршие пруды
Идут ко мне в осеннем полумраке.

О собеседник подневольный мой,
Я, как и ты, сегодня подневолен,
Ты невпопад кивай мне головой,
И я растроган буду и доволен.

Сквозь летние сумерки парка
По краю искусственных вод
Красавица, дева, дикарка —
Высокая лебедь плывет.

Плывет белоснежное диво,
Животное, полное грез,
Колебля на лоне залива
Лиловые тени берез.

Головка ее шелковиста,
И мантия снега белей,
И дивные два аметиста
Мерцают в глазницах у ней.

И светлое льется сиянье;
Над белым изгибом спины,
И вся она как изваянье
Приподнятой к небу волны.

Скрежещут над парком трамвая,
Скрипит под машинами мост,
Истошно кричат попугаи,
Поджав перламутровый хвост.

И звери сидят в отдаленье,
Приделаны к выступам нор,
И смотрят фигуры оленьи
На воду сквозь тонкий забор.

И вся мировая столица,
Весь город, сверкающий наш,
Над маленьким парком теснится,
Этаж громоздя на этаж.

И слышит, как в сказочном мире
У самого края стены
Крылатое диво на лире
Поет нам о счастье весны.

1948

Разговорились люди нынче.
От разговоров этих чад.
Вслух и кричат, но вслух и хнычат,
И даже вслух порой молчат.

Мне надоели эти темы.
Я бледен. Под глазами тени.
От этих споров я в поту.
Я лучше в парк гулять пойду.

Уже готов я лезть на стену.
Боюсь явлений мозговых.
Пусть лучше пригласит на сцену
Меня румяный массовик.

Я разгадаю все шарады
И, награжден двумя шарами,
Со сцены радостно сойду
И выпущу шары в саду.

Потом я ролики надену
И песню забурчу на тему,
Что хорошо поет Монтан,
И возлюбуюсь на фонтан.

И, возжелавши легкой качки,
Лелея благостную лень,
Возьму я чешские «шпикачки»
И кружку с пеной набекрень.

Но вот сидят два человека
И спорят о проблемах века.

Один из них кричит о вреде
Открытой критики у нас,
Что, мол, враги кругом, что время
Неподходящее сейчас.

Другой — что это все убого,
Что ложь рождает только ложь
И что, какая б ни была эпоха,
Неправдой к правде не придешь.

Я закурю опять, я встану,
Вновь удеру гулять к фонтану,
Наткнусь на разговор, другой…
Нет, - в парк я больше ни ногой!

Всё мыслит: доктор медицины,
Что в лодке сетует жене,
И женщина на мотоцикле,
Летя отвесно но стене.

На поплавках уютно-шатких,
И аллеях, где лопочет сад,
И на раскрашенных лошадках —
Везде мыслители сидят.

Прогулки, вы порой фатальны!
Задумчивые люди пьют,
Задумчиво шумят фонтаны,
Задумчиво по морде бьют.

Задумчивы девчонок челки,
И ночь, задумавшись всерьез,
Перебирает, словно четки,
Вагоны чертовых колес…

Где обрывается память, начинается старая фильма,
Играет старая музыка какую-то дребедень.
Дождь прошел в парке отдыха, и не передать,
Как сильно
Благоухает сирень в этот весенний день.

Сесть на трамвай 10-й, выйти, пройти под аркой
Сталинской: все как было, было давным-давно.
Здесь меня брали за руку, тут поднимали на руки,
В открытом кинотеатре показывали кино.

Про те же самые чувства показывало искусство,
Про этот самый парк отдыха, про мальчика на руках.
И бесконечность прошлого, высвеченного тускло,
Очень мешает грядущему обрести размах.

От ностальгии или сдуру и спьяну можно
Подняться превыше сосен, до самого неба на
Колесе обозренья, но понять невозможно:
То ли войны еще не было, то ли была война.

Всё в черно-белом цвете, ходят с мамами дети,
Плохой репродуктор что-то победоносно поет.
Как долго я жил на свете, как переносил все эти
Сердцебиенья, слезы, и даже наоборот.

Не убеждай, сам вижу – осень!
И дело не в календарях,
Но кто-то, знающий, наносит
На холст палитру сентября.

Душа, невольно отзываясь
Знакомым линиям дождя,
Промолвит, грустно улыбаясь:
Всё о тебе, всё – про тебя.

Куда ни глянь, твой образ всюду,
Поэт, твои – любовь, печаль –
С их вечным ожиданьем чуда,
С их вечным устремленьем вдаль,

Так словно, в этой зыби синей
Разгадка ждёт, идущих к ней…
Ну, а пока наклоны линий
Осенних – правильных дождей…

Последняя любовь — последняя страница
С насмешкой горькою в отрывистых строках.
Душа моя, душа — замученная птица
У мальчика жестокого в руках!

О, если б тот, кто мне надел венец из терний,
Хоть понял бы красу осенних грустных дней,
Хоть видел бы зари осенней свет вечерний
В горении любви непринятой моей.

Но только блеск утра, но лишь грозы зарница
Для юных дерзких глаз прекрасны на земле.
Душа моя, душа — замученная птица!
Последняя любовь угасла в серой мгле.

Над городом осенний мрак навис.
Ветвями шевелят дубы и буки,
И слабые, коротенькие руки
Показывает в бурю кипарис.

_Баснь


Могольцу снилися жилища Елисейски:
Визирь блаженный в них
За добрые дела житейски,
В числе угодников святых.
Покойно спал на лоне Гурий.
Но сонный видит ад,
Где пламенем объят,
Терзаемый бичами Фурий,
Пустынник испускал ужасный вопль и стон.

Моголец в ужасе проснулся.
Не ведая, что значит сон.
Он думал, что пророк в сих мертвых обманулся
Иль тайну для него скрывал;
Тотчас гадателя призвал,
И тот ему в ответ: «Я не дивлюсь ни мало
Что в снах есть разум, цель и склад.
Нам небо и в мечтах премудрость завещало…
Сей праведник, визирь, оставя двор и град,
Жил честно и всегда любил уединенье, —
Пустынник на поклон таскался к визирям».

С гадателем сказав, что значит сновиденье,
Внушил бы я любовь к деревне и полям.
Обитель мирная! в тебе успокоенье
И все дары небес даются щедро нам.

Уединение, источник благ и счастья!
Места любимые! ужели никогда
Не скроюсь в вашу сень от бури и ненастья -
Блаженству моему настанет ли чреда -
Ах! кто остановит меня под мрачной тенью -
Когда перенесусь в священные леса -
О, Музы! сельских дней утеха и краса!
Научите ль меня небесных тел теченью -
Светил блистающих несчетны имена
Узнаю ли от вас- Иль, если мне дана
Способность малая и скудно дарованье,
Пускай пленит меня источников журчанье.
И я любовь и мир пустынный воспою!
Пусть Парка не прядет из злата жизнь мою,
И я не буду спать под бархатным наметом:
Ужели через то я потеряю сон -
И меньше ль по трудах мне будет сладок он,
Зимой — близь огонька, в тени древесной — летом -
Без страха двери сам для Парки отопру,
Беспечно век прожив, спокойно и умру.

Не позднее 1808

Осенние звезды
В неведомой тонут дали.
Тутовник в поле…

Мои стихи, мой друг, — осенние листы:
Родятся блеклые, без живости и цвету,
И, восхищаемы дыханий злых усты,
Пренебрегаемы разносятся по свету,
Не чтомые никем. Но дух во мне кипит
И слезы зависти катятся по ланитам,
Что, указуемый гражданами пиит,
Не достигаю я в сообщество к пиитам,
Биющим верные удары во сердца,
Со воздыханьями влекущим слезы сладки.

_Памяти Б. Батуева


Голубеет осеннее поле,
И чернеет ветла за рекой.
Не уйти от навязчивой боли
Даже в этот прозрачный покой.

Потемнела, поблекла округа —
Словно чувствует поле, что я
Вспоминаю погибшего друга,
И душа холодеет моя.

И кусты на опушке озябли,
И осинник до нитки промок.
И летит над холодною зябью
Еле видимый горький дымок.

1970

Там, в садах лазури холодной,
Звенят, улетая, стрижи.

Ты о скорби нашей свободной
Расскажи.

Нас осыпали пурпуром клены,
Мы одни.

Как далекие смутные звоны
Наши тихие, бедные дни.

Там зеленые тянутся тучки
Над закатным огнем,
Над сгорающим днем.

Протяни мне холодные ручки,
Мы теперь отдохнем.

Там устали безмолвные тучки,
Отдохнем.

Осень, 1911.
Петровский парк, у дворца.